— Помидорам еще рано, — без интонаций заметил официант и ушел с заказом.
— Как это рано, тетя Лена уже три дня тому приносила.
— С базара, — объяснил Юра. — Дорого.
— А она все равно ребятишкам больным покупает.
— Миллионерша?
— Санитарка. У нас ребятишки знаешь какие иногда лежат? Не знаешь — и не дай бог знать. К некоторым вообще никто не приходит: некогда… Ой, лучше об этом не надо!
— Бедная ты моя!
— Раньше была бедная. Потом запретила себе это замечать. Мое дело лечить — и все. Может, помнишь, в фильме «Обыкновенный фашизм» есть такой кадр: немки на площади отчего-то растрогались до слез, и следует текст: «Они ничего не знают о лагерях смерти. А если бы и узнали, их легко было бы убедить, что это необходимо во благо рейха». ЛЕГКО УБЕДИТЬ, понимаешь? Вот мы тоже все так: готовы поплакать минутку, растрогаться, ведь мы так добры! Но легко нас убедить, что мы «делаем все возможное»… И что в больнице детям хорошо, что они тут «под наблюдением» и прочее. Убедил, успокоил себя, живешь — а такая вот тетя Лена ходит живым укором… В этот раз гляжу — несет в буфетную пучок зелени и тарелку свежих помидоров: накрошит и в каждую кашу подложит по щепотке. Вы что, говорю, тетя Лена, какие у вас доходы? А она мне: угощайтесь, Полина Игнатьевна! Ну, с ума с них сойдешь! Ты не замечал? — хорошие люди причиняют повсеместное неудобство! Знаешь, как у Твардовского: «Хорошо! Немножко б хуже — то и было б в самый раз!» Главное — стыдно становится, что сам не такой же. А она говорит: «Я как посмотрю на других одиноких женщин — они беспризорных кошек кормят или собак. А тут ведь дети…»
— Полина, ты очень уж углубляешься! Тебе поэтому и трудно.
— …Я к главврачу пошла. Чтоб ее поварихой поставили. Хоть воровать не будет от детей, а то ведь наши поварихи… А он мне…
— Подожди, нам несут.
Официант раскладывал приборы, салфетки, наконец удалился.
— Ну, за наши успехи? — Юра подготовил улыбку, забыв, что там Полина должна была дорассказывать ему про главврача. Действительно, что ему до главврача, до тети Лены, до той поварихи в сумраке коридора …наглое: «А больше ничего не хочешь?» — на «ты», и плечом, и мимо со своей набитой сумкой…
— Успехи, ты сказал? Что, бывают на свете какие-то еще успехи? — Полина задумчиво пропела: — «А где-то бабы живут на свете, друзья сидят за водкою…»
— Вот выпьешь сейчас свой коньяк — и все пройдет! — оптимистически заверил Юра. Его бы слова да богу в уши. Нетерпеливо выжидает момент, чтобы выложить какую-то свою новость. Чтоб красиво было. Любит, чтоб красиво. Сам рассказывал: в спортзале взять мяч исключительно неберущийся и потом бежать с самым непричастным видом… — Ну, так что там главный врач? — вспомнил.
— Ой, ну что главный врач! Неохота рассказывать. Сказал, местком не позволит без причины увольнять прежнюю повариху, чтоб поставить на ее место тетю Лену. Вот и весь главный врач. Ему незачем связываться. Ему и так хорошо. Ладно. Давай есть.
— И ты не связывайся! — мудро посоветовал Юра.
Не связывайся — и вот тогда все будет хорошо. Главное, покой и порядок. ЛЕГКО УБЕДИТЬ. А она связалась. Устроила засаду у кухни в поздний час. Путь единоборства, раз не хочет связываться главный врач. Частный детектив. Ночное дежурство, майская прохлада и стыд шпионажа. Нервная дрожь. А та ее плечом… «А больше ничего не хочешь?» Точный расчет: это Полину сразу морально уничтожило, она ведь ожидала испуга, оправданий, она привыкла к почтению и боязни младшего персонала. Оказывается, с глазу-то на глаз, без свидетелей, она, Полина Игнатьевна, никакого страху собой и почету не представляет… Повариха знала это, а Полина не знала. Замешательство — и, своротив ее с дороги, прошествовала мимо. Вот тебе и «покажите, что у вас в сумке».
— Ну, вкусно? — спрашивает Юра. — А помнишь, отмечали с тобой мое назначение старшим дисом?
