Еще до того, как мы нашли квартиру, у нас с Эрнстом вышла размолвка. Он полагал, что я поселюсь в доме вместе с ним, и был уязвлен, когда я отказалась, не понимая того, что он мне не менее дорог, чем я ему. Мы хорошо понимали друг друга, однако он принадлежал к тем людям, которым во всем надо подчиняться. Когда дело касалось работы, я с этим соглашалась, хотя он был безжалостен по отношению к себе и слишком много требовал от других, в том числе от меня — больше, чем я могла выдержать. И во многих личных вопросах я также ориентировалась на него, однако оставалась самостоятельной личностью, которая не может жить в атмосфере, определяемой исключительно партнером. Эрнсту нужна была простая хорошая женщина, которая бы следовала за ним во всем и жила с ним одной жизнью. Изменить его натуру было почти невозможно. Бороться за это в тех условиях я не хотела.
До того как был установлен передатчик, я встретилась с сотрудником одной советской организации. Он был небольшого роста и горбат, с прической ежиком. Я передала ему зашифрованную информацию и получила зашифрованный ответ. Это был тот товарищ, которого до моего отъезда в Центре расспрашивали, есть ли в Мукдене синолог по имени Фукс.
В то время наш шифр отличался от системы, которую Описывает Макс Кристиан Клаузен в книге «Доктор Зорге радирует из Токио».
В качестве второго ряда складываемых цифр мы использовали фразы из одной книги, буквы которой мы переводили в цифры в заранее обусловленном порядке. Итак, я должна была в качестве «информации № 1» сообщить советскому товарищу о неудаче с организацией встречи с Ли. Центр выразил недовольство. По его мнению, это было наше первое самостоятельное задание, и мы его не выполнили. Как только мы въехали в квартиру и прибыло кресло с трансформатором, мы собрали передатчик. Собирал его, собственно, Эрнст, который умел это девать значительно лучше меня. Мы использовали тот же тип передатчика, что и Макс. Его можно было собрать из частей приемника, правда наиболее важных. Насколько я помню, это был передатчик марки «Хартлей» с тремя шкалами переключений. Однако мы не отказались от переключателя постоянного тока, как это сделал три года спустя Макс, хотя он нам и создавал немало трудностей, в особенности приданный к нему трансформатор.
Передатчик, которым мы пользовались в Мукдене, был громоздким. Возможно, что в то время Макс собрал его более компактно. Нечего было и думать о том, чтобы каждой раз его заново разбирать.
Кроме выпрямителя и больших радиоламп, мы использовали толстую медную трубу, которую согнули вокруг пивной бутылки.
В то время одни катушки занимали больше места, чем весь передатчик десять лет спустя. Я использовала 2 линейки: одну (нижнюю) из бронзы с китайскими иероглифами и верхнюю деревянную с катушкой из-под ниток. В отверстие катушки был ввернут винт, и она служила ключом. При работе ключом винт касался бронзовой линейки. Один провод присоединялся к ключу, а другой — к бронзовой линейке. Каждые две-три минуты ключ к шифру менялся. Вырезанная на металлической линейке китайская надпись гласила: «Кто познает мудрость понятий «смысл» и «жизнь» во всей их глубине — проживет пятьсот лет».
Большой письменный стол, который я перенесла в наш дом из виллы, был очень тяжелый. Из Шанхая я привезла с собой старый сундук. По своим размерам он помещался под столом. В этом сундуке мы поместили передатчик и выпрямитель, а на крышку положили доску, на которой зимой лежали старые зимние вещи, а летом — летние. Сундук был большой и тяжелый, так что положенный в него дополнительный груз не бросался в глаза. Он был окован металлическими обручами и имел надежный замок. В моей маленькой квартире сундук — принадлежность каждой семьи — не привлекал внимания. При основательном обыске передатчик, конечно, обнаружили бы. Но мы надеялись, что этих мер достаточно, чтобы обезопасить себя от царившей тогда в Мукдене шпионской слежки за квартирами европейцев. Учитывая размеры и вес установки, лучше спрятать мы не могли.
В Шанхае мы купили американский учебник для специалистов и любителей радио. Эрнст изучал его денно и нощно. Поскольку он, однако, почти не знал английского языка, я должна была переводить. Технические термины я зачастую не могла ни перевести, ни объяснить. В этом случае он выходил из себя, но в конце концов он одолел всю книгу. Думается, что он ее выучил почти наизусть.
