Наступил март. Солнце стало поджаривать по-летнему. Загоревшие летчики целые дни валялись под зонтиками на берегу залива. Если бы не редкие визиты английских самолетов-разведчиков, можно было подумать, что война закончилась.

— Хорошо, если бы командование совсем забыло о нас, — мечтательно произнес Эрвин. — Пусть воюют другие. А я бы до конца войны грел пузо на солнышке вот здесь.

Но солнечные ванны и водные процедуры скоро прекратились. Начальство, оказывается, помнило о них.

Уже темнело, когда Эрвин Штиммерман приехал с аэродрома. У входа в столовую он встретил расстроенного Хенске, от которого несло шнапсом.

— Что с тобой, Ганс? — удивился Эрвин.

— Нам приказано готовиться к перебазированию в Европу.

— Хорошо бы теперь попасть во Францию, — мечтательно произнес Эрвин.

— А на Восточный фронт не желаете, герр обер-лейтенант?

— Мы солдаты, — вздохнул Эрвин, — к нашим желаниям прислушиваются не больше, чем к жалобам лошадей, когда грузят поклажу на телегу.

И вот опять раскаленные самолеты стартовали в знойный воздух пустыни. Всего лишь конец апреля, но жара достигла более сорока градусов в тени, а на солнце чуть не шестидесяти. По выжженной дотла пустыне столбами бродили пыльные вихри. В кабине металлические предметы обжигали руки. Без перчаток не удержать ручку управления. Комбинезон мокрый насквозь. Глаза под очками заливал пот. Прохладней стало, лишь когда забрались на четыре километра.

В голубой дымке навсегда скрылся плоский африканский берег. Исчез континент, о котором в детстве грезил Карл фон Риттен-младший в кабинете отца, увешанном ритуальными масками и оружием чернокожих. Ему так и не пришлось побывать в саванне и экваториальных лесах, где когда-то охотился барон фон Риттен-старший.

Авиагруппа подполковника Келленберга с многими промежуточными посадками пересекла Средиземное море, Грецию, Болгарию, Румынию, Транснистрию (оккупированную Румынией советскую территорию) и второго мая приземлилась на полевом аэродроме Джанкой в северном Крыму, неподалеку от перешейка. Теперь их авиагруппа вошла в состав 4-го Воздушного флота, которым командовал генерал фон Рихтгофен.

Глава одиннадцатая

Летний зной иссушил траву и землю. После запуска моторов винты гнали удушливые клубы пыли. Разворачиваясь перед выруливанием со стоянки самолетов, Карл обдал пылью часовых, томившихся на жаре в раскаленных стальных шлемах. Спасаясь от пыльного облака, они спрятались за стенки пулеметного гнезда, выложенного из мешков с песком. По движению их губ Карл понял, что ему шлют проклятья. Но солдат можно было понять. К мокрым от пота лицам пыль прилипала особенно охотно и сходила грязными потеками.

Из-за свежего восточного ветра старт выложили так, что взлетать пришлось на Азовское море. Разгулявшаяся волна замутила воду у глинистых берегов, придав ей кофейную окраску. Но и вдали от берегов море было белесого цвета, совсем не похожего на ультрамарин средиземноморской воды. «Вода в Азовском море бывает голубой лишь на полетных картах», — подумал Карл, взглянув на планшет. Собравшись в группу, пересекли Перекопский перешеек и оказались над голубой черноморской водой. По сравнению с ней вода в Азовском море казалась болотной.

Тяжело загруженные Ю-88 приползли через Каркинитский залив со стороны Скадовска. «Мессершмитты» пристроились сзади и сверху.

После непродолжительного полета внизу обозначилась линия фронта, где дивизии Манштейна топтались с октября 1941 года. Два штурма «Черноморского Вердена», предпринятые в октябре и декабре, захлебнулись в собственной крови. Не помогли и жесткие репрессии, которые фюрер применил к командованию.[63] Русские матросы и солдаты стояли насмерть. Теперь немецкие войска готовились перейти в третий штурм, к которому шла подготовка больше пяти месяцев. Подбрасывали подкрепления, подвозили тяжелые осадные орудия.

