Ваш Майкл».

В дни, когда американская пресса на все лады перепевала версию о грандиозной морской демонстрации коммунистов против Аляски, в Карском море действительно происходило что-то похожее на морские маневры. Гигантская эскадра, в которой, впрочем, не было ни одного военного судна, разбившись на группы по шесть-семь кораблей, развертывалась своеобразным боевым строем.

Группы кораблей, едва видимые на горизонте, занимали исходные положения.

В штурманской рубке гидромонитора над картой с красными кружочками, пунктиром идущими от Новой Земли к Северной, склонились командир флотилии и капитан гидромонитора Федор Иванович Терехов, начальник Полярной строительной экспедиции, как на первом этапе называлась Великая Полярная Стройка, Василий Васильевич Ходов и один из его помощников, инженер Алексей Карцев.

Федор Терехов отмечал на карте, какие корабли уже бросили якорь, став на рейде в местах, где должны появиться ледяные быки будущего мола.

Алексей, отойдя от карты, смотрел в иллюминатор. Ближние корабли выстраивались по кругу, как бы очерчивая своими корпусами линию ледяного берега будущего искусственного острова.

На море была мертвая зыбь, отголосок далекого шторма. Ледокол лениво переваливался с борта на борт. Волны походили на редкие и пологие складки холмов.

Алексей смотрел на воду. Она медленно то приближалась, то удалялась, свинцовая, кажущаяся непрозрачной.

Что там внизу? Алексей никогда не спускался на дно. Сегодня он сделает это впервые.

«Где-то там на дне вездеход, погибшие товарищи… Первые разведчики, как она говорила. Галя, Галя! Ты никогда не писала мне, но сделала крюк в пятьсот километров, чтобы заехать на Дальний Берег и повидаться со мной».

Алексей обернулся на шум в дверях. В рубку вошел Александр Григорьевич Петров.

Присутствие дяди Саши на строительстве ледяного мола было так же естественно, как и то, что он в свое время, после окончания сибирских строек, вернулся в Арктику.

Когда было принято решение о начале возведения ледяного мола, дядя Саша, океанолог, стал просить использовать его былой опыт эпроновца на водолазных работах. Но Центральный Комитет партии рассудил по-иному. Он направил Александра Григорьевича партийным руководителем Великой Полярной Стройки.

На дяде Саше был непромокаемый плащ с откинутым назад капюшоном. Обеими руками он придерживал под мышками два сверкавших полированными поверхностями металлических ящичка.

Войдя в рубку, Александр Григорьевич поставил ящички на разложенную по столу карту.

– Принес? – спросил Ходов, поднимая от карты худое лицо с ввалившимися щеками.

Александр Григорьевич положил на ящички руки.

– Торжественная минута, – сказал он и оглянулся на стоявшего у стены Алексея.

Федор отошел в угол рубки, словно предоставляя остальным решить вопрос, о котором будет идти речь.

– Два ящичка… нержавеющая сталь, – сказал дядя Саша. – Пролежат тысячелетия.

Ходов открыл крышки ящиков. В первом из них лежала стальная пластинка с выгравированной на ней датой дня начала Великой Полярной Стройки. Ее предстояло зарыть в дно Карского моря на месте, где поднимется первый ледяной бык сооружения.

Во втором ящичке хранилась стальная пластинка с именами трех погибших в этом месте строителей мола: Галины Волковой, Матвея Доброва и Ивана Вылки. На обратной ее стороне были выгравированы портреты погибших.

Алексей взял в руки пластинку с портретами. На него смотрело задумчивое лицо девушки с прямой линией сросшихся бровей, с мечтательным взглядом темных глаз.

«Вот такие в войну становились героями», – подумал он и осторожно положил пластинку в ящичек. Пальцы плохо слушались, и она звякнула, коснувшись дна.

– Начнем монтаж каркаса двух островов одновременно, – решительно сказал Ходов. – С первыми кессонами спустимся я и Карцев. Алексей Сергеевич, – обратился он к Алексею, – берите ящик… вот этот, с датой начала строительства. Я заложу в дно другой.

