Мало-помалу Джонни начал понимать: минута освобождения наступила, а он ее даже не заметил.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОСЛЕДНИЙ КИЛОМЕТР

59

«Домой!»

Ожидание у бункера.

Женщина, которая показалась Джонни знакомой.

С каждой минутой все больше людей торопилось выйти из бункера. Советский офицер в темной кожанке и два солдата с автоматами продолжали стоять у входа, казалось, безучастно смотря на черную прямоугольную дыру ворот и наблюдая за вереницей мирных жителей.

Женщины и дети, подростки и старики с серыми, истощенными лицами выходили на дневной свет. Они щурились, вздрагивали, замечая стоявший рядом танк. Спокойным движением руки офицер, который давно убрал свой пистолет в кобуру, показывал им на площадь. Люди не всегда сразу понимали этот жест.

— Домой! — говорил офицер и улыбался, хотя и не очень ласково, но все же улыбался.

Домой? Что такое домой? Может быть, нах хаузе? Ах, так это и значит, домой! Нам разрешили идти домой!

Данке, филен данк!

Люди расходились по домам. Но некоторые из них оставались немного постоять и растерянно смотрели на советских солдат, как будто только теперь начиная осознавать, что они живы. Но в то же время их терзало и нескрываемое любопытство.

Однако не каждому, кто выходил из бункера, было разрешено уходить домой, как вскоре установил Джонни. Русские задерживали всех, кто носил военную форму. Мальчик смотрел и удивлялся, как много военных, полицейских и эсэсовцев нашли убежище в бункере. Видимо, все они имели какое-то отношение к гарнизону крепости, как, например, зенитчики, чьи пушки смотрели в разных направлениях.

Пленные молча повиновались. Можно было подумать, что они уже раньше представляли себе, что именно должно с ними случиться. Лишь у некоторых из них на лице появлялось презрительное выражение.

Джонни все время смотрел на вход в бункер и ждал, когда из него появится Франц. Он устроился недалеко от группы советских солдат, которые уселись на краю огромной воронки от снаряда на сырую, еще пахнувшую дымом, порохом землю. Обмундирование у них было покрыто толстым слоем пыли. Все они держали самокрутки в своих коричневых, натруженных руках и медленно курили, делая глубокие затяжки, а потом не спеша выпускали дым через рот или нос. Некоторые расправлялись со своим сухим пайком, который они доставали из парусиновых вещмешков. Джонни иногда казалось, что все они давно не спали и могут заснуть прямо за едой.

Тем временем люди прямо-таки сплошным потоком текли из бункера. В бункере прошел слух о том, что русские никого и пальцем не трогают. Старый мужчина с морщинистым лицом, опиравшийся на деревянные костыли, попросил покурить. Солдат протянул ему самокрутку.

С грузовика, стоявшего рядом, подали помятую алюминиевую кружку, которая переходила из рук в руки. Каждый, кто пил из нее, будь то мужчина или женщина, солдат или офицер, казалось, напивались так, как будто в последующие дни им уже не дадут ни капли воды. Недалеко от машины стояла бедно одетая женщина с детской коляской, в которой пищал маленький ребенок, а мальчик и девочка в изорванных ботинках и заплатанной одежде выжидающе держались около коляски. Увидев их, из башни танка высунулся молодой солдат и протянул женщине хлеб и банку консервов.

— Да, это же так много! — удивленно воскликнул мальчик и показал рукой на танкиста с плоским, коричневым лицом и слегка раскосыми глазами. — Посмотри-ка, — толкнул он свою сестру, — с русскими и монголы есть!

— Да угомонись ты, наконец!.. — Мать дала сыну подзатрещину и кивком головы поблагодарила танкиста.

Тот, видимо, ничего не понял, он лишь улыбнулся во весь рот и сразу же исчез в люке башни, но через секунду снова показался с банкой консервов, которую он тоже отдал женщине.

— Спасибо, господин офицер! — по-немецки поблагодарила женщина.