На отражение их налета русские подняли всю истребительную авиацию, базирующуюся на аэродроме мыса Херсонес. В воздухе над Северной бухтой и подступами к ней стало тесно. С несколькими десятками «юнкерсов» и «мессершмиттов» смешались советские «яки», И-16, «Гуты», как немецкие летчики окрестили скоростные МиГ-3. Бой не получился, во всяком случае, он прошел не по немецкому сценарию.

Из этой кошмарной драки, о которой не хотелось вспоминать, вернулись не все «псы», а прикрываемые «юнкерсы» понесли значительные потери.

Карл приземлился на аэродром не на самолете, а на летающем решете, в которое превратился его «мессершмитт», подвергнувшийся нескольким атакам советских истребителей. Механик, осматривая самолет, удрученно качал головой. Ему предстояла большая работа.

На аэродром приехал взбешенный Келленберг, которому командир эскадры только что сделал взбучку за плохое прикрытие «юнкерсов». Он скрылся на КП, громко хлопнув дверью.

«За время нашего отсутствия советские летчики научились воевать», — огорченно констатировал Карл, вытирая лицо влажным подшлемником.

— А здесь, командир, пожарче, чем в Африке, — заметил Эрвин, расстегивая прилипший к спине комбинезон. — Я уже отвык от таких передряг.

— Во всяком случае, начало многообещающее. — Карл жадно затянулся сигаретой. — Заметил, что в воздухе стало больше «яков» и летать они стремятся парами, а не тройками, как летали раньше?

— Да и виражить стали меньше, — добавил Эрвин, — я заметил, что русские стали охотно идти на вертикаль.

Прибежал посыльный.

— Господин капитан, подполковник Келленберг приглашает личный состав на КП для разбора боевого вылета.

— Пошли, — вздохнул Карл и выбил щелчком сигарету из мундштука. — Сейчас он нам припомнит не только сегодняшние, но и все прошлые грехи.

Летом 1942 года развернулись ожесточенные бои на юге России. Немецкие войска перешли в наступление под Харьковом и в Крыму. В воздухе инициативу продолжала удерживать немецкая авиация. В Крыму, несмотря на численное превосходство немцев, советская авиация вела активную боевую деятельность, пытаясь сделать все возможное, чтобы, облегчить положение осажденных защитников Севастополя.

Последние дня советские летчики не давали покоя «Гончим псам» и на земле. Узнав о месте их базирования, на аэродром сделали ночной налет дальние бомбардировщики ДБ-Зф. Вслед за ними визит нанесли Пе-2, а затем частыми гостями стали штурмовики «илы». Эти самолеты, закованные в броню, утюжили пушечно-пулеметным огнем стоянки самолетов и землянки. Они выпускали реактивные снаряды, вселяя ужас в солдат, забившихся в щели. По ночам пилили нервы легкие ночные бомбардировщики У-2, которые висели над ними от вечерней до утренней зари, швыряя бомбы даже на папиросную вспышку. Как их только не обзывали: и «хромыми воронами», и «летающими тракторами», и «дежурными унтер-офицерами», но легче от этого не становилось.

В Крыму Карлу отчаянно не везло. Доселе благосклонная фортуна начала казать свой затылок. Его отряд за неделю потерял четыре самолета и три летчика, сбив всего лишь два советских самолета. И это в то время, когда рядом с ними дралась знаменитая истребительная эскадра люфтваффе «Мельдерс».

Сердитый, невыспавшийся Карл еще переживал нагоняй Келленберга. Он нехотя шел в штаб получать задание на летный день. Ему сегодня меньше всего хотелось встречаться с командиром авиагруппы. Тот ходил хмурый и злой, как цепной пес. За потерю шести «юнкерсов» из группы, ходившей на Севастополь, ему задержали представление на полковника. Основным виновником он считал фон Риттена, не, сумевшего отразить удар истребителей противника.

У штаба Карлу встретился Эрвин Штиммерман, только что вернувшийся из Аскания-Нова, где начальство вручило ему Железный крест 1-й степени. Он был в приподнятом настроении.

— Поздравляю, — сказал Карл, увидев на груди приятеля новую награду.