Встань! Бросил камень в чащу тьмы восток:

В путь, караваны звезд! Мрак изнемог.

И ловит башню гордую султана

Охотник-солнце в огненный силок.

Росинки на тюльпане — жемчужины цветка.

Свои головки клонят фиалки цветника.

Но как соблазна полон трепещущий бутон,

Что прячется стыдливо в одежд своих шелка!

Бегут за мигом миг и за весной весна,

Не проводи же их без песен и вина.

Ведь в царстве бытия нет блага выше жизни,—

Как проведешь ее, так и пройдет она.

Взгляни: одежду розы раздвинул ветерок;

Как соловья волнует раскрывшийся цветок!

Но проходи же мимо: ведь роза расцвела

И распустилась пышно лишь на короткий срок.

Зачем печалью сердечный мир отягчать?

Зачем заботой счастливый день омрачать?

Никто не знает, что нас потом ожидает.

Здесь нужно всё нам, что можем мы пожелать.

О горе, горе сердцу, где жгучей страсти нет,

Где нет любви мучений, где грез о счастье нет!

День без любви — потерян: тусклее и серей,

Чем этот день бесплодный, и дней ненастья нет.

Смеялась роза: «Шалый ветерок

Сорвал мой шелк, раскрыл мой кошелек

И всю казну тычинок золотую —

Смотрите — щедро кинул на песок».

Сказала роза: «Я Юсуф египетский среди лугов,

Как драгоценный лал в венце из золота и жемчугов».

Сказал я: «Если ты — Юсуф, примета где?»

А роза мне: «Взгляни на кровь моих одежд — и все ты сам поймешь без слов».

Красой затмила ты Китая дочерей,

Жасмина нежного твое лицо нежней;

Вчера взглянула ты на шаха Вавилона

И все взяла: ферзя, ладьи, слонов, коней.

Душа моя, мечта моя — ты красоты полна!

В тебя, моя красавица, природа влюблена.

Пускай красотки к празднику свой украшают лик,

Лицо твое и праздники украсит, как луна.

Мне свят веселый смех иль пьяная истома,

Другая вера мне иль ересь незнакома.

Я спрашивал судьбу: «Кого же любишь ты?»

Она в ответ: «Сердца, где радость вечно дома».

Люблю тебя и слышу со всех сторон укор;

Терплю, боюсь нарушить жестокий договор;

И, если жизни мало, до дня Суда готов

Продлить любви глубокой и мук суровых спор.

Солнце пламенного небосклона — это любовь,

Птица счастья средь чащи зеленой — это любовь.

Нет, любовь не рыданья, не слезы, не стон соловья,

Вот, когда умираешь без стона, — это любовь.

Кумир мой — горшая из горьких неудач! —

Сам ввергнут, но не мной, в любовный жар и плач.

Увы, надеяться могу ль на исцеленье,

Раз тяжко занемог единственный мой врач?

Как полон я любви, как чуден милой лик,

Как много я б сказал и как мой нем язык.

Не странно ль, господи? От жажды изнываю,

А тут же предо мной течет живой родник.

Вот книги юности последняя страница.

Ко мне восторг весны, увы, не возвратится.

Меня задев крылом, ты промелькнула мимо,

О молодость моя, ликующая птица!

Подстреленная птица — грусть моя —

Запряталась, глухую боль тая.

Скорей вина! Певучих звуков флейты,

Огней, цветов!.. И снова весел я.

В том не любовь, кто буйством не томим.

В том хворостинок отсырелых дым.

Любовь — костер пылающий, бессонный.

Влюбленный ранен, он неисцелим.

Вновь распускаются розы под утренним ветерком,

И соловьиною песней все огласилось кругом.

Сядем под розовой сенью! Будут, как нынче, над нами

Их лепестки осыпаться, когда мы в могилу сойдем.

Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе,

Трезвон колоколов — язык смиренья рабий,

И рабства черная печать равно лежит

На четках и кресте, на церкви и михрабе.

В кумирню, в келью иль в мечеть вступая,

Боятся люди ада, ищут рая.

Но разве там проникнут в тайну бога?

Нет, к истине ведет стезя иная.