И негромкий голос старой Марьи доносился до неё словно сквозь пелену какого-то странного забытья… что она там говорила? Из её хвалебных речей Сашенька уяснила только одно: в целом мире не сыскать человека лучше, чем князь Михаил Иванович! Ещё вчера она с этим поспорила бы, но сейчас, наблюдая украдкой за его растерянной полуулыбкой, и слушая полные восхищения речи старой кухарки, Саша готова была с ней согласиться.

- Михал Иваныч нас спас от гордеевской орды! - По секрету поведала старая кухарка, обращаясь персонально к Александре. Волконский рассмеялся.

- Так они у вас теперь называются?

- А как ещё-то, ваше благородие? - Вздохнула Марья, расстроено покачав головой, покрытой накрахмаленным белым чепчиком. - Точнее не скажешь, орда и есть. Поналетели аки коршуны, окаянные, весь розарий матушкин вытоптали, никакого уважения к людскому труду! А гостиную после них Наташка с Трифоном целый день отмывали! Только помоют, они - опять! Только помоют - опять! Тьфу их! А Варварку нашу, молоденькую? Прижали ведь около конюшни, оба! Двое на одну, насилу девка вырвалась, благо, Илюшка, конюх, поблизости оказался, с вилами на них... Ну, у него к Варварке вроде как интерес имеется... Они его, конечно, уделали до синевы, но уж лучше так, зато девку не испортили, прости Господи!

Выслушав этот содержательный рассказ, Александра обратила внимание сразу на две вещи. Во-первых, у старой Марьи была на редкость простодушная манера общения. Если Фёдор Юрьевич при разговоре держал дистанцию, неизменную дистанцию между хозяином и слугой, то Марья Егоровна общалась с князем запанибратски. Очевидно, у старой кухарки в имении было особое положение, раз ей позволялись подобные вольности.

Второе наблюдение Саши сводилось к тому, что Марья, рассказывая про слуг, ни разу не повторилась с именами, всякий раз упоминая разные. Господи, сколько же их всего в этом огромном имении?

- А я этого не знал, - тем временем отвечал Мишель старой кухарке. - Что же ты раньше не рассказала? Видимо, придётся мне всё-таки поговорить с Петром и Георгием ещё разок. Предыдущая профилактика, как я понимаю, не помогла.

- Ох-х... - Марья перекрестилась. - И не связывались бы вы с ними, ваше благородие! Батюшка ваш не тех людей себе выбрал, ох не тех! Каторжная морда этот его Георгий, вот что! А ещё я у него наколку на руке видела, такие, мне мой Фёдорушка сказал, только на рудниках сибирских делают... Опасный это человек, ваше благородие!

Вот-вот, мысленно согласился с ней Мишель.

Опасный. Один из самых опасных головорезов его отца. И он зачем-то приставил его к Александре! Эта информация не давала Мишелю покоя, а когда он смотрел на неё, такую застенчивую, такую хрупкую и беззащитную, с испугом вздрагивающую от каждого постороннего шороха, сердце его и вовсе болезненно сжималось. Как у них рука-то поднялась на такое чудо?

Правда, судя по разбитому носу Георгия, чудо явно сопротивлялось, прежде чем пасть жертвой неравного боя, но всё-таки, каким же надо быть мерзавцем, чтобы поднять руку на девушку? И не просто на девушку - на неё?! Всякий раз, когда он думал об этом, его охватывала безудержная ярость, как в тот день, когда он спустил отца с лестницы. А когда он видел эту уже начавшую заживать рану на её виске, которую Саша отчаянно прятала за волосами, желание свернуть Георгию шею становилось и вовсе нестерпимым.

А что? Одним меньше. Какая разница? Ему не впервой убивать.

Он задумался, погрузившись в свои мысли с головой, и нить разговора сама собой оборвалась, и тогда Александра впервые за всё время решилась подать голос. Несмело, неуверенно, точно боясь, что её всё ещё могут прогнать, она спросила:

- И что, они вот так просто взяли и ушли?

Марье только и подавай, что хорошего слушателя - рассказывать она могла бесконечно!

- Как же, "сразу"! Их благородие их из имения вышвырнул к чертям собачьим под хвост! - С гордостью произнесла старушка, прижав руки к груди, в жесте неимоверного восторга.

- Фи, Марья, что за выражения! - Вспомнил Мишель о своём дворянском воспитании, но улыбнуться - всё-таки улыбнулся. Приятно же, когда тебя хвалят!