Алексей покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Закладывайте сооружение вы, Василий Васильевич. Вы – начальник строительства. А мне позвольте отдать последний долг товарищам…

– Ну что ж, – сказал Ходов, отходя от иллюминатора. – Корабли уже встали по местам, Федор Иванович, распорядитесь о спуске катера, чтобы доставить меня на ледокол второй группы. Я опущусь с вторым кессоном.

– Почему? – попробовал протестовать Алексей. – Вам по праву начальника надо опускаться с кессоном номер один.

– Простите, мы спустимся одновременно. Вы отсюда, а я с ледокола второй группы, – безапелляционно заявил Ходов.

– Надо будет объявить об этом людям, они уже собрались на палубе, – сказал Александр Григорьевич. – Настроение у молодежи приподнятое.

Выйдя на крыло капитанского мостика, с которого видна была заполненная людьми палуба, дядя Саша сделал знак рукой.

Весь экипаж замер внизу, как по команде «смирно».

– Товарищи строители! – громко сказал Александр Григорьевич. – Наступает торжественная минута. Через некоторое время на дно спустятся наши подвижные кессоны, «подводные черепахи», как вы их прозвали. Произойдет закладка великого полярного сооружения.

Мы заложим в дно под будущим сооружением памятные знаки о начале стройки и первых погибших ее строителях. Эти знаки вовсе не надо находить здесь спустя тысячелетия, они закладываются во имя нашего времени и для нас самих, для выражения того чувства, которое переполняет наши сердца.

Позади парторга строительства стояли Ходов и Карцев со стальными ящичками в руках.

Короткий митинг закончился.

К Алексею подошел Виктор Омулев.

– Прошу прощения, Алеша, – начал он, отводя Алексея в сторону. – Умоляю об одолжении. Конечно, я геолог… Разведка грунта и так далее. Официально говоря, мне не обязательно спускаться на дно с первым кессоном, но… если взять меня, скажем, вместо обреченного на бездействие врача…

Алексей пытливо посмотрел на смущенное, покрасневшее лицо Виктора.

– Ты хочешь быть вместе с нами в этот момент?

– Ты чуткий, Алексей, – заморгал Виктор короткими ресницами и, вынув платок, стал вытирать лицо. – Ты чуткий… Мы поймем друг друга. Я не буду там, внизу, лишним! Клянусь своим именем. Я хочу, чтобы мы вместе с тобой увековечили не только память о товарищах, но и начало самого сооружения.

– Это сделает Ходов, – сухо ответил Алексей. Виктор понизил голос:

– Сооружение фактически заложит тот, чей остров поднимется первым. Строго конфиденциально! Мы уже договорились с Денисом, – и Виктор поднял палец.

Алеша укоризненно покачал головой.

– Эх, Витяка! Ты претендуешь на чуткость, а меня понять ты не способен.

Виктор испугался, думая, что Алексей откажет ему в просьбе, но Алексей, угадав его мысли, успокоил его:

– Хорошо, хорошо, ты спустишься с нами. Посмотришь дно глазом геолога.

На палубе начиналась суета.

– Опускать «черепаху»!

– Построиться по бригадам!

По палубе быстро катили легкие строительные машины, которые должны были облегчить под водой труд полярников.

Алексей Карцев прошел на корму. Там, выстроившись, замерла команда кессона: подводники, одетые в непромокаемые спецовки.

Командир подвижного кессона Нетаев, невысокий моряк с тонко очерченным лицом, увидев Карцева, подошел к нему и отрапортовал о готовности кессона к спуску под воду.

Кессон, действительно напоминавший исполинскую черепаху, возвышался на корме, как стальная куполообразная броня морского орудия.

Рулевое управление и винтомоторная группа, высовывающиеся из-под панциря, еще больше увеличивали сходство с черепахой. На панцире был даже характерный рисунок – переплет огромных окон, сделанных из толстой прозрачной пластмассы.

Карцев оглядел своих товарищей по спуску. Он видел торжественно-напряженные молодые лица. Вот и сосредоточенный Денис, вот Витяка, подмигнувший Алексею.

Алексей отдал команду, и подводники один за другим стали нырять под панцирь «черепахи», приподнятой над палубой подъемной стрелой.