Однажды Джессика в разговоре с мужем сослалась на успешный опыт Джереми в превращении своих рабов в наемных работников.

Отвечая ей, Сайлас повысил голос:

— Ты хочешь, чтобы я платил негру, в которого и так уже вбухал тысячи долларов?

— Пусть он отработает вложенные в него деньги, а потом уже переводи его в наемные работники, — предложила Джессика.

— Я не могу себе этого позволить.

— В таком случае разреши им иметь долю от собранного хлопка, — не желая уступать, сказала жена. — Дело идет к освобождению рабов, Сайлас. Если разразится война, Юг ее проиграет. Север освободит рабов, и без справедливой оплаты труда наших негров выращивать хлопок ты не сможешь.

— Никакой войны не будет, — категорично заявил он.

Слушать дальнейшие доводы в пользу растущего недовольства Севера положением вещей на Юге муж не стал. Он заявил, что его рабы счастливы и довольны жизнью. Они поют, когда работают в поле. Никто в Техасе так хорошо не одет и не имеет такого хорошего жилья, как его негры. Они получают медицинскую помощь. У каждой семьи есть собственный огород и садик с фруктовыми и ореховыми деревьями. У каждой семьи — своя дойная корова. По субботам и воскресеньям они отдыхают. Кроме того, Сайлас никогда не разлучал семьи. Он напомнил жене, что, несмотря на явное недовольство других плантаторов, своими делами он подал беспрецедентный пример. Он выполнил все ее просьбы касательно комфорта и безопасности рабов, но ничего сверх этого делать не намерен.

Джереми указал неграм, куда сгружать доски, отряхнул древесную пыль с ладоней и уселся подле Джессики на украшенном коринфскими колоннами крыльце дома на Хьюстон-авеню. Недавно улицу вымостили кирпичом, выжженным из местной красной глины.

На дворе стоял апрель 1848 года.

— Ладненько, мисс Джесс. Как поживают ваши розы? — спросил он, снимая с головы шляпу и вытягивая свои длинные ноги.

— Скажу по правде, лучше, после того как я пересадила их из Сомерсета, — произнесла Джессика, придав своим словам немного ироничного, двусмысленного звучания.

Джереми рассмеялся.

— А-а-а… Муж и сын.

— Было бы странно беспокоиться о розах.

Джессика ценила возможность вот так посидеть и поболтать с Джереми. Еще одна приятная особенность жизни в городе. За исключением, пожалуй, только Типпи, Джереми был ее лучшим другом. Она могла доверить ему то, чего не доверила бы Бесс, Камилле и даже Сайласу. Как ни странно, вторые половинки этих двоих не видели в их отношениях ничего предосудительного, ничего, достойного ревности. Из-за этого их дружба стала еще более задушевной. Теперь, когда Толиверы жили на Хьюстон-авеню, Джессика и Джереми чаще имели возможность вот так посидеть вместе.

— Не кажется ли тебе, что следовало бы пересадить розы? — поинтересовался Джереми. — А то это место никогда не станет домом в истинном смысле этого слова.

— Розам, как, впрочем, и Сайласу с Томасом, лучше там, а не здесь.

— Им и здесь неплохо, Джесс. Особняк просто великолепен.

— Ты сам прекрасно понимаешь, о чем я толкую. Ты назвал это место особняком, а не домом. Я счастлива здесь настолько, насколько вообще могу быть счастливой, но я боюсь, что Томасу здесь не нравится. Он рад, когда его друзья рядом, но при этом скучает по Сомерсету. Теперь, когда в нашем старом бревенчатом доме на плантации живет надсмотрщик, мальчику просто не остается другого выбора, кроме как жить на Хьюстон-авеню.

— Но ведь так было задумано с самого начала?

Тень улыбки пробежала по губам Джессики. В проницательности Джереми не откажешь. Он видит поступки и намерения людей насквозь.

— Я хочу, чтобы мой сын хоть иногда отдыхал от плантации и… своего отца, — не кривя душой, призналась женщина.

Джереми удивленно приподнял брови.

— С таким же успехом можно пытаться разрезать вдоль волосинку.

— Ну, я по крайней мере попытаюсь. Я не нарушаю данного Сайласу обещания и не агитирую сына против рабства, но я никогда не обещала мужу поддерживать его взгляды на рабовладение. До сих пор мой пример не привлекал внимания Томаса, но Сайлас согласился, что в одиннадцать лет мальчик уже не может довольствоваться нашими примерами. Я хочу, чтобы у Томаса, когда он вырастет, было больше возможностей найти свой путь в жизни. Как он сможет выбирать, если не получит хорошего образования? Томас может захотеть изучать медицину или право, стать впоследствии журналистом или преподавателем.

— Дай-то Бог, Джесс, но у меня вопрос: как этого можно добиться в Хоубаткере?

— Сайлас согласился нанять для мальчика учителя.

— А-а-а, — снова приподнимая брови, произнес Джереми. — Ты надеешься, что учителю удастся то, что не удалось тебе?

Джессика улыбнулась. И вновь Джереми читал между строк, так же, как она прочла кое-что между строк в письме, полученном от Гая Хендли в ответ на объявление в «Хьюстонском телеграфе». В письме тот назвал себя преподавателем «гуманитарных наук, уделяющим особое внимание изучению классической литературы». Гай Хендли писал, что родом он из Вирджинии, а образование получил в Колледже Вильгельма и Марии. До этого он работал домашним учителем детей богатого землевладельца из Хьюстона. После того как работодатель погиб на Американо-мексиканской войне, его вдова решила вернуться к родне в Луизиану, что противоречило планам самого Гая Хендли, пожелавшего остаться в Техасе. Он будет рад приехать в Хоубаткер для собеседования, если так будет угодно его будущим нанимателям.

— Он приезжает дилижансом завтра, — сообщила Джессика. — Надеюсь, Томас привяжется к своему учителю и ему понравится учиться. Хотя не думаю, что он обрадуется, когда узнает, что полдня придется проводить на занятиях.

— То же самое могу сказать обо всех наших чадах, — поднимаясь и водружая на голову шляпу, согласился с ней Джереми. — Впрочем, государственная школа не откроется раньше следующего года, значит, обзавестись новой Сарой Конклин в ближайшее время нам не светит.

Джессика бросила на мужчину испуганный взгляд. Легкий холодок пробежал у нее по спине, когда женщине почудилось, что она уловила в глазах Джереми понимание. Догадался ли друг о скрытых мотивах, побудивших ее отдать предпочтение именно Гаю Хендли? Что означало упоминание Сары Конклин? Создавалось такое впечатление, что Джереми каким-то образом тоже прочел письмо от учителя и заметил особого вида завитушку в словах «Искренне ваш» в самом конце. При обычных обстоятельствах Джессика не обратила бы на это ни малейшего внимания, но в письмах, получаемых от Сары Конклин, она тоже видела подобного рода изыски. Только те, кто знал о тайных знаках, используемых членами Подпольной железной дороги, мог обратить внимание на подобные «совпадения». Не было ли слишком смело предположить, что Гай Хендли, будущий учитель ее сына, тоже аболиционист?

Глава 46

30 июня 1848 года

«Не исключено, что все эти завитушки ничего не значат. Быть может, это всего лишь особенности каллиграфии, а никакой не условный знак, но подобного рода вольности при написании букв вообще-то не свойственны Саре. Моя подруга всегда была пуристкой, ратующей за литературный английский язык и безупречное чистописание. Насколько я могу судить, мистер Хендли также относится к этой категории людей. Я не осмелилась задать Саре прямой вопрос, опасаясь, что почтальон, видя, что я переписываюсь с кем-то на Севере, может распечатать конверт, желая разоблачить сторонника аболиционизма. Я буду присматриваться к мистеру Хендли, но пока что Учитель Хьюстон-авеню ничем не выказал своего отношения к освобождению негров из рабства. Свое прозвище мистер Хендли получил из-за того, что все мы, включая Дюмонов и Уориков, отдали своих детей ему в обучение. Теперь после полудня, окончив занятия с Томасом, Учитель Хьюстон-авеню преподает детям наших соседей.