Что мне блаженства райские «потом»!

Прошу сейчас, наличными, вином!

В кредит — не верю. И на что мне слава —

Под самым ухом барабанный гром?

Отречься от вина? Да это все равно

Что жизнь свою отдать! Чем возместишь вино?

Могу ль я сделаться приверженцем ислама,

Когда им высшее из благ запрещено?

Я пью вино не для веселья, я пью не для разврата,

Не для того, чтобы отвергнуть все, что светло и свято.

Хочу я на одно мгновенье познать самозабвение, —

Вот почему я пью все время, горька моя расплата!

Наполнить камешками океан

Хотят святоши, — глупость иль обман?

Пугают адом, соблазняют раем,—

А где концы всех этих дальних стран?

Не правда ль, странно? Сколько до сих пор

Ушло людей в неведомый простор!

А ни один оттуда не вернулся,—

Все б рассказал, и кончен был бы спор.

Пусть буду я сто лет гореть в огне,

Не страшен ад, приснившийся во сне;

Мне страшен хор невежд неблагородных,—

Беседа с ними хуже смерти мне.

Кому он нужен, твой унылый вздох?

Нельзя, чтоб жар погас или заглох?

Обещан рай тебе? Так сам устройся,

А то расчет на будущее плох.

Поскольку только раз ты должен умереть,

Умри. Большой беды нельзя тут усмотреть.

Кровь, кости, жилы, грязь… Что ты теряешь?

Считай, их не было, как и не будет впредь!

Зачем ты мой кувшин с вином разбил, господь?

Врата блаженства предо мной закрыл, господь?

Розовоцветное вино зачем ты пролил наземь?

Забей мне прахом рот — иль пьян ты был, господь?

На свете можно ли безгрешного найти?

Нам всем заказаны безгрешные пути.

Мы худо действуем, а ты нас злом караешь,

Меж нами и тобой различья нет почти.

Прекрасно воду провести к полям!

Прекрасно солнце кинуть в душу нам!

И подчинить добру людей свободных.

Прекрасно, как свободу дать рабам.

На базаре я увидел как-то гончара.

Он топтал ногами глину с самого утра,

А ему глаголом тайным глина говорила:

«Пощади! Тебе подобной я была вчера!»

Нет гончара. Один я в мастерской.

Две тысячи кувшинов предо мной.

И шепчутся: «Предстанем незнакомцу,

На миг толпой разряженной людской».

Глянь на месящих глину гончаров,—

Ни капли смысла в голове глупцов.

Как мнут и бьют они ногами глину…

Опомнитесь! Ведь это прах отцов!

Та ваза, что здесь на гончарном круге была,

При жизни в объятьях любовной вьюги была;

А ручка, что видишь у горлышка этой вазы,—

Рука, что когда-то на персях подруги была.

Вон за гончарным кругом у дверей

Гончар все веселее и быстрей

В ладонях лепит грубые кувшины

Из бедер бедняков и черепов царей.

Будь весел! Не навек твоя пора,—

Пройдет сегодня, как прошла вчера.

И эти чаши-лбы вельмож надменных

Окажутся в месильне гончара.

Вчера горшечным рядом я шел через базар,

Там комья свежей глины сердито мял гончар,

И слышался — о диво! — как будто глины стон:

«Ведь гончаром была я… Смягчи же свой удар!»

Из глины чаша. Влагой разволнуй —

Услышишь лепет губ, не только струй!

Чей это прах? Целую край… и вздрогнул:

Почудилось, мне отдан поцелуй.

Лепящий черепа таинственный гончар

Особый проявил к сему искусству дар:

На скатерть бытия он опрокинул чашу

И в ней пылающий зажег страстей пожар.

Ужели бы гончар им сделанный сосуд

Мог в раздражении разбить, презрев свой труд?

А сколько стройных ног, голов и рук прекрасных,

Любовно сделанных, в сердцах разбито тут!