Алексей и Нетаев вместе с корабельным врачом следили за проходившими людьми. Врач в немногих словах напутствовал каждого из них, в последний раз напоминая об особенностях работы при повышенном давлении воздуха в кессоне, где вода должна быть вытеснена сжатым воздухом.
Наконец нырнул под панцирь и правофланговый Денис.
– Прошу вас, товарищ командир кессона, – пригласил Нетаева Алексей.
Карцев ©стался последним. Федор крепко пожал ему руку. Подошел дядя Саша и обнял Алексея.
– Держи все время связь, Алеша! Помни, в первый раз спускаетесь, – сказал он.
Терехов взял переданную ему радистом телефонную трубку. С кессоном была теперь только телефонная связь. Подводники прильнули лицами к окнам, кессона, смешно расплющив носы. Голосов их уже не было слышно. Терехов отдал команду. Запыхтела лебедка. Гигантская «черепаха» дрогнула, еле приподнялась над палубой, качнулась и поплыла к реллингам. Моряки и строители уступали ей дорогу, махали шапками и кричали.
Подбежал радист и передал Терехову радиограмму с соседнего ледокола. Федор прочел и сказал Алексею в телефонную трубку:
– Старт дан. Кессон номер два тоже погружается. Желаю успеха.
«Черепаха» прошла над реллингами и повисла над водой. Корабль медленно переваливался с борта на борт, «черепаха» то поднималась, то опускалась к самой поверхности.
Снова заработала лебедка.
«Черепаха» пошла вниз и коснулась воды, канаты ослабевали. Кессон теперь уже плыл. Над водой виднелась верхушка шара, сам же воображаемый шар словно был скрыт в глубине. К нему тянулись канаты и шланги. Машины кессона сейчас не работали, хотя могли самостоятельно обеспечивать кессон в течение некоторого времени воздухом и энергией. «Подводная черепаха» пока получала то и другое от ледокола.
Диаметр видимой части шара стал уменьшаться. В кессоне заполнялись водой цистерны, и он начал погружаться. Все меньше и меньше становился видимый сегмент.
Люди лежали животами на реллингах, махали фуражками.
Вода сомкнулась над верхушкой кессона. Ленивая волна прокатилась над тем местом, откуда тянулись канаты и шланги. На палубе гидромонитора прозвучало дружное «ура».
Вода в море оказалась прозрачной. Через ее толщу виднелось расплывающееся в зеленой тьме пятно. Пятно вдруг вспыхнуло. В кессоне включили электричество.
В этот час меж пальм и сосен, берез и эвкалиптов парка, раскинувшегося позади многоэтажного города науки – Московского университета, – у громкоговорителя толпились студенты. Многие из них, слушая репортаж с далекого гидромонитора, завидовали хорошей светлой завистью тем, кто опускался сейчас на дно Карского моря.
На мостах в Ленинграде, на холмах живописного Львова, над бухтой Золотой Рог во Владивостоке разносился голос из множества усилителей.
Не было в Советской стране уголка, где не слушали бы сейчас рассказа о спуске на дно моря первого кессона Полярной строительной экспедиции.
И не только удачи мысленно желали слушатели своим отважным землякам, они думали в этот миг, что и они сами какой-нибудь сделанной ими деталью или хотя бы днем своего труда участвуют в этой Великой Полярной Стройке.
В коммунистической и прогрессивной печати за рубежом появились экстренные сообщения: «Вновь мы узнаем еще об одном советском жизнеутверждающем замысле, призванном изменить облик далекой и суровой ледяной страны, манившей к себе в течение столетий бескорыстных исследователей из многих стран». Голландцы вспоминали Баренца, норвежцы – Нансена и Амундсена, французские газеты – де Лонга, шведские – Норденшельда, итальянцы писали о Нобиле, экспедиция которого была спасена советскими кораблями. Японские газеты указывали на заслуги русских землепроходцев и исследователей: Дежнева, Беринга, братьев Лаптевых, лейтенанта Врангеля, напоминали исторические рейсы советских кораблей, положивших начало арктическим навигациям, «Сибирякова» и «Литке», наконец, о героической эпопее станции «Северный полюс». Английская рабочая газета писала: «В былое время смелые полярные исследователи самоотверженно боролись и погибали во имя науки в невыносимых условиях полярных морей. Советские люди, уже победившие вчера пустыни, хотят ныне сделать полярные моря такими же судоходными, как Ла-Манш или Средиземное море, и сделать это во имя счастья мирных людей».
Реакционные газеты молчали.
Глава седьмая. В глубине
За окнами кессона становилось все темнее и темнее. Яркие лампы освещали толщу воды на несколько метров. Стайки рыб пунктирными штрихами проносились мимо взволнованных подводников.
– Нерпа! Глядите, – воскликнул Денисюк. Действительно, метрах в двух от окна двигалась темная тень с круглой головой. Она совсем близко подплыла к стеклу, и на людей посмотрели два огромных любопытных глаза.
– Ух ты! Глазищи какие, вроде человеческие! – отшатнулся кто-то от окна.
– Это вода искажает.
– Эх, выстрелить бы в нее, – сказал Виктор.
– Что тебе зверюшка сделала?
– Это спорт!
Карцев прошел в рубку управления к Нетаеву. Моряк сидел в небольшой кабине в удобном кресле перед пультом со светящимися циферблатами и белыми рычажками и кнопками. За выпуклым стеклом виднелась слабо освещенная толща воды.
– Канат уже отцепился, – полуобернувшись, сказал Нетаев. – Наполняю водой резервуары. Погружаемся.
Кессон был устроен подобно подводной лодке. С наполненными водой резервуарами он мог самостоятельно спуститься на дно, при выкачивании же из них воды всплывал на поверхность или приподнимался со дна для передвижения.
– Глубина двенадцать метров, – указал Нетаев на циферблат.
– Еще метров пятнадцать осталось, – отозвался Алексей.
Он взглянул в боковое окно рубки. Оно вело в центральную рабочую камеру, помещавшуюся в нижней части кессона. Камера эта с куполообразным сводом снизу была заполнена сейчас водой, которая поднималась по мере увеличения глубины, сжимая оставшийся под куполом воздух. Когда кессон достигнет дна, Нетаев включит компрессоры и вытеснит воздухом воду из камеры так, чтобы она осталась только ниже кольцеобразной рабочей площадки, идущей вдоль сферической стенки.
Молодые подводники вглядывались в зеленоватую воду, стараясь проникнуть в таинственный мир, чуть приоткрывшийся перед ними.
– Треска, трещечка, честное слово! – восторженно говорил один строитель, из Архангельска родом. Он указывал на мелькающие перед стеклом тени.
– А может, это сельдь? – усомнился Денисюк.
– Сельдь тоже здесь встречается, только трещечка размером побольше… она метров до полутора бывает.
– Ничего на вкус рыба… только с ароматом.
– Ничего?! – с презрением воскликнул помор. – Да лучшей рыбы в мире нету!
– А вот стайка, это корюшка, – сказал один из комсомольцев-полярников.
В верхнее окно виднелось странное мрачное «небо», по которому проносились не то облака, не то тени.
– Волны, – пояснил все тот же полярник.
– На дне! – послышался в репродукторе голос Нетаева. – Прошу приготовиться к переходу в рабочею камеру. Поднимаю в шлюзе давление воздуха.
Помещение, где находились подводники, называлось шлюзом. Для того чтобы перейти из шлюза в рабочую камеру, где давление воздуха, вытеснявшего воду, достигало двух атмосфер, подводники должны были понемногу привыкнуть к повышенному давлению. Дверь в рабочую камеру могла открыться лишь тогда, когда давление в шлюзе и рабочей камере сравняется.
«Подводная черепаха» спустилась на дно. Электрические компрессоры кончали свою работу, вытесняя воду из камеры. Чтобы «черепаха» при этом не всплыла, одновременно заполнялись водой резервуары.
Алексей через окно следил за тем, как опускался в камере уровень воды. Обнажилась кольцевая площадка с разложенными на ней металлическими коленчатыми патрубками. Мокрые, они казались только что выкрашенными. Их предстояло заложить в дно, чтобы потом вставить в оставшиеся отверстия опущенные сверху трубы.
Нетаев повернул рычажок, впуская в резервуары дополнительную порцию воды. Потяжелевший кессон плотно сел на дно. Круговой нож, которым кончался его панцирь, врезался в ил.