— Присаживайся, — распорядился он, бросая цветы на некрашеный сосновый стол у окна, — а я позову Олив.

Прислушиваясь к его шагам, Кларри с любопытством осмотрелась. Побеленные стены были украшены узором из листьев, опоясывающим комнату подобно гирлянде. Кое-где она была зеленого цвета, кое-где желто-красного. Среди листвы виднелись золотые, бирюзовые и ярко-красные птички. Здесь стояла простая мебель: стол и четыре стула, буфет и сундук. Но все это было выкрашено в светло-желтый цвет, буквально ослепляющий глаза. Два узких кресла, обитых синей в желтый цветочек тканью, стояли по обе стороны от печи. Белые жалюзи висели на открытом окне, деревянные планки тихо постукивали на легком ветру. Стоявшие в буфете блюда, точно такие, как были у их матери в Белгури, были расписаны бело-синим орнаментом в виде ивовых листьев.

У Кларри встал ком в горле, и она быстро отвела взгляд. Она подошла к кухонному окну и выглянула в чистенький внутренний дворик с побеленными стенами и цветами в кадках: рододендрон в большой бочке, азалии, настурции и анютины глазки в крашеных и покрытых лаком ящиках из-под чая. Буйство красок поражало воображение. Кларри осознала, какими унылыми и тусклыми были принесенные ею темно-красные розы, которые уже слегка увяли, лежа на столе.

Наконец Кларри услышала приближающиеся шаги и, обернувшись, увидела входящего Джека и позади него Олив. На щеках ее младшей сестры играл румянец, глаза сияли, а золотисто-рыжие волосы свободно спадали на плечи.

— Как у вас тут чудесно! — воскликнула Кларри. — Это похоже на кусочек…

Слова замерли у нее на устах, когда Джек отступил в сторону и в комнату вошла Олив. Кларри изумленно уставилась на сестру.

— Олив, — ахнула она, — ты в положении!

Сестра подалась вперед, уперев ладони в поясницу. Она кивнула, глядя почти вызывающе.

— Да, — сказал Джек, горделиво улыбаясь. — Олив на последнем месяце.

Кларри стало трудно дышать.

— Это замечательно, — просипела она. — А я и не знала.

Олив быстро переглянулась с Джеком.

— Разве Уилл ничего тебе не сказал? — спросила она.

Кларри покачала головой. Она протянула руки вперед, не в состоянии вымолвить ни слова. Немного помешкав, Олив двинулась ей навстречу. Кларри обняла ее. Это было неловкое объятие. Кларри ощутила какое-то движение, наподобие легкого толчка, и отшатнулась, широко открыв глаза.

— Это малыш? — спросила она изумленно.

— Да, малыш, — улыбнулась Олив, покровительственно положив ладони на чрево.

Джек подвел жену к креслу, стоявшему сбоку от очага, и усадил, подложив под спину подушку.

— Садись, Кларри, — настойчиво предложил он, — а я приготовлю вам чай, пока вы беседуете.

Джек суетился, заваривая чай, а Кларри не знала, о чем говорить. Почему никто ничего ей не сказал? Когда Олив собиралась сообщить ей о своей беременности? Подумать только, она могла узнать об этом от сплетниц в чайной! Уиллу следовало сказать ей об этом. Но по мере того, как Кларри справлялась с потрясением и обидой, она начала догадываться, почему от нее скрывали беременность сестры. Окружающие понимали, что это известие причинит ей страдания, подчеркнув ее собственную бездетность.

Кларри подавила в себе возмущение. Это ведь ее любимая сестра, которая собирается родить своего первого ребенка. А она станет теткой. Это повод для радости, независимо от ее собственных семейных неурядиц.

Прихлебывая заваренный Джеком чай, Кларри постаралась завязать разговор, болтая о чайной, о прогулках верхом с Уиллом, о выходах в парк с Гербертом и двойняшками.

Постепенно Олив покинуло напряжение, и она заговорила о волнении в ожидании родов.

— Если это будет девочка, мы назовем ее Джейн, в честь мамы, — сказала Олив, — а если мальчик, то Джорджем — в честь папы Джека.

Кларри наклонилась вперед и сжала руку Олив.

— Я так рада, — улыбнулась она. — Кто бы ни родился, я хочу первой об этом узнать.

Когда она собиралась уходить, ей внезапно пришла в голову мысль.

— А я вот что подумала… Ты уже решила, кого хотела бы видеть рядом, когда придет время рожать? Если желаешь…

— Все уже решено, — твердо заявил Джек. — Моя мама нам поможет. Она принимала множество родов.

Олив старалась не встречаться с сестрой взглядом, заливаясь густым румянцем. Кларри раздумывала, поцеловать ли ее на прощание, но тут Джек обнял жену за талию, словно давая Кларри знак не делать этого. Она взялась за велосипед.

— Спасибо за цветы, Кларри, — сказала Олив натянуто.

Кларри кивнула и покатила велосипед прочь от их крыльца. В конце улицы она обернулась, чтобы помахать на прощанье рукой, но входная дверь была уже закрыта. Кларри ощутила, что стала лишней для них. Она едва сдерживала рыдания. Почему Олив так с ней поступает? Кларри крутила педали и винила во всем Джека. Он, должно быть, не хотел, чтобы его жена поддерживала отношения со своей сестрой.

Вернувшись домой, Кларри пожалела о том, что рядом нет Уилла, с которым можно было бы поговорить о сложившейся ситуации и о ее обиде за то, что ее старались изолировать от беременной сестры. Рассказывать об этом Герберту ей было немного неловко. Кларри подождала, пока сиделка поможет ей его вымыть и уложить в кровать, а потом уйдет до утра.

Герберт сидел, опершись на подушки. На фоне белого льна его кожа казалась желтой.

— Я думаю, они вообще не собирались мне об этом говорить, — с горечью произнесла Кларри. — Представляешь, я могла бы не узнать о том, что у меня родился племянник или племянница. Уилл все знал, но, видимо, решил, что не вправе рассказать мне об этом. Как же я могла допустить, чтобы мы с Олив так отдалились друг от друга? Я как будто разговаривала с посторонним человеком.

Герберт поднял трясущуюся руку и глубоко вдохнул перед тем, как заговорить.

— П-прости меня, — произнес он, заикаясь.

Кларри пристально взглянула на него.

— В том, что у нас с Олив случился разлад, нет твоей вины. Ты всегда был очень добр к моей сестре. Она злится именно на меня по не понятной мне причине.

Герберт покачал головой.

— Не… за это.

Он печально посмотрел на нее.

— За что же ты тогда извиняешься?

— За то… что был эгоистом, — с трудом проговорил он. — Не дал тебе… ребенка.

У Кларри сжалось сердце. Уже слишком поздно извиняться за это, подумала она с досадой. Герберт пытался отыскать ее руку.

— Ты… т-так хорошо управляешься… с детьми, — продолжил он, тяжело дыша. — Мне надо было… быть с-смелее. Ты… сможешь меня… п-простить?

Кларри постаралась совладать со своими чувствами. Как же бездарно они тратили свое время! Она винила мужа в отчужденности, но при этом с радостью отдавала всю свою энергию чайной. Возможно, в глубине души она была рада тому, что он не предпринимал попыток сблизиться с ней. Герберт был значительно старше ее, и она никогда страстно не желала его физически. Но он был хорошим человеком и, несомненно, стал бы прекрасным отцом ее детям, возможно, более мудрым и терпимым, чем был с Берти и Уиллом.

Кларри положила ладонь на его ищущую руку.

— Я понимаю, почему ты так поступил. Я помню, как ты горевал о Луизе и о дочери, которой лишился.

Его взгляд был полон осознания своей вины. Дрожащей рукой Герберт прижал ее запястье к своим полупарализованным губам. Кларри поднялась и поцеловала его в лоб, затем уложила в постель.

Позже, переодевшись в ночную рубашку, она вернулась, чтобы улечься на раскладной кровати, на которой ночевала весь прошедший год. Пересекая тускло освещенную комнату, Кларри почувствовала, что Герберт не спит и наблюдает за ней. Она подошла, неуверенно глядя на него. Он беззвучно плакал. Поддавшись порыву, Кларри откинула одеяло и забралась к нему в постель с той стороны, которая не утратила чувствительности. Женщина осторожно коснулась лица мужа, вытирая слезы большим пальцем.

— Хочешь, я останусь с тобой на ночь? — прошептала она. — Здесь, в твоей постели.

Сглотнув, Герберт простонал: