Когда впервые после двух лет по московскому радио вновь прозвучало слово «фашистский», мы невольно вздрогнули. Помолчав несколько секунд, Молотов продолжал свою речь:

«Теперь, когда свершилось нападение на Советский Союз, советское правительство отдало приказ нашим войскам оказать сопротивление этому разбойничьему нападению и выгнать немецкие войска с территории нашей родины.

Эта война не была нам навязана немецким народом, немецкими рабочими и крестьянами, немецкой интеллигенцией, страдания которых мы понимаем, она была нам навязана кликой кровожадных фашистских правителей, которые поработили французов, чехов, поляков, сербов, норвежцев, датчан, греков и другие народы».

После этого Молотов остановился на одном историческом примере, к которому многие потом неоднократно прибегали в течение всего первого периода войны.

«Не впервые наш народ имеет дело с зазнавшимся вражеским захватчиком. В свое время наш народ ответил на поход Наполеона против России Отечественной войной. Сперва последовало поражение, а потом и полный разгром Наполеона. То же самое произойдет с зазнавшимся Гитлером который начал новый поход на нашу страну. Красная Армия и весь наш народ вновь ведут победоносную Отечественную войну за нашу родину, за честь и свободу».

Выступление Молотова было самой короткой речью, которую мне приходилось слышать в Советском Союзе. Он закончил ее призывом к советскому народу:

«Граждане и гражданки Советского Союза! Правительство призывает вас сплотиться еще теснее вокруг нашей славной большевистской партии, нашего советского правительства и нашего вождя, товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».

Молотов окончил свою речь, однако смысл ее содержания с трудом входил в наше сознание. В наших ушах еще звучали его слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Мы сидели окаменев, не в состоянии охватить значения случившегося. Мы вышли с Бенеком из комнаты, нас тянуло к людям. В соседней комнате разговаривали несколько студентов и мы подсели к ним. Настроение у всех было подавленное и тревожное. По радио передавали военные песни и марши, но они никак не гармонировали с нашим внутренним состоянием.

В комнату вошла одна студентка. Громко и энергично, почти радостно, она заявила:

— Ну, теперь, мы повоюем!

— Нет никакой причины радоваться, — последовал ответ одного из нас, — война всегда приносит с собой ужасы и страдания.

Мы вновь умолкли. В этот момент я ощутил, насколько я сросся с Советским Союзом. Я начал размышлять о том, что многое из того, что было построено за эти годы будет разрушено, что война потребует бесчисленных человеческих жертв, что развитие страны будет приостановлено и многие достижения будут уничтожены. Меня удручало это сознание. Несмотря на все свои критические мысли и оппозиционные настроения, я продолжал восторгаться строительством в Советском Союзе и известие о войне подавило меня. Должно быть, мысли и чувства остальных студентов мало отличались от моих. Постепенно мы начали приходить в себя.

Мы прервали давящее молчание и начали, нерешительно и задумчиво, высказывать разные предположения.

— Теперь настанет конец гитлеровскому фашизму. Теперь Гитлеру придется расплачиваться за свою захватническую политику в Европе.

— Наверно наши войска немедленно войдут в Польшу. Но было высказано и скептическое мнение:

— Борьба будет очень тяжелой. Надо считаться с тем, Гитлер продвинется к Западной Украине и к Западной Белоруссии, и что его наступление сможет быть остановлено на старых границах Советского Союза. У нападающего всегда более выгодное положение.

Но это мнение вызвало возражение всех присутствующих. Начиная с 1936 года нас беспрерывно убеждали в том, что повторение интервенции 1919–1922 гг. теперь уже невозможно. На всех собраниях нам доказывали, что в случае нападения на Советский Союз, Красная армия отобьет агрессора и разобьет его на его собственной территории. Уверенность в этом настолько вошла нам в плоть и кровь, что войну на советской территории мы себе просто не могли представить.

Один из наших студентов задал вопрос, который в этот день наверно задавался везде, где речь шла о войне:

— А что будет теперь делать Англия?

Наши мнения разделились. Одна из студенток начала утверждать, что теперь мы будем вместе с Англией бороться против Гитлера. Но после двух лет советско–германского пакта эта мысль казалась почти невероятной.

Послышалось скептическое возражение. Один из студентов сослался на полет Гесса в Англию:

— Никакой настоящей войны между Германией и Англией до сих пор не было. Зато теперь они совместно пойдут против Советского Союза.

Но с этим предположением мало кто соглашался. Большинство нашей студенческой группы считало, что у нас образуется общий фронт с Англией против Гитлера.

— А наши экзамены! — воскликнула вдруг одна из студенток.

Напоминание об экзаменах вернуло нас к проблемам нашей обычной жизни. Мы вышли из общежития. На улицах бродили толпы людей. Москва напоминала потревоженный муравейник. Магазины были переполнены. Все бросились делать закупки, помня, что в России война сопровождается всегда голодом. Мы были политически сознательными комсомольцами и отнеслись к этим закупкам отрицательно. Продавец папирос посмотрел на меня с удивлением, когда я попросил у него лишь одну пачку. Все остальные покупали десятки пачек.

В нашем институте настроение было значительно спокойнее. Комсомольские работники обходили студентов, призывая нас нe поддаваться панике и спокойно продолжать наши занятия. Мы даже были оскорблены немного и ответили, что мы это понимаем и без них.

Перед дверью в экзаменационную стояло несколько студентов в ожидании вызова. Мы поддались царящей вокруг атмосфере и вскоре наши экзамены были позади. С какой радостью еще несколько дней тому назад я выбежал бы из экзаменационной комнаты, отпраздновал бы окончание экзаменов и строил бы планы на лето. Теперь мои мысли шли в другом направлении. Я думал только об одном: есть ли новости о войне?

Но новостей не было. Война началась в четыре часа утра. Сейчас было четыре часа дня. Прошло уже двенадцать часов с начала военных действий, но радио ничего не передавало о событиях на фронте.

По всему городу были установлены громкоговорители, разносящие повсюду слова Молотова и звуки маршей. От времени до времени дикторы читали призывы к борьбе против фашизма. Я бродил по Москве — как и большинство людей в этот день. Когда я пересекал Театральную площадь, из репродуктора послышались слова: «Эти фашистские варвары …» В этот момент я услышал рядом со мной иронический голос, который сказал по–английски: «Ну, наконец‑то, и они стали антифашистами». Я быстро пошел дальше, так как знал, что оказаться рядом с иностранцем было опасно, даже если этот иностранец мог стать нашим союзником. Московское радио по–прежнему не давало сводок о военных действиях и по городу поползли самые разнообразные слухи:

«Агрессоров отбили от наших границ».

«Немецкие десантные войска сброшены под Киевом».

«Красная армия преследует немцев на польской территории».

И все время возникал вопрос: Как поведет себя Англия? Ответ на него мы подучили, наконец, в последних известиях.

Перед началом передачи известий московское радио дало выдержки из речи Черчилля о совместной борьбе против Гитлера. Мы облегченно вздохнули. В нашем общежитии, да наверно и по всему Советскому Союзу, почувствовался прилив оптимизма.

В утренних газетах были напечатаны жирным шрифтом новые лозунги:

«Советский народ могуч и сплочен, как никогда».

«Под руководством великого Сталина советский народ разгромит коварного врага».

«С именем Сталина мы побеждали, с именем Сталина мы победим».

Начиная с 23 июня, впервые после двухлетнего перерыва, в кинотеатрах снова начали показывать антифашистские фильмы. Перед кинотеатрами были развешены громадные афиши, объявляющие показ таких фильмов, как «Профессор Мамлок» (по пьесе Фридриха Вольфа) и «Семья Оппенгейм» (по роману Лиона Фейхтвангера). Газеты впервые упомянули и о движении сопротивления в странах, оккупированных Гитлером.