- Хозяева, есть кто-нибудь? Машину тут у вас утянули! - шутливо окликнул инженер.

- Ох, мать ты моя! - выскочила молодка в зипуне. - Кто это тут?! Какую машину? Все машины вроде бы на месте. И первая, и вторая, - заговорила она, настороженно оглядывая гостя.

- Ладно, пошутил я. Якова мне бы повидать.

- Якова Ефимовича, что ль? Так бы и говорили... А то «Яков». Что он, холостяк, что ль! Женатый он давно. Мобилизованный к тому ж. В Сибирском запасном полку значится - шапки солдатам шьет.

- А жена его где? - Лесовский посмотрел через плечо женщины на дверь.

- Я и есть жена, или не похожа? Марией Тихоновной зовут. - Она поставила гостю табуретку и скрылась за занавеской.

Яков вышел в белой косоворотке. Лицо чисто выбрито, концы черных усиков закручены вверх.

- Ух ты, кто к нам пожаловал! - обрадованно воскликнул он. - Что, или папаха уже износилась?

- Цела пока. - Лесовский пожал руку, сразу заражаясь энергией Якова. - Думаю, ее хватит еще на три жизни. В ближайшие сто лет шапок шить у вас я не собираюсь. Зашел так, от нечего делать.

- Проходи, будь дорогим гостем. - Яков Ефимович повел Лесовского во внутренние комнаты. Их было две - спальня слева и вроде гостиной - справа. В гостиной, куда вошли хозяин с гостем, сидел ширококостный, усатый, с небольшим ежиком волос мужик, по виду - рабочий. Да и по тяжелой руке, с испачканными краской или мазутом пальцами, лежавшей на краю стола, нетрудно было догадаться - слесарь или типографский наборщик.

- Зотов, - коротко назвал он себя, привстав, и пожал руку Лесовскому. При этом серые глаза его словно просверлили насквозь незнакомца.

- Не бойся, это наш, - успокоил Яков Ефимович.

- Истый защитник бедноты. За то, что защитил дехкан от бесправия, со службы изгнан господином Юнкевичем. Теперь на железную дорогу подался.

- Других защищать легче, - смущенно отозвался Лесовский. - Попробуй себя защитить.

- Ты одних защищаешь, тебя защищают другие - на этом совесть человеческая строится, - рассудил Яков Ефимович. - Говори, не бойся, что стряслось-то?

- Да ничего особенного, - ушел от прямого ответа Лесовский. - Просто душа не на месте. Мысли мечутся. Много всяких противоречий в жизни - поди, разберись в них.

Зотов снисходительно улыбнулся.

- Эка, брат, куда тебя прет. Тут без пол-литровки черта с два разберешься, а спиртное с первого дня войны запрещено. Жизнь рождается в противоречиях и умирает в них.

- Философия - вещь полезная, - улыбнулся Яков.

- Но и винишка по стаканчику можно. Маша, подай нам бутылочку винца! - крикнул он, не вставая из-за стола.

Мария Тихоновна поставила бутылку портвейна и подала закуску. Яков Ефимович налил в стаканы.

- Ну что, граждане, давайте выпьем за ликвидацию противоречий? А то дюже давят они на сознание.

Лесовский выпил и вновь вернулся к своей мысли.

- Ну, хотя бы ваши противоречия - эсеров и эсдеков, - начал он. - Обе партии за скорейшую революцию, а содержание программ у вас разное. Я вот раскидывал умом и пришел к выводу, что социал-революционеры озлобляют не только махровых дворян, во и простую рабочую среду.

- Сложный вопрос, - сказал Зотов. Помолчав, добавил: - Для несведущего - сложный. Я бы мог просветить тебя, инженер, коли имеешь желание.

- Просветим, куда он денется! - подхватил беседу Яков Ефимович. - Но для порядка я хотел бы спросить. Вот ты, Николай Иваныч, дехкан пожалел, но неужто тебе не жалко рабочих и крестьян, которые каждый день ни за что, ни про что тысячами гибнут на войне?

- Почему же не жалко? - обиделся Лесовский. - Что я, зверь, что ли.

- Ну, ежели так, то воюй вместе с нами против войны! Надо любыми силами и возможностями остановить кровопролитие и возвратить солдат. Они необходимы для революции. Неужели не понимаешь?

- Понимаю прекрасно. Вы, Яков Ефимович, и в прошлый раз мне об этом толковали. Да только не пойму я, каким образом мне воевать, если я все время в разъездах?

- Тебя-то нам и не хватает, Николай Иваныч. Ты же все время рядом с солдатами. Их в Красноводск к пароходам везут, и ты едешь с ними. Раненые с Кавказа возвращаются - опять ты около них. Заводи осторожно антивоенные беседы. Кому, мол, нужна воина! Не за капиталистов надо воевать, а поднимать народ, и в первую очередь солдат, на свержение царского строя. А чтобы увереннее тебе чувствовалось, мы прокламациями снабдим. Ну, так как?

Лесовский задумался, взгляд его посуровел, и лицо стало серьезным. Зотов, внимательно следивший за ним, заметил:

- Тут помимо желания еще и мужество надо иметь большое. Дело рискованное. Промахнешься - в лапы жандармам угодишь, на каторгу сошлют. Коли жена есть - всю жизнь ей искалечишь, а дети по миру пойдут...

- Жены и детей у меня нет, - признался Лесовский. - Да и, как мне кажется, не из робкого я десятка. Попадусь, то можете быть уверенными, - товарищей не выдам.

XVII

Генерал Куропаткин, знакомясь с обстановкой в Туркестанском крае, побывал в Чарджуе, Мерве у ханши Гюльджемал, в Кушке у генерала Востросаблина, я в сентябре, рано утром, приехал в Асхабад.

Кортеж автомобилей проследовал по улице Анненкова, свернул на Штабную и выехал на Скобелевскую площадь, где стояли в каре войска асхабадского гарнизона. Как только Куропаткин вылез из автомашины, тотчас зазвонили все колокола военного собора, а затем рядом, на Горке, грянул пушечный выстрел. Генерал обошел строй солдат, спрашивая о настроении, о том, как кормят, готовы ли нижние чины защищать, не жалея живота, государя и матушку Россию, затем направился в собор.

К двум часам дня генеральский кортеж остановился возле дома начальника области, скрытого сенью тенистых карагачей. Блики солнца, пробиваясь сквозь листву, падали на накрытые столы в аллее у дома. С тревожащей дрожью ступил Куропаткин на крыльцо, оглядывая каменный особняк, в котором когда-то жил. Дом был таким же, как и прежде, ничего в нем не изменилось. Тот же коридор с вешалками и низкими полками для обуви и щеток. На дверном стояке отметина: это сын Алешка, было ему лет десять, когда он, измеряя рост, испортил перочинным ножом гладкий брус. Куропаткин хотел было заглянуть в кабинет, в котором когда-то провел немало часов, изучая экономику Туркестана и читая письма от родных и родственников, но постеснялся: «Не слишком ли я беспардонно веду себя тут!» В гостиную, однако, вошел и удивленно остановился. В глубине комнаты, на том же самом месте, как я в давнюю пору, стоял черный рояль, и диван У стенки - тот же, с высокой спинкой и фигурными овальными боковинками. В этой гостиной частенько по вечерам музицировала его жена Сашенька, а он, полулежа на диване, читал газеты и слушал ее игру. Вспоминалось и то, как рассерженная супруга учила бестолкового Лелю (так в детстве ласкательно называли сына) нотной музыке, а он ревел и отказывался сесть за рояль. «Боже ты мой, как же давно это было! - с тоской подумал старый губернатор. - Леля давно уже стал Алексеем Алексеевичем, а моя милая Сашенька превратилась в бабушку Александру Михайловну. Состарились все, в том числе и я, а рояль по-прежнему блестит черным лаком». Куропаткин подошел к нему, провел пальцем по крышке. Рояль издал тяжкий звук, словно вздохнул, жалуясь старому хозяину на то, что никто к его клавишам не садится, и оттого он зарос пылью. Воздух в гостиной тоже пах пылью. «Вероятно, эта старая развалина, бывший ташкентский полицмейстер Кал маков не приглашает к себе гостей, а его супруга не дружит с гарнизонными дамами - иначе пахло бы здесь духами!» Куропаткин сел на диван и, откинувшись на спинку, запрокинул голову.

- Вам плохо, ваше высокопревосходительство?! - испуганно спросила жена Калмакова, все время наблюдавшая за генерал-губернатором.

- Нет, нет, спасибо... Я посижу здесь минут пяток. - Генерал улыбнулся. - Устал малость... Накрывайте пока на стол.

Она ушла, притворив дверь, и он вдруг физически, ощутил, как далеко вперед ушло время, а пгошлое состарилось. «Вряд ли, - подумал он, - попытки мои оздоровят и омолодят уставшее общество. Был взлет в первые годы колонизации - желания, порывы, надежды на обновление. Построили железную дорогу, заводики, кустарные мастерские, появилась туркменская буржуазия с кадетским образованием, но не хватило ни духовных, ни экономических сил у матушки России постоянно поддерживать прогресс, и некогда сулящий здоровые нормы жизни Закаспий стал постепенно недомогать, угасать и покрываться пылью. Но что же я есть - за что ратую? Конечно, снимая с себя вину за поражение в войне с Японией, я задушу восстание в Средней Азии! Я реставрирую туземные конные сотни, и они, надменные и тщеславные, служа мне, воскресят мою былую славу. Но это будет всего лишь реставрация прошлого, но не рождение будущего. Будущее туманно - все зависит от исхода войны, и ее надо любой ценой выиграть».