Раджими поднялся, отошел и оглянулся. Огромная черная шапка карагача сливалась с небом и как бы растворялась в нем. Раджими зашагал к аулу. На противоположном конце его лаяли кем-то обеспокоенные собаки. Прислушался. Ясно услышал шум мотора. Он рос, становился громче и уже покрыл лай собак. Плеснули светом фары по дувалу, и Раджими юркнул в первую попавшуюся калитку.

Машина прошла, оставив за собой тучу густой пыли, от которой на улице стало еще темнее.

Двор Убайдуллы он нашел сразу. Он как стоял четвертым от входа в селение, так и остался четвертым. А вот чинар здесь был один, а теперь целых три. Раджими вошел через незапертую калитку во двор, постучал в дверь. Тишина. Постучал еще раз. Послышались какие-то звуки, и дверь открылась.

Хозяин пытался в темноте рассмотреть гостя и наконец произнес:

— Ой-е! Киик? Какой тебя ветер принес?

Голос принадлежал Убайдулле. Киик — значит «горный козел», и только один Убайдулла, ученик Раджими, когда-то звал его так.

— Салям, друг! — произнес Раджими.

— Салям, — ответил Убайдулла. — Проходи, гостем будешь.

В почти пустой комнате с еще не просохшими после побелки стенами пахло свежей известью. Хозяин внес лампу.

— Там, — Убайдулла махнул в сторону другой половины дома, — все спят. Посидим тут… Ты надолго? Или по пути? Почему ты так бедно одет? Где ты пропадал?..

Вопросов было много, но Раджими некогда было отвечать на них. Он сразу приступил к делу.

— Ты мне нужен, — сказал он тем тоном, каким когда-то обращался к Убайдулле.

— Иначе бы ты не пришел, — усмехнулся хозяин. — Я сразу подумал об этом, как узнал тебя. Говори.

— Проведешь на ту сторону? Убайдулла рассмеялся и покачал головой:

— Ай-яй!.. Все такой же! Зачем тебе туда понадобилось?

— Надо, — коротко отрезал Раджими. Веселое настроение Убайдуллы ему не нравилось.

Но хозяин не хотел, видимо, говорить серьезно: он улыбался.

— Разве ты не слышал моего вопроса? — почти зло повторил Раджими.

— Слышал, — с лица Убайдуллы сошла улыбка, — и жалею, что слышал. С этой просьбой ко мне уже давно никто не обращался.

— И это говорит старый контрабандист Длинные Ноги?

— Они у меня стали короткими… Я обрел себе новую жизнь и про старое не хочу вспоминать.

— Боишься? — усмехнулся Раджими, встал и прикрыл дверь.

— Нет, не боюсь, — спокойно ответил хозяин, — и дверь можешь не закрывать. Все знают, кем был Убайдулла и кем его сделала советская власть… И спасибо ей, что она простила многое Убайдулле и разрешила жить в родном гнезде! И только злой человек может попрекнуть Убайдуллу старыми грехами. А я злых не боюсь, на злых я сам злой.

Раджими понял, что сделал неверный шаг, и быстро изменил тактику. Он знал доброту Убайдуллы и прикинулся несчастным.

— Да, — произнес он со вздохом, — все отворачиваются от старых друзей… Хоть подыхай на дороге, как бездомная собака!

Убайдулла посмотрел на Раджими, на его старый, потрепанный халат и почувствовал сострадание к этому человеку, с которым провел сообща немало дней.

— Скажи, чем помочь, — и Убайдулла протянет руку другу.

Раджими задумался.

— У меня нет другой просьбы. Я должен уйти на ту сторону, здесь мне конец.

— Отчего же так? — спросил участливо Убайдулла. Раджими снова вздохнул:

— Конец!

Уловив сочувственный взгляд Убайдуллы, Раджими начал сочинять историю:

— Я давно, как и ты, бросил старое дело, держал парикмахерскую, жил спокойно. Но нашелся злой человек, знавший меня давно, и сообщил куда следует. Три дня назад меня вызвали в милицию и стали расспрашивать. Вначале осторожно, намеками, но я понял, к чему это приведет. В ту же ночь я убежал из города. Скрывался как мог, спал в чайхане, в степи и наконец добрался до тебя… Выручи, Убайдулла, это моя последняя просьба!

Убайдулла положил руку на плечо Раджими:

— Ты заблуждаешься, Киик… Прошлое, конечно, не сотрешь, как пыль с камня, но за него тебя не покарают. Я тоже носил контрабанду, тоже делал плохое. Но когда меня спросили, я все рассказал, и меня простили. Теперь у меня легко на душе… Легко…

«Трухлявая душа! — со злобой подумал Раджими. — Его не повернешь назад. Лучше уйти…» Он сжал голову руками.

Это разжалобило Убайдуллу.

— Друг, — сказал он мягко, — не мучь себя. Я всегда делал так, как говорил ты, а теперь послушай меня.

Раджими встал и направился к выходу.

— Если нужны деньги, — торопливо проговорил Убайдулла, — я дам, сколько могу.

— Нет, денег мне не надо. На обратный путь у меня есть, а там — воля аллаха…

— Не падай духом. На родной земле всегда лучше, чем там. — И Убайдулла многозначительно кивнул головой.

Раджими посмотрел на дверь, постоял с минуту молча, будто обдумывая свое решение, потом твердо произнес:

— Да будут твои слова счастливыми!

Хозяин проводил гостя до калитки и тепло простился с ним.

Если бы Раджими все свои надежды возлагал только на длинноногого Убайдуллу, он не рискнул бы появиться в этих краях, не привез бы сюда Юргенса.

Раджими направился в противоположный конец кишлака, где жил Джалил.

Джалил был глуховат на оба уха, сам никогда не носил контрабанду, но всегда имел двух-трех верных людей, которыми распоряжался как хотел. Раджими его услугами не пользовался, так как считал Убайдуллу человеком более надежным, но теперь мог пригодиться и Джалил.

Джалил разбудил жену и начал угощать позднего гостя.

Ели молча, незаметно, исподлобья поглядывая друг на друга, думая каждый о своем. Раджими решил отдохнуть, поесть и только тогда говорить о деле. А Джалил из вежливости ждал, пока заговорит гость.

Когда наконец Раджими, выпив пять пиал чаю и плотно закусив, сказал, зачем он пришел, Джалил коротко ответил:

— Подумаю. Думать надо.

Сколько ни пытался Раджими вызвать хозяина на более откровенный разговор, тот неизменно отвечал:

— Думать надо.

Раджими так и не смог вытянуть у Джалила другого ответа.

Улегшись на ватные одеяла, он стал ждать. Хозяин тоже лег и быстро уснул. В комнате стало тихо. Утомленный за день Раджими задремал, но вскоре проснулся: показалось, что кто-то ходит по комнате. Он посмотрел на постель Джалила: она была пуста. «Ушел», — мелькнула мысль. Раджими поднялся и подошел к приоткрытой двери. Тишина… Чуть слышно донесся голос Джалила из другой комнаты:

— Иди быстрее и сейчас же возвращайся.

Заговорила женщина, повидимому жена хозяина:

— Запри дверь на замок и сторожи… Зачем лег с ним в одной комнате?

Раджими мгновенно сдернул с гвоздя халат, бесшумно, точно ящерица, юркнул в дверь и крадучись поспешил вон со двора.

Остался один Бахрам-ходжа, но до него — добрый десяток километров. Поспеть бы только до рассвета!

Раджими шел, с каждым шагом теряя веру в успех дела, и сердце его все более ожесточалось.

— Уйду отсюда и не вернусь больше! — шептал он сквозь зубы. — Будь проклят тот день, когда я согласился остаться здесь!

Уверенности в том, что выручит Бахрам-ходжа, было мало, но Раджими шел к нему, шел потому, что другого выхода не было. Может быть, Бахрам-ходжа все-таки выручит. Он человек другого покроя. Он всю жизнь был имамом[4], другом отца Раджими, вместе с ним хаживал в Мекку. Бахрам-ходжа знает в горах все тропы. Если Бахрам-ходжа и откажет в помощи, то никогда не предаст.

На востоке гасли звезды, бледнело небо, когда Раджими достиг цели. В дом Бахрам-ходжи он вошел без опаски, но и без надежд.

Имам уже встал. Лицо его, испещренное глубокими морщинами, походило на ореховую скорлупу; узкая, длинная борода достигала поясного платка.

Но Бахрам-ходжа был еще бодр, ходил твердой походкой, шутил, в его голосе и жестах чувствовалось душевное спокойствие.

— С глазами только плоховато, — пожаловался он. Это заметил и Раджими. Глаза имама слезились, он то и дело вытирал их.

Вспомнил Бахрам-ходжа и своего друга — отца Раджими.