По соседней улице, асфальтовое покрытие которой было изуродовано обгорелыми выбоинами, проходила длинная колонна самоходок. Широкие цепи гусениц гремели и бряцали. На броне самоходок сидели пехотинцы. Все они были в касках, а накинутые на плечи плащ-палатки развевались на ветру. Оставляя позади себя голубоватый шлейф выхлопных газов, проехал, несколько растянувшись, целый батальон. Сидевшие на броне солдаты казались бодрыми и отдохнувшими. Сбоку от дороги прошли связисты с большими катушками провода за спиной и полевыми телефонами в руках. Они тяжело ступали по земле и неспешно прокладывали тонкий провод.

Выпросив у солдат кусок черного хлеба, Джонни жадно проглотил его, а затем запил из фляжки сладким чаем. Он уже чувствовал себя в полной безопасности, как и в те дни, когда жил в советском медсанбате.

Как только Джонни узнал, что больший из бункеров имеет еще один выход, по всей вероятности с другой стороны, он распрощался с доброжелательными солдатами.

Он перебрался через огневую позицию немецкой артиллерии, все пушки на которой были разбиты в пух и прах, обошел советский танк, одна гусеница которого была разорвана. Экипаж занимался заменой поврежденного звена цепи. Тяжелые, металлические удары раздавались из-под тяжелого молота.

Тем временем группа пленных гитлеровцев так разрослась, что ее уже трудно было окинуть взглядом. Джонни увидел здесь формы самых различных цветов: защитные, серые, голубые, черные и несколько коричневых. Большинство пленных сидело на земле.

И вдруг Джонни остолбенел. Из ворот бункера выходила женщина, очень высокая и чрезвычайно худая. На ней было старое, черно-зеленое пальто. На голове у нее, как и у многих других женщин, была накручена шаль в виде тюрбана. Она осторожно, почти на ощупь, словно шла на ходулях, переставляла свои тонкие ноги. Женщина смотрела себе под ноги.

Мальчуган пошел за ней и наконец-таки догнал.

«Она ли это? Очевидно, так оно и есть?»

— Фрау Клат! — нерешительно позвал мальчик.

Женщина остановилась. Ее сухие пальцы впились в ручку старой хозяйственной сумки, которую она держала в руке, будто опасаясь, что ее кто-то может вырвать. Она тяжело дышала.

— Вы же фрау Клат?

— Что ты хочешь? — тихо прошептала она, а ее лицо начало как-то странно подергиваться.

— Я — Джонни. Иоганнес Бахман из флигеля. Нанни…

— Что с Нанни? — испуганно прошептала она, а ее глаза стали большими-большими.

— Успокойтесь. С ней ничего не случилось. У нее все в порядке, — поспешил успокоить ее Джонни.

Как оглушенная, женщина сделала еще несколько шагов. Джонни показалось, что она вот-вот может упасть. Он поспешил к ней.

Совершенно неожиданно фрау Клат опустилась на край тротуара и закрыла лицо руками. Озноб пробежал по ее телу.

«Это мать Нанни, — думал Джонни, — ее родная мать! — Но вскоре его радость сменилась грустью. — Сколько же забот доставил я своей матери? — мысленно спросил он себя. — Должно быть, и она выглядит нисколько не лучше?»

60

«Я не поверю этому!»

Фрау Клат кое-что знает.

Джонни отправляется на поиски матери.

— Я не поверю этому, — сказала вновь фрау Клат и сокрушенно покачала головой. — Нет, я не верю этому…

— И все же это правда, — настойчиво сказал Джонни и повторил, как он встретился с Нанни во дворе сгоревшего дома. Он рассказал о надписях на стене, о трудных и полных приключений хождениях по городу в поисках квартиры фрау Шнайдебах на Нойруппинерштрассе.

— Нойруппинерштрассе, это далеко отсюда?

— Нет, самое большее километра два.

Женщина решительно встала и заявила:

— Пошли, Джонни, сейчас же! Немедленно! Пожалуйста… — Она раскрыла свою сумку, порылась в ней. — Здесь, — торопливо продолжала она, — я берегла это для дочки. Возьми же!

Она протянула мальчику плитку шоколада. Он чувствовал, как женщина гладила его по волосам. Это было для него непривычным, но очень приятным.

«Как только это может быть?..» Он не окончил свои размышления. Он хотел было отказаться от шоколада, но женщина насильно запихала плитку в боковой карман его куртки.