- Ох, простите старую курицу! Совсем забываю, с кем говорю. - Покаянно произнесла она. - От общества-то хорошего и отвыкла почти! Всё эти... заваливаются как к себе домой. Маша! Сделай-ка чаю! И ноги на стол, прямо в сапогах! Да какая я им Маша?! Эта Маша уже сорок лет в имении отработала, когда они на свет вылупились! Ох, ваше благородие, Михал Иваныч, родненький, как же тоскливо нам без вас-то было...

Мишель прикинул, что между убийством матери и его возвращением в имение прошло не более четырёх дней - наломали же дров Петька с Георгием во время его отсутствия. После смерти Юлии Николаевны, её супруг стал единственным полноправным хозяином усадьбы, за неимением Мишеля с Алексеем, и дал своим людям волю. Гордеевская орда в лице Петра и Георгия живо установила в Большом доме свои порядки, и нагнала жути на местную прислугу. Неудивительно, что возвращение Мишеля, живо вернувшего всё на свои места, в имении восприняли как праздник.

"И, всё-таки, он редкостное ничтожество", на удивление хладнокровно и спокойно подумал Мишель, представив, как изменился до неузнаваемости Большой дом, с приходом Петра и Георгия.

"И всё-таки, он не такой плохой", в свою очередь подумала Александра, глядя на задумчивого Мишеля, и слушая вполуха Марьины хвалебные речи. Ах, как же раболепно она о нём отзывалась!

- По секрету скажу, мы с Фёдором решили расчёт взять, в случае, если никто из Волконских не вернётся. - Поведала Марья, подливая Александре ещё немного холодного ежевичного морса в наполовину опустевший бокал. - В большей степени, правда, матушку ждали, нежели вас с князем. Ей-то, знамо дело, сподручнее с Москвы доехать, чем вам с вашей проклятой Германии!

"Матушка" - это, должно быть, генеральша, поняла Александра. Вряд ли это про юную Катерину - такой заносчивой и высокомерной девчонке, как она, это прозвище вовсе не шло.

- Мы были вовсе не в Германии. - С улыбкой поправил старую кухарку Мишель. Её открытое простодушие не могло не забавлять его. Та лишь отмахнулась.

- Какая разница?! С немцем же воевали? Всё едино, Германия! Так на Алёшу свет Николаича и вовсе надежды не было никакой, что в ближайшее время вернётся, мы уж и не чаяли...

Но тут приехал Мишель и всех спас. Разогнал гордеевскую «орду», научил жизни самого Гордеева, и прислуга в Большом доме вздохнула с облегчением. И Саша во все глаза теперь смотрела на него, открывшегося сегодня с совершенно новой стороны. Она понимала, что это некрасиво – вот так беззастенчиво пялиться на него, да ещё и на глазах у Марьи, которая наверняка подумает невесть что… Понимала, и ничего не могла с собой поделать!

Мишель прекрасно видел, как она на него смотрит, с каким невероятным удивлением. «Что, не ожидала, сестрёнка, что я могу сделать что-то хорошее?», пряча улыбку, думал он, время от времени бросая на неё короткие взгляды. Саша всякий раз смущалась, встречаясь с его зелёными глазами, и спешила отвести взгляд, коря себя за невоспитанность.

Закончился их чудесный обед, Фёдор Юрьевич распорядился на счёт кареты, а кучер Игнат, Сашенькин спаситель, с меланхоличным видом восседал на козлах, в ожидании скорейшего отправления. Сам-то, само собой, то и дело постреливал глазами в сторону княжеской спутницы, но вопросов никаких не задавал. Саша тем временем простилась с дворецким и его Марьюшкой, выслушав от обоих много тёплых слов, а затем уселась на сиденье, нервно теребя складку на юбке. Тут уж ничего не поделаешь: ей с самого начала делалось не по себе в присутствии Волконского, и неважно, язвил он, или же благородно молчал, как сейчас.

«Не смотри на него, не смотри!», призывала она саму себя, и стойко продержалась целых две минуты, прежде чем предательский взгляд вновь опустился на его красивый, задумчивый профиль. Саша решила благоразумно последовать его примеру и пустилась в размышления о том, что им удалось узнать за сегодня. Но, увы, не преуспела. Рядом с Мишелем размышлять у неё как-то не получалось, а если и получалось, то совсем не о том. Тем не менее, она с завидным упорством возвращала мысли в нужное русло, анализируя всё то, что рассказал Рихтер.