Наверное, это всякий человек так: все события вертятся исключительно вокруг него. Существует только вселенная его повышений, его успехов и славы. Антропоцентрическая система мира. Да нет же, нет, не все такие. Есть много людей, загадочных для Полины. Иногда она кажется себе лучшим представителем рода человеческого. Но возникнет такая вот тетя Лена — и все спутает, и куда девается вся самонадеянность, хотя эта тетя Лена — ну просто необразованная тетка, санитарка… А Юра? Юра понятен весь насквозь. Безусловно, он хуже ее, Полины. Тем и хорош. Приятно, когда человек рядом чуть хуже тебя. Ты тогда можешь расслабить поясок и как под горку идти. А с человеком, лучшим, чем ты, приходится для равенства приподниматься на цыпочки и трудиться в гору, это тяжело. Жизнь и без того трудна. Поэтому — Юра… А чего, он красивый, забавный…
Современная женщина, труженица, вся в тисках рабочего времени, долга, обязанностей, должна же она хоть в чем-то осуществлять свое стремление к свободе! Хоть в чем-то: захотела — пусть будет по моему хотению. А все же атавизм старых представлений тянется за тобой шлейфом, оттягивает тебя назад, и ты привязываешься к человеку и хочешь в зависимость к нему, в рабство — от своей-то дорогой свободы…
Когда Юрку назначили старшим дисом, они зашли в буфет кафе взять шампанского. (У Проскурина было дежурство, у него часты дежурства, и это в общем-то удобно…) Пожилая буфетчица нагнулась за прилавком, что-то искала.
— А вдруг нам не дадут? Ведь тут на розлив! — тихонько сказал Юра. В магазинах шампанского не было.
— Как это не дадут! — возмутилась Полина.
Буфетчица разогнулась, взяла с полки бутылку шампанского, обтерла ее тряпкой от пыли и с достоинством сказала Полине:
— Почему вы так уверены?
Юра поспешно опередил:
— Да она просто не знает! Извините. У нас торжество. — Показалось ему мало, добавил еще: — Свадьба.
Полина вспыхнула, Юра ей подмигнул: мол, спокойно, так надо.
Буфетчица отсчитывала сдачу, Полина тем временем заметила:
— Вон пиво — хочешь?
— Нет.
Буфетчица сдержанно спросила:
— Чья свадьба, ваша?
Юра кивнул. Полина закусила губу. Буфетчица торжественно произнесла в пожелание:
— Ну так пусть всю жизнь будет так, чтоб она задавала такой вопрос, а вы отвечали так же! — Это про пиво она.
Когда вышли наружу, Полина молчала. Потом усмехнулась:
— А ты не боишься, что придется держать слово? Назвался груздем…
— Да женюсь, женюсь! — беспечно пообещал Юра.
Был у Полины один сосед, пожилой человек в пиджаке с вялыми лацканами, свернувшимися в трубочку, как засохшие листья деревьев. Сколько раз Юра бывал у Полины — столько раз он видел этого соседа: с мусорным ведром в руках тот бдел на лестничной площадке, с великим терпением дожидаясь, когда Юра появится из дверей квартиры Проскуриных. С видом усердия он хватался тогда выносить ведро, пропускал Юру вперед и пыхтел где-то сверху, заглядывая через перила, когда Юра ссыпал дробь быстрых шагов вниз по лестнице.
— Да не может быть подряд столько совпадений!
— А это не совпадения, — невозмутимо отвечала Полина. — Он прослушивает нашу квартиру через стенку: прикладывает к стене таз или кастрюлю, ухо прижимает ко дну — и отлично знает, когда ты собираешься уходить.
— Как ты спокойно об этом говоришь!
— А, ерунда. Он не донесет. Это бескорыстный шпионаж. Наподобие сортирного. Наша семья тут неприкосновенна. — Полина усмехнулась. — Как-никак медицинское обслуживание на дому, в любое время под рукой два врача — кто же станет рубить под собой сук такого удобства!
— Он что, физик, твой сосед? Знает полый резонатор.
— Он практик.
Полине хотелось, чтоб Юра язвительно спросил: «И часто ты доставляешь ему такое удовольствие?» Он спросит, а она ему ответит уж… Ей хотелось ответить, просто свербело где-то в мозгу, вызов так и вертелся. Она бы ему тогда сказала: «Женщина, заслужившая свободу, имеет ее. Кому нужна свобода — тот ее берет. И все разговоры об освобождении женщины — а теперь ее хотят освободить уже от эмансипации! — это все пустые хлопоты. К чему стадам дары свободы! Их надо резать или стричь! Наследство их из рода в роды — ярмо с гремушками да бич!» Вот что бы она сказала ему. Но он не спросил. Она не выдержала сама: