Сойдя на палубу, он скомандовал подбежавшему радисту:

– Связь с Москвой… с Волковым, немедленно!

– Я и хотел вам доложить, Василий Васильевич, не успел… Товарищ Волков у микрофона. Ждет вас.

– Так чего же вы молчали? Он прошел в радиорубку.

– Поля страшные, товарищ Волков, – сразу сказал он в микрофон. – Допускаю, что ледоколам не выдержать такого боя. Люди на дне…

– Понимаю, – ответил спокойный голос.

– Примем все меры, товарищ Волков, но…

– Хорошо. Все ясно. Бейтесь со льдами. Я поговорю сейчас с командованием воздушными силами.

– Я понял вас, но считаю долгом напомнить… здесь мелко… слой воды может не предохранить кессон… Бомбить нельзя.

– Я сообщу вам, что мы предпримем со своей стороны, однако ищите свое решение и рассчитывайте пока только на свои силы.

Ледокол содрогнулся. Ходов ухватился рукой за край стола. Палуба под ними стала покатой, накренилась от носа к корме. Снаружи через переборки донеслось шипение, словно пар вырывался из предохранительного клапана.

– Что там у вас? – спросил Волков.

– Началось, – коротко ответил Ходов.

– Сообщайте каждые четверть часа.

Прямой, несгибающийся, будто деревянный, шагая непомерно широко, Ходов направился на капитанский мостик.

У борта из длинного ствола, похожего на зенитное орудие, вырывалась тонкая струя, врезавшаяся в лед. Там, где она его касалась, вверх вздымались клубы пара, словно струя была из расплавленной стали.

Ходов взбежал по трапу. На мостике стоял Федор Терехов. Его сощуренные глаза, направленные на грозное ледяное поле, словно примерялись, прицеливались.

Сейчас капитан отнюдь не думал о спасении людей, погребенных на дне, не вспоминал даже о друге. Он видел перед собой только противника – льды. Ожесточенно спокойный, он вступал в бой, расчетливый, ловкий и упорный.

В другое время он никогда не пошел бы на штурм такого льда, но сейчас…

– Вперед, до полного, – скомандовал он.

Штурман, стоявший у ручки телеграфа, тотчас перевел ее.

Корпус ледокола, перед тем отступившего для разбега, задрожал от предельного напряжения.

Все быстрее вращались винты. Вскипала вода за кормой. Ошалело крутились там разбитые льдины, как раненые звери, ныряли в воду. Со всего разбега налетел корабль на край ледяного поля В буфете кают-компании задребезжала посуда. За кормой бесновался водоворот.

Ледяная стена преградила ледоколу путь. Но он, упершись в ее кромку, все лез вперед. Его нос был уже на снегу. Со звоном шипели гидромониторы. Две гигантские раскачивающиеся шпаги рассекали лед. Но они не могли пробить его на всю глубину. Если метровый, даже полутораметровый лед полностью разрезался водяной струей, то этот могучий паковый, толщина которого была не менее трех метров, лишь надрезался.

На подпиленную льдину ледокол вползал подобно допотопному бронтозавру, выбиравшемуся из лагуны. Тысячетонной тяжестью налег он на ледяную броню, силясь продавить ее. Лед словно напрягся из последних сил, стараясь выдержать непомерный груз, но ему были нанесены тяжелые раны водяными шпагами, и белая броня не выдерживала, трескалась. Трешины лучами разлетелись от пропилов, бороздя поверхность льда. Ледяное поле провалилось под ледоколом.

Вновь зашипели струи, распиливая не тронутый еще лед.

– Назад, – командовал Терехов.

Вскипала вода за кормой, разбитые льдины ныряли и выскакивали из воды. Ледокол отходил для нового разбега.

И опять обрушивалась стальная громада на неприступную ледяную крепость, рвалась в наметившуюся уже брешь между ровными пропилами гидромониторных струй.

Выбирая себе наиболее трудную часть поля, Терехов штурмовал лед. Он указывал по радио другим шести ледоколам более легкие для штурма места.

Ходов наблюдал за борьбой, и румянец покрыл его худое лицо. Он крепко сжимал холодные поручни, не замечая того, что был без перчаток.

То отступая, то кидаясь вперед, все семь кораблей общими усилиями откалывали от края ледяного поля кусок за куском.

