Глава 30. Искупление

Снова проснулась девушка уже утром под почти мелодичное поскрипывание колес. Лунный свет сменился солнечным, хищные рыки на степных просторах затихли, зато птичьи крики прибавили и в числе, и в силе. Разбудили ее не звуки и свет, а настоятельная потребность.

Ника села на охапке травы, скинула плащ, в который куталась ночью и повертела головой, выискивая фигуру Садовника. Тот обнаружился на лошади слева, на десяток шагов впереди клетки-повозки. Мужчина завтракал, не спешиваясь, бутербродом из лепешки и сыра, во второй руки вместо поводьев он держал зеленое яблоко и время от времени с хрустом надкусывал его.

Заметив, что пленница проснулась, Садовник повел бровью, интересуясь причиной ее внимания к своей скромной персоне. Ника вздохнула. Вот чего ему стоит самому догадаться? Но нет! То ли тюремщик издевался, то ли, что девушке казалось более вероятным, после шапочного знакомства не только с Садовником, но и с богом, которому тот служил, банально не догадывался о ее потребностях. Девушка криво улыбнулась и прямым текстом объявила:

— Мне требуется посетить кустики.

Все-таки до Садовника дошло раньше, чем он объявил об отсутствии кустов в степной зоне. Мужчина спешился, отбросил огрызок яблока в траву и хлопнул освободившейся ладонью по борту в области выжженного знака. Повозка встала, как вкопанная. Ника поспешно вылезла из клетки и зашла за ее угол. Иного, более подходящего укрытия на обозримых просторах не имелось.

Садовник ждал, прохаживаясь в нескольких метрах от импровизированной стоянки. С завтраком он успел закончить, и сейчас задумчиво всматривался вдаль, слегка покусывая губу, будто о чем-то тревожился. Ему-то о чем переживать? Разве что о том, что доставить жертву на алтарь в кондиционном состоянии?

Ника тихонько вздохнула и сама забралась назад в клетку. Села на душистом сене и обняла колени руками. Действие диковинного притупляющего чувства растения, шипом которого ее укололи, мало-помалу сходило на нет, вот только после беседы с богом, истерить и метаться не хотелось. Было страшно, как же без того, но за свои ошибки, пусть даже невольные, надлежало отвечать и, как ни банально и жутко это звучало, в ее случае, еще и искупать. Жизнью. Возможно, шанс на побег, пусть ничтожный, все-таки был, в конце концов, Садовник не всеведущ и не всесилен, он мог заснуть крепко, на него мог напасть какой-нибудь хищник, однако Вероника нашла в себе мужество решить: бежать не будет. Да, решимость эта подтачивалась с каждым поскрипыванием колес, приближавшим клетку к жертвенному алтарю, но еще не истаяла окончательно.

Вокруг плыло колышущееся море травы, сверху его накрывало бездонное небо с редкими барашками облаков, а от тоски щемило сердце. Только плакать не хотелось, глаза оставались сухими.

— Тебя искали, — обращаясь в никуда, проронил Садовник. — Они почти нагнали меня. Упрямые сыновья Гилианы и твой охранник.

— Почти не считается, — задумчиво откликнулась Ника, разглядывая поломанные остатки маникюра. Почему-то даже не было жаль отсутствия пилочки.

— Твой дар, похоже, очень ценится Владычицей.

— Наверное, — снова не стала спорить девушка, вспоминая темпераментную, блистательную Ану, ее искрящиеся энергией синие очи. Настоящую Владычицу, именно такую, какой, чего уж греха таить, всегда немножко хотелось быть самой Веронике Соколовой, только не хватало красоты, смелости и, весьма вероятно, обаяния. Гилиана родилась как кусочек мечты, и убить ее у Ники точно не хватит духу. Ведь убить мечту, это куда хуже, чем умереть.

— И альсорами, — продолжил Садовник, наступая на больную мозоль сомнений терронки: «Ради чего она понадобилась Альрахану?»

— Я ничего не предсказывала им. Я не умею видеть на заказ, как телевизор, — покачала головой Ника, а перед внутренним взором вновь встали лица. Изящное — Глеану, в чьих волосах заблудился ветер и цветок мэальны, задумчивое и сосредоточенное рыжего Инзора, жесткое и решительное Пепла. Только последний сейчас почти не походил на человека, пусть и не становился от изменений в обличии менее красив. Серо-серебристые волосы, чеканный профиль, серое марево глаз под росчерком черных ресниц и реющие крылья.

— Ничего? Отчего же тебя приняли в семью?

— Может быть, считали, что предскажу или пригожусь по-другому потом? А вывести из состава семьи уже не получилось, — пожала плечами Ника, ведя и проигрывая битву своим сомнениям, и шепотом добавила:

— Я уже почти ничего не знаю наверняка. После откровений вашего Сарстисара, как пыльным мешком по голове ударенная.

— Откровений? — озадачился Садовник, пытаясь сообразить, что именно девушка имеет в виду и не помутился ли у нее рассудок от переживаний. Правда, глаза пленницы оставались ясными, и на безумную она ничуть не походила, но мужчине в своих странствиях приходилось встречать всякое. В том числе и типов с чистым и ясным взором режущих глотки невинным младенцам. Вот таких на алтарь вечной славы бога он приносил с удовольствием.

— Он общался с неверной? И что же тебе рек великий?

— Что в дела людей предпочитает не вмешиваться и давно уже ему почти все равно, что творится в Узаре и на сопредельных территориях. А еще он полагает, что шансы следует уравнивать в откровенно бесшансовых ситуациях, вот и снизошел до беседы. Сказал свое слово, а дальше уж мы сами, сами.

— Сарстисар ждет твоей крови на алтаре?

— Не-а, — вздохнула девушка, которую занимали не гипотетические маниакальные склонности божества, а личные проблемы, связанные с ненароком нафантазированным и сотворенным Альраханом. О титуле Демиурга даже у растерянной Ники хватило ума промолчать. — Ему как-то без разницы, режут во славу его зверье и людей, или нет. Сила такая, что и молитв верующих хватает, а кровь… кажется, он ей пресытился. Правда, жреческому и светскому Узару моя смерть выгодна, это он признал, потому и отдал ситуацию на откуп людям, прояснив все мне, как особо заинтересованной стороне, то есть жертве.

— Выгодна… — повторил Садовник и решительно свернул влево.

— Нам еще долго ехать? — зачем-то спросила девушка, сама не понимая, желает ли она сделать этот путь поистине бесконечным или, напротив, сократить до единого мига.

— На западе протекает Ланранара. Ее именуют речкой торговцев. Я остановлю большой плот или лодку купцов, дам денег. До Портальной Залы они тебя доставят, оттуда уйдешь домой, на Альрахан, — размеренно и все тем же равнодушным тоном пояснил Садовник.

— Э-э, а как же жертвоприношение? Ты чего, — от неожиданности Ника перешла с похитителем на «ты», — передумал?

— Именно, Видящая, — подтвердил мужчина. — Я посвященный, а не пес на побегушках у правящего Когара Жрецов Узара. Если они желают твоей смерти — пусть охотятся сами. Может, храм забыл о своем предназначении Святилища, но я помню о миссии посвященного. Я служу лишь Сарстисару. И если ему эта служба не нужна, так тому и быть.

— Ты мне поверил, — растерянно даже не спросила, просто констатировала девушка.

— Вера тут не причем. Я чувствую ложь во всем, что касается Сарстисара, — хмыкнул Садовник. — Его руны вырезаны на моем теле, его сила в моих венах, его боевой гимн в моей крови.

— Ты говоришь, будто стихи слагаешь, — покачала головой Ника, в очередной раз потеряв почву под ногами. Похититель и возможный убийца, равнодушный и холодный оказался совсем не таким и теперь вообще собирался ее отпустить. Что же такое извлек он из ее путаного пересказа беседы с богом, что принял парадоксальное решение?

— Нет, ты не поймешь, девочка, что значит чувствовать силу бога, укрывающую тебя крылом, дающую право полета, — задумчиво улыбнулся собеседник, уверенно продолжая направлять коня и передвижную клетку по выбранному курсу.

Ника машинально пробормотала под нос детское присловье:

— Куда уж нас с одним легким, да в конную авиацию.

Садовник то ли не услышал, то ли не отреагировал. Или то, что он вытащил из сумки, притороченной к седлу, ее сапожки и перебросил в клетку, можно было считать ответом?