В Мукдене из нашей квартиры я радировала дважды в неделю. Информацию я передавала не каждый раз, но должна была выходить в эфир в случае передачи для нас сообщений из Центра. Если возникали помехи, то в следующую ночь я снова пыталась установить связь.
Хотя впоследствии я и сама, без посторонней помощи, успешно собирала передатчики, я никогда не была таким специалистом в этой области, как Эрнст. В то же время работа по азбуке Морзе у меня шла лучше.
Впоследствии я узнала, что вела передачу в хорошем темпе и безошибочно. Ночами, когда все шло гладко, работа доставляла мне радость. Однако с нашим слабым передатчиком такое случалось редко. Сколько раз я прерывала передачу, чтобы спросить: «Ты меня хорошо слышишь?», и сколь часто ответ был отрицательным, и мне приходилось все повторять. Зачастую и передачу нашего партнера из Владивостока перебивали на нашем обычном приемнике другие станции, и их невозможно было понять. Все это приводило к тому, что даже при передаче небольших телеграмм ночная работа затягивалась на многие часы и превращалась в мучение, причем особенно трудно было принимать информацию, поскольку это требовало максимальной концентрации. Возникала своеобразная ситуация: безобидное слушание требовало большей затраты нервной энергии, чем сопряженные с опасностью передачи информации в эфир. Я восхищалась Максом Кристианом Клаузеном, который передавал до пятисот групп в час на бо́льшие, чем мы, расстояния. Передача пятисот групп затягивалась у меня до полуночи из-за частых повторов. Подчас две ночи подряд я билась над приемом информации. После этого в три или четыре часа утра начиналась дешифровка — долго хранить зашифрованную записку было запрещено. А в семь утра начинались обычные домашние заботы — меня будил Миша. Информация, которую мы принимали или передавали, занимала от шестидесяти до пятисот групп, в каждой из которых было пять цифр. Более обширная информация встречалась редко. Мы работали в различное время, но всегда ночью. Передачи велись лишь на двух волнах, поскольку наша антенна была рассчитана на определенный диапазон. Это была так называемая «лисья антенна». При работе два, а в случае повторов три-четыре раза в неделю возникала большая опасность того, что противник нас запеленгует. Просто чудо, что передатчик не был обнаружен. Мне некогда было каждый раз переживать опасную ситуацию, в которой я находилась, — больше забот доставляли помехи в работе. Если работа шла гладко, настроение у меня было хорошее. Мой дом с закрытыми окнами походил на крепость. Свет в комнатах был затемнен, лишь узкая его полоса, достаточная для чтения и письма, падала на стол — все остальное погружалось в тьму. В соседней комнате крепко спал Миша. Город спал, и лишь я бодрствовала и посылала в эфир сообщения партизан, а во Владивостоке их принимал красноармеец.
Часто бывали и такие ночи, когда я проклинала печь и царящий в комнате холод. Я сидела за столом в тренировочном костюме, закутанная в одеяло и в перчатках, срезанных на концах пальцев, передавала в эфир сообщения по азбуке Морзе. Над домом пролетали самолеты. Когда-то они меня засекут? Какое-то мгновение я надеялась, что партнер не выйдет на связь — так хотелось забраться в теплую постель. Но ведь все равно в следующую ночь все должно повториться.
Вторая встреча с Ли также не состоялась — я прождала его напрасно. В третий раз, насколько я помню, вместо меня поехал Эрнст, и тоже напрасно. Впоследствии Центр или мы через одного партизана узнали, что Ли испугался задания, которое ему было поручено. Поскольку он должен был возглавить уже существующую группу, вся группа оказалась для нас потерянной. Хорошо еще, что он никого не выдал. Как бы он себя повел в случае ареста? Центр рекомендовал нам Ли как особенно ценного сотрудника. Разумеется, у Центра были на то основания. Трудно в нашем деле абсолютно правильно оценить человека, в особенности если он только начинает работу. Надежность проверяется только в условиях опасности, и даже надежный товарищ может измениться после нескольких лет работы. Разумеется, нужно доверять сотрудникам, в противном случае невозможно работать, но необходимо не поверхностно, а основательно знать, чем они дышат. Следует поддерживать с ними, если это возможно, постоянные контакты, в том числе и личные. Для сотрудников, работающих в опасной и изолированной обстановке, какой бы закалкой они ни обладали, важной является моральная поддержка товарищей.