Кларри сдержалась, чтобы не сказать, что все ее подруги с утра до вечера заняты, зарабатывая на жизнь. Она не принадлежала к сословию богатых бездельников, и никто из бывших приятельниц Луизы не считал ее достойной своей компании. Ни соседи, ни состоятельные знакомые по церкви не торопились приглашать ее к себе.

В свою очередь Кларри отчитывала Олив за то, что та бралась за тяжелую работу.

— Ты больше не обязана убирать на лестнице. Предоставь это Салли. Не порть свои музыкальные пальцы.

На это Олив отвечала, что чувствует себя неловко, заставляя дочь Айны выполнять всю работу.

— Но это необходимо. Теперь ты член семьи Стоков, — твердо возражала ей Кларри.

— Что же мне тогда делать? — спрашивала ее Олив.

— Все, что только пожелаешь! — нетерпеливо восклицала Кларри. — Разве ты не мечтала о том, чтобы больше не прислуживать другим?

— Да, — вздыхала Олив. — Но без Уилла здесь так скучно. Мне совершенно нечем заняться.

Кларри в глубине души соглашалась с сестрой, но вслух этого не говорила.

После таких разговоров Кларри освободила бывшую гардеробную Вэрити и устроила там для Олив художественную студию. К ее радости, сестра вскоре снова увлеклась рисованием. Но с бóльшим удовольствием Олив проводила время на кухне, болтая с Салли и миссис Хендерсон, а не в комнатах наверху во время длинных вечеров, составляя Кларри компанию, пока Герберт работал.

С прискорбием Кларри отмечала, что ее жизнь с Гербертом мало отличалась от той, что она вела прежде. Миссис Сток она была только на словах. Муж был с нею добр и предупредителен, ее общество за столом явно доставляло ему удовольствие, но они нигде не бывали вместе, за исключением церкви, и он был вполне счастлив, удаляясь в свой кабинет после долгого трудового дня. Он был женат на своей работе.

Все это было известно Кларри и до их свадьбы, но она никак не ожидала, что он будет избегать близости с ней на брачном ложе. Поначалу Герберт использовал ее болезнь как предлог, чтобы ночевать отдельно. Тяжелая простуда перешла в бронхит и продлилась вплоть до февраля. Но и после того, как Кларри полностью выздоровела, муж продолжал избегать ее. Она была озадачена и даже обижена тем, что Герберт ее отвергает, но не знала, как завести об этом разговор, не вгоняя их обоих в краску смущения.

Пришла весна, и Кларри стала подумывать о том, чтобы прийти к мужу и залезть в его постель, решительно прояснив наконец этот вопрос. Но Герберт засиживался за работой до поздней ночи, а по утрам зачастую бывал столь вспыльчив, что она не решалась навлечь на себя его упреки. Кларри размышляла о том, не поделиться ли с Олив своими проблемами, но чем могла бы помочь ей сестра? Возможно, ее фиктивный брак уже стал объектом сплетен в кухне. Салли, которая разжигает камины в их комнатах по утрам и застилает постели, наверняка уже догадалась о том, что они с Гербертом спят отдельно.

Олив проводила свободное время за рисованием, а Кларри все чаще мысленно возвращалась к своей идее открыть собственную чайную. Она поделилась этой мыслью со своей подругой Рэйчел. Каждый раз, когда у нее был выходной, они с Кларри шли в какое-нибудь новое кафе, где обращали пристальное внимание на меню, цены, нюансы в обслуживании. Кларри с завистью наблюдала за тем, как Робсоны открывают вторую «Имперскую чайную» на площади Ридли и третью на Джесмонд-роуд. Интерьер был оформлен резными стульями и изящными обоями, медными статуями Эрота и абажурами из цветного стекла. Официантки были одеты в дорогие свободные платья с кружевами и имели в своем распоряжении рассыльных для мелких поручений. Выпечка была свежайшей, скатерти — белоснежными, а чай — наивысшего качества. Эти заведения пользовались огромной популярностью. Когда Кларри и Рэйчел решили посетить вновь открывшиеся чайные, им пришлось ждать, когда освободится столик.

