- Да я не это имела в виду! – Рассмеялась Саша. – Но, конечно, я согласна, если вы настаиваете.
- Я-то не настаиваю. Она настаивает!
- Хорошо, Викентий Иннокентьевич. Как скажете! – Послушно ответила Сашенька, и озадаченно посмотрела на Воробьёва. И, решилась-таки, спросила: - У вас всё в порядке?
- Что? Ах, да. Да-да, всё в порядке. Настолько, насколько в порядке могут быть дела человека, чей брат только что записался добровольцем на фронт.
Саша ахнула, кажется, слишком громко, и запоздало зажала рот ладошкой.
- Ох, как же так, Викентий Иннокентьевич! – С трудом выговорила она. – Зачем же он? Ему ведь, вроде, и здесь неплохо было… А жена как же? А сын?
- Ой, не знаю я, Саша, не спрашивай, не рви душу! – Отмахнулся Воробьёв, поморщившись. – Я и сам места себе не нахожу. Чует моё сердце, не вернётся он оттуда живым…
Вот-вот.
А может, Леонид Иннокентьевич, наоборот, сам решил уехать, чтобы не пересекаться с Гордеевым более? Или это всё же Гордеев вынудил его? Почему нет: Леонид Воробьёв знал про убийство Юлии Николаевны, и, как следствие, представлял опасность для господина министра.
«Скорее всего, Гордеев на него повлиял», подумала Саша с невыразимой тоской. Что-нибудь из этих его любимых приёмов, например так: «Леонид Иннокентьевич, если вы не исчезнете из Москвы в течении суток, я перережу к чёртовой матери всю вашу семью!» Почему бы и нет? Как раз в духе нашего доброго Ивана Кирилловича! Который – это так, к слову – дела об убийстве жены до сих пор не получил, а потому не имел ни единого основания доверять Леониду Воробьёву. Как он мог знать наверняка, что Леонид Иннокентьевич отдал дело, если в конечном итоге до самого Гордеева оно так и не дошло? На месте Ивана Кирилловича Саша тоже подумала бы, что коварный Леонид припрятал папку у себя – до лучших времён, пока не появятся Волконский с Дружининым и не предложат за неё хорошие деньги.
И вот теперь Леонид Иннокентьевич отбывает на фронт!
«Господи, это всё из-за меня!», с содроганием подумала Саша. Ведь если бы она не украла дело со стола Воробьёва…
С такими тяжёлыми мыслями она добралась, наконец, до Никифоровой. Марья Станиславовна сегодня была в ударе, придумав целых три новых прозвища: «упырь» для старого Макарова, «крыса» для бывшей «выдры» Марины и «карась» для Семёна Петракова, травматолога.
- Глаза у него рыбьи и некрасивые! Сам-то красавец, а глаза – фу! Пустые! Сразу видно: дрянь человечишка! Слыхала поговорку, милая, глаза – зеркало души? Не дураки придумали! Так что ты прежде в глаза человеку погляди, а уж потом…
Нагляделась уже Саша за сегодня в одни красивые-красивые глаза. Да так, что на всю жизнь хватит! Сумасшествие какое-то, разве бывает так, что одного только взгляда оказывается достаточно, чтобы потерять над собою контроль?
«Я поцеловала его сегодня», напомнила она себе, и в такт своим мыслям покачала головой. Как же так получилось? И, что ещё страшнее, ей это безумно понравилось. Ощущать его кожу под своими губами, прикасаться ладонями к его шее, вдыхать его запах… От воспоминаний кружилась голова. И если его величество даже таким невинным поцелуем способен был будоражить девичьи сердца, то Саша очень завидовала Ксении Митрофановой. Не чаёвничать же она к нему приходила по ночам? Разумеется, нет. И, интересно, а как он…
…тут Саша всякий раз останавливала себя, стыдясь собственных мыслей, и тут же заставляла себя стыдиться ещё больше. А уж совсем невмоготу стало, когда она только к обеду впервые догадалась вспомнить о любимом Серёже.
Впрочем, нет, не так. Теперь уже просто – о Серёже. Бедняжка Авдеев, да разве он заслужил такого? Он в ужас придёт, если узнает, что Саша вытворяла сегодня! И вчера, когда поехала с Мишелем за город, в купе, вдвоём! А ещё он обнимал её там, да-да. Случайно, правда, но ведь обнимал же?
А ещё Авдеев расстроится, если узнает, как бессовестно Саша вела себя вчера вечером с Володей Владимирцевым. Неважно, какие цели она преследовала, и уж точно не оправдывает её то, что она искренне хотела помочь всеми брошенному офицеру! Это не отменяет того, что она бессовестно флиртовала с ним весь вечер, и, при других обстоятельствах, такой романтический ужин вполне мог сойти за свидание.
«Я ужасно испорченная», подумала Саша с тоской. И, придя к этому неутешительному выводу, всё равно собралась к Владимирцеву опять. И пошла бы, если бы не Элла, возникшая из ниоткуда на её пути.
Сегодня на ней было чудесное ситцевое платье в горошек, кружевная накидка бело-розового цвета и премилая шляпка с маленькими бумажными цветочками на полях. Волосы, завитые в локоны, плясали вокруг лица молоденькой княжны, и вся она прямо-таки лучилась теплом и радостью.
- Маменька пошла на поправку! Саша, Сашенька, это всё благодаря вам! – Щебетала она, целуя Александру в обе щёки, словно свою лучшую подружку или даже сестру. – Я уже, между прочим, была в церкви с утра и поставила свечку вам за здравие! И вчера тоже! Саша, милая, вы ещё не забыли про наш уговор?
«Какой ещё уговор?», подумала Саша с безнадёжностью, и решила, что княжна говорит о том, чтобы сделать её сиделкой Любови Демидовны. Но, оказалось, Элла говорила не об этом.
- Вы обещали мне прогулку и кафе!
Бог ты мой, и впрямь! Совсем вылетело из головы, что неудивительно, учитывая последние события! И, разумеется, Саше было не до прогулок и уж точно не до кафе. И, к сожалению, никак не до якобы дружбы с представительницей великосветской элиты, которой захотелось выйти в народ. Преисполненная благодарности за спасения матери, Элла жаждала всячески облагодетельствовать их спасительницу, и Саша видела её искренность, и понимала, и очень не хотела отказываться, но…
Но потом выяснилось, что своенравной княжне отказать невозможно в принципе. Без малейших церемоний Элла выпросила для «милой Сашеньки» отгул у самого Воробьева лично, и увела её на прогулку по набережной. Кафе виднелось на другом конце улицы, но Элла не спешила туда идти, нарочито медленно шагая по мостовой, и теребя в руках изящный парасоль с жёлтыми мушками. Ей хотелось говорить со своей новой подругой обо всём на свете, и ещё больше хотелось сломать, наконец, тот барьер, что разделял их.
А Саша изо всех сил боролась с кошмарной неловкостью, вообще не понимая, что она здесь делает и до последнего момента ожидая от Эллы какого-то подвоха. Но открытая и добродушная княжна вовсе не собиралась смеяться над недорогим Сашиным платьем, или над её простой причёской, и на положение её тоже ни разу не указала. Окончательно Саша перестала что-либо понимать, когда Караваева капризно велела:
- Перестань обращаться ко мне на «вы»! И никакая я не Лизавета Борисовна! Лиза! Ну, или Элла, на худой конец!
Почему-то Сашеньке стало до безумия смешно в тот момент. Она так и представила чопорную Митрофанову, с улыбкой на лице разрешающую: «Никакая я не Ксения Андреевна! Называй меня просто Ксюшей, ну что же ты?»
С этого момента до Александры нашей начало потихоньку доходить, что не все аристократы одинаковые. Встречаются среди них и такие, как Элла, добродушные и открытые, и такие как Антон Голицын – весёлые и непринуждённые, и даже такие как Серёжа, коему и вовсе чужды классовые предрассудки. Заносчивые Волконские, помешанные на своём титуле и богатствах, это обратная сторона медали. Среди таких, как они, есть и хорошие.
И, среди Волконских, может быть, тоже есть хорошие? Особенно один!
«Снова я о нём думаю!», укорила себя Саша и вздохнула по этому поводу. Но впредь пообещала быть снисходительнее к Элле, которая так отчаянно стремилась подружиться. И вот, закончилась улица, и кафе приветливо распахнуло перед ними свои двери.
- Я обожаю клубничное мороженое! – Заявила княжна, по-детски захлопав в ладоши в предвкушении. – А ты какое любишь? Давай попробуем всё, что есть! Потом я заболею ангиной, а ты будешь меня лечить, ха-ха!
О, она была чудо! Прямо-таки воплощение непосредственности и доброты, и невинности. И хохотала так заразительно, что Саша пару раз не могла сдержаться и смеялась вместе с ней. Мороженого они съели немереное количество, но Элла всё равно не спешила уходить, ей нравилось общество новой подруги, и она не знала, что ещё придумать, чтобы задержаться.