Исчезла обычная сдержанность Терехова, его сухость. Глаза его горели, лоб был мокрым. Говорил он отрывисто, казалось бы, спокойным голосом, но в этом голосе чувствовалось внутреннее напряжение и радость борьбы. Федор быстро перебегал с одного конца мостика на другой, снова приглядывался, прицеливался, выбирал.

Как опытный полководец, наносил он удары. Мысленным взором намечал будущие трещины, подобные стрелкам на штабных картах наступления!

Да, для Терехова это было наступление!

Он бил вглубь, чтобы где-то там сошлись бегущие с разных сторон от штурмующих кораблей трещины. Он окружил этими трещинами нетронутые белые пространства, как в прорыв, направлял в образовавшиеся расщелины стальные свои чудовища, брал огромную льдину в клещи, изолировал ее от ледяного поля и уничтожал последним ударом мощного гиганта.

В ушах стоял свист, скрежет, гул схватки. И невольно вспомнилась ему первая его встреча со льдами, когда затерли они несчастную резиновую лодочку…

Оглянувшись, он увидел бородатое лицо дяди Саши.

Парторг строительства тоже стоял на капитанском мостике. Как и Ходов, он переживал все перипетии борьбы, ни на минуту не забывая о людях в кессоне.

Дядя Саша верил в Федора. Немало выдержал Федор боев, немало нанес поражений ледяному врагу.

Но сейчас наступали льды.

Терехову лишь казалось, что наступает он. На самом деле поле теснило его. Несмотря на то, что ледоколы откалывали льдину за льдиной, все безмерное поле двигалось к югу.

Терехов попросил парторга строительства передать распоряжение.

По команде Александра Григорьевича подрывники сошли на лед, решив силой взрывов расчистить ледоколам путь.

Взлетел в воздух первый фонтан льда и черного дыма. Взрывы следовали один за другим, словно била по льду невидимая артиллерия, словно бомбили Поле незримые самолеты.

Семь ледоколов рвались в наступление, как гигантские танки.

Но все было напрасно…

Необозримое ледяное поле отодвигало схватку на юг.

Снег запорошил капитану виски. Терехов словно поседел за короткий час. Он стоял лицом против ветра и смотрел вдаль.

По трапу взбежал радист Иван Гурьянович. Его китель был расстегнут, волосы растрепаны.

Ходов спокойно взял из его дрожащей руки радиограмму, прочел, бесстрастно передал ее парторгу и подошел к Терехову.

– От штурма льдов отказаться, – своим обычным скрипучим голосом сказал он.

Терехову показалось, что он ослышался. Он вопросительно смотрел на начальника строительства.

– Прекратить штурм льдов, – все тем же голосом повторил Ходов. – Передайте мой приказ и всем остальным ледоколам. Предложите им отходить на юг.

Федор как-то сразу осунулся. Ни на кого не глядя, подошел он к микрофону и отдал приказ об отступлении.

Ледяной бой прекратился. Замерли стальные воины. Они теперь казались притихшими, обессиленными. Как подбитые танки, стояли они, не двигаясь, во льду, вместе с ним дрейфуя к югу.

– Полным ходом на юг! – скомандовал Ходов. – Мы не можем терять ни одной минуты.

– Бежать? – горько спросил Терехов и повторил в микрофон: – Полным ходом на юг!

Было видно, как отступали остальные ледоколы, как они развернулись, начали удаляться.

Один лишь гидромониторный ледовый богатырь стоял недвижно, словно внезапно окаменев в разгар ожесточенной сечи.

– Что вы медлите, простите? – сердито спросил Ходов. – Связи с ними нет.

Терехов молча смотрел вдаль, словно опять хотел примериться, как лучше ему обрушиться на неприступную ледяную крепость.

К Ходову подошел парторг строительства:

– Василий Васильевич, я считаю необходимым сообщить группе Карцева, как действовать, и сделать все, чтобы люди продержались, пока придет помощь, чтобы они верили в спасение.

– Вы правы. Поддержка необходима, – сказал Ходов. – Но как это сделать?

– Достичь кессона берусь я.

– Вы? – резко обернулся Федор.

– Да, я. Я здесь самый опытный водолаз. Я спущусь в воду и доберусь до кессона.