От кухни доносились какие-то возгласы. Дядя Коля заводил лошадей в упряжку.

— Боже мой, — сказал наконец пленный в очках, — сколько людей погибло за последние дни! Мы это видели своими глазами. Почти на каждом дереве кто-то висел. Все это были те, кто не хотел больше воевать. К сожалению, им не повезло.

— Но нельзя же просто так отпустить таких убийц!

Все молчали. Вдруг пленный с перевязанной рукой сказал громко, чтобы всем вблизи было слышно:

— Нет, парень, мы в это дело не хотим вмешиваться!

Лошади уже были запряжены. Из-за фургона вышла санитарка. Она оправила гимнастерку, отряхнула синюю юбку и надела каску. Кроме санитарной сумки в руках она держала карабин. Она помогала дяде Коле погрузить ящики и коробки, которые еще лежали на земле.

Петя решительно показал рукой в сторону повозок.

И тогда Джонни осмелился.

— Петя! — крикнул он.

Петя остановился, затем направился к нему. На его лице застыло удивление.

— Эй, вы! — Джонни присел на корточки и стал тормошить за плечо пожилого эсэсовца, который лежал на животе. Он сделал это не очень вежливо, сам удивляясь собственной смелости.

Эсэсовец повернулся на спину и окинул Джонни взглядом с головы до ног.

— Вы меня, конечно, не узнаете?

— Нет, сынок.

— А я вас узнал!

Эсэсовец попытался улыбнуться, но его морщинистое лицо, казалось, уже не подчинялось ему.

— Вы — обершарфюрер! — громко выкрикнул Джонни, так что другие пленные услышали и обернулись в его сторону.

— Убирайся отсюда, парень! — шикнул тот на него.

— Но я хочу знать, что вы сделали с Густавом!

Обершарфюрер тронул за плечо своего приятеля:

— Ты знаешь какого-то Густава?

Тот не шевельнулся, лишь на мгновение приоткрыл глаза.

— Не имею ни малейшего понятия, — процедил он сквозь зубы.

— Не притворяйтесь!

К ним подошел молодой танкист.

— Что здесь происходит?

— Ничего особенного, — ответил шарфюрер. — Малыш спросил у нас, который сейчас час.

— Неправда! — возмутился Джонни так громко, что оба часовых на момент остановились и посмотрели в его сторону.

Вдруг шарфюрер незаметно пнул Джонни сапогом в ногу. Удар не был особенно сильным, но сделан был так быстро и незаметно, что даже Петя, который стоял рядом, ничего не понимая, кажется, не заметил его. Бледное и невыразительное лицо эсэсовца покрылось багровыми пятнами.

— Заткнись, парень, а то я прикокну тебя! — прошипел он.

— Кажется, малышу от вас что-то нужно? — полюбопытствовал танкист, подходя ближе.

— Этот парнишка, — пробурчал обершарфюрер, который уже сидел на земле, — немец, но собирается предать нас, своих земляков.

— Тогда уберите его.

Джонни испуганно вздрогнул. Сначала пинок сапогом, а теперь еще это! «Убить меня? Русские часовые не допустят этого. К тому же и Петя здесь. А возле кухни дядя Коля».

— Где Густав?! — крикнул он так громко, что его вопрос подхватило слабое эхо. — Что вы с ним сделали?

Часовые снова остановились. Один из них даже послал патрон в патронник автомата.

— Опомнись, парень, — