Друзьям, наперсникам случайным своих не поверяйте тайн,

Сто бед над головой развеяв, чужим не доверяйте тайн.

Не выдавайте тайну, ибо того, что вы не сберегли,

Другой сберечь не в силах тоже. Итак, не выдавайте тайн.

Фальшиво сердце, а язык наш – он сплетни разносить горазд!

Так из душевного гарема своих не выпускайте тайн.

Коль сердце и язык не стали наперсниками,- лишний труд

Твердить: «Теперь – ни слова людям!» Своих не разглашайте тайн!

Не испускайте тучи вздохов и не катите слез рекой:

Вотще не рассыпайте жемчуг – и нить не разрывайте тайн!

И, раскромсав язык болтливый, и сердце вдребезги разбив,

И требуху швырнув собакам, вовек не раздавайте тайн!

Как исстрадался я в разлуке: во всяком случае, друзья,

Вы не усердствуйте, а пейте – в вине не исчерпайте тайн!

И коль любви благую тайну сберечь не смог ваш Навои,

То и его прозванье тоже вы в свитке начертайте тайн!

Красотой твоей, как солнцем, свято дорожит народ.

Как пылинки в свете солнца, вкруг тебя кружит народ.

Так жестоко я ославлен, что, куда ни покажусь:

«Вот пришел безумец жалкий!» – хохоча, кричит народ.

Если б только ты предстала в полном блеске красоты,

Был бы, верно, с лика мира, как волною, смыт народ.

Видя пламя ада, люди в рай его перенесли,

Как же тайного сиянья до сих пор не зрит народ?!

От разлуки, от несчастий стал я с бледной тенью схож,

Удивляться ль, что смущает мой убогий вид народ?!

Меч любви глазам не виден, если же его извлечь,-

Он пронзит меня, и, воя, в страхе побежит народ.

Нет числа разящим стрелам, что печалью рождены,

Больше их, чем тех, какие в тайниках хранит народ.

Если в мире все решает пустота глухих небес,

То спешит уйти от смуты, от глухих обид народ.

Если преданность народу выражает Навои,

Преданность свою поэту про себя таит народ.

Только солнце помянув, лик твой описать возможно.

О живой воде сказав, губ рубин познать возможно.

Говорят: «Походка, стан – жизни свет в саду телесном».

Лишь от зависти к тебе так их принижать возможно.

Лик твой в зеркале узрев, солнца луч в струе Ковсара

Полон зависти: ему ль блеск твой перенять возможно?

Цель потока – учинять, как и ты, опустошенье.

Твоего коня догнать – тучам ли мечтать возможно?

Раны, что нанес Фархад толще скал киркой,- ничтожны,

Так израненной душе ль их не пожелать возможно!

На страданья обрекло небо всякую песчинку.

Что, помимо злых обид, от него нам ждать возможно?

Навои, ее слова о неверности – жестоки.

Чтоб помянутою быть, ей и лживой стать возможно…

Меджнунам пылким каждый миг даря забвение иное,

Лишь мне, безумному, она песет мучение иное.

Не видя друга, я умру; друг – жив и в радости свиданья.

Я – не Фархад, у нас в любви и поведение иное.

Она приветом на пиру всех воздыхателей одарит.

Ко мне, злосчастному, увы, и отношение иное.

Меня с собою не равняй, о соловей, любовь поющий:

Стенанье, вопль души – одно, а трель и пение – иное.

«Мир – бренный, в нем безгрешен я»,- толкует шейх нам, лицемеря,

Но духовник о чувствах нам дал наставление иное.

Пусть пьют, кому судьбой дано, нектар любовного свиданья,

А нам лишь яд разлуки пить, судьбы решение иное.

Ты гонишь сердце Навои, а с ним самим ты как поступишь?

Свободна – птица! Для раба освобождение – иное…

Друзей, что нас утешат в горе, зря не ищите, нет.

Готовых нас обидеть – море, быть на защите – нет!

Душа послушной нитью вьется вокруг твоей стрелы.

И кровь из раны сердца льется. Зашить – так нити нет.

Не говори: «О ней безвольно ты в горе слез не лей».

Ведь и безвольному мне больно, что в сердце прыти нет.

Пусть веет на меня дыхание любимой – тщетно все:

Опоры этому дыханью в душе, как в сите, нет.

Скажи я, что любовью пери не дорожу,- не верь:

К речам безумца и доверья – уж не взыщите! – нет.

Когда пустые разговоры тебе претят – уйди.

Все суета, все споры, ссоры… От них укрытья нет.

Среди бездумного веселья будь трезвым, Навои.

Иного, кроме как похмелья, в пиру не ждите, нет.

Тебя увидя в цветнике, смутясь, затрепетала роза.

Роняя лепестки в тоске, от зависти увяла роза.

И, раскрасневшись от вина, разлукой злой опьянена,

Как сердце красное, сама от крови стала алой роза.

В стране священной красоты, шахиня, всех прекрасней ты,

И все сады, и все цветы взяла ты под начало, роза.

Когда гуляешь ты в саду, чтоб оградить тебя от зла,

Все розы встанут, как щиты, шипы их словно жало, роза.

Пурпурных уст блаженный зной меня влечет к тебе одной.

Когда ты на пиру со мной, я нью, и сердцу мало, роза.

Пой днем и ночью, соловей, в честь гостьи утренней моей,

Знай, быстротечна смена дней, летят, и жизнь промчалась, роза.

Когда все розы расцвели, в дорогу вышел Навои,

Но для души его теперь разлука раной стала, роза.

В разлуке телом я ослаб, сгораю сам не свой.

Не только телом слабну я, живу с душой больной.

Убить решила ты меня, рази своим мечом,

Смешаю с ветром кровь мою и с влагой дождевой.

Огонь разлуки сжег меня, я отсвет тех лучей,

И стоны жаркие мои, как пламень вихревой.

Не прогоняй меня – я пес, хранящий твой порог,

Не удивляйся, что не смог расстаться я с тобой.

Я грудь раскрою, чтобы дать тебе в душе приют.

Увидев тайный мой недуг, проникнись добротой.

Не пощадили бы меня пи время, ни судьба,

Когда б не винный погребок, где я обрел покой.

Похороните Навои на улице любви,

Успокоенье он найдет под каменной плитой.