Кларри уходила из этих чайных со смешанными чувствами. Она испытывала облегчение оттого, что не наткнулась здесь на Уэсли, и мучительно завидовала его успехам. У нее получится не хуже, уверяла она себя, но она не собирается потакать избалованным, скучающим дамам из высшего общества. Ее цель — открыть чайное заведение в рабочем районе в западной части города. Кларри бродила по улочкам Элсвика и Бенвелла в поисках подходящего помещения. Здесь у зданий часто менялись владельцы: сегодня тут была лавка хозяйственных товаров, а завтра там же открывался мебельный магазин. Обувные магазины, булочные, мясные и торгующие тканями лавки сменяли друг друга, как времена года. Мало кто процветал, торгуя на Скотсвуд-роуд, но Кларри верила, что, если она будет усердно работать, ее бизнес принесет ей прибыль.

Однако, к ее огорчению, каждый раз, когда она пыталалась обсудить этот вопрос с Гербертом, он от нее отмахивался. Он слишком занят, а это весьма рискованное предприятие. Да, пусть она еще соберет сведения, и они поговорят об этом позже.

Вернувшийся на Пасху Уилл отвлек Кларри от поисков и наполнил их пустынный дом шумом и смехом. Именно он помог осуществить давнее желание Кларри — отыскать старую ферму Белхэйвенов на севере Нортумберленда.

Вместе с Олив они доехали на поезде до Вулера, где на станции наняли двуколку. По старой карте, найденной в библиотеке Герберта, они определили, что поместье располагается на середине пути от Вулера к побережью. В конце концов на берегу реки они нашли несколько крепких хозяйственных построек, которые затерялись среди зеленых долин, окруженных холмистыми Чевиотскими предгорьями.

Кларри вдруг испытала острое чувство — ей показалось, что перед ней что-то знакомое, родное. Все было именно так, как рассказывал отец. Взобравшись по крутому склону поросшего вереском холма, Кларри, Олив и Уилл увидели серо-синее Северное море, простирающееся на восток.

— Отец всегда любил море, — задумчиво сказала Кларри. — Несмотря на то что полжизни провел вдали от него.

Олив взяла ее за руку, и они молча стояли, предаваясь воспоминаниям о раковинах Джона, найденных на побережье, о его рассказах о местной героине Грейс Дарлинг, спасшей пассажиров парохода, потерпевшего кораблекрушение на рифах островов Фарн^[23]. В отдалении была видна древняя крепость Бамбургского замка, охраняющая побережье, и коварные рифы позади нее.

Затем они спустились вниз и устроили пикник, во время которого сестры поведали Уиллу множество историй, услышанных от отца.

— Мне нравится ваш отец Джон, — сказал юноша, задумчиво улыбаясь. — Не припомню, чтобы папа рассказывал мне хотя бы одну историю. Мама была совсем другой. Она любила рассказывать. Я мог слушать ее часами.

Уилл запнулся, краснея.

— Извините.

Кларри поспешно взяла его за руку.

— Не нужно извиняться. Ты всегда можешь говорить со мной о своей матери. Мне нравится, когда ты вспоминаешь о ней. Твой отец никогда не говорит о ней, и это гораздо тяжелее перенести. У меня такое впечатление, как будто я не стала по-настоящему частью…

Внезапно Кларри замолчала. Она чуть не сказала, что так и не стала по-настоящему частью их семьи, несмотря на обручальное кольцо на пальце.

После ее слов повисло тягостное молчание. И Уилл, и Олив отвели взгляды. Кларри ругала себя за то, что не сдержалась. Какие бы у нее ни возникали трудности в отношениях с Гербертом, она не имела права обсуждать их с его сыном.

Они вернулись к ферме и из любопытства зашли в усадьбу. Нынешние владельцы фермы носили фамилию Хадсон. Миссис Хадсон, широколицая женщина в линялом чепце, пригласила их войти в дом и выпить молока. Она изумленно вскрикнула, узнав, что перед ней Белхэйвены.

— Да, конечно, я помню вашего отца. Он носил красную военную форму. Я была маленькой, когда он уехал. Мой отец был кузнецом, ремонтировал технику Белхэйвенов. Они продавали плуги, правда ведь?

— Да, пока их бизнес не перекупили Робсоны, — сказала Кларри, краснея.

— Ах, Робсоны, — с уважением произнесла женщина. — Они знают, как заработать деньги. Сначала плуги, потом котлы. Робсоны всегда были успешны в делах. Они по-прежнему арендуют в округе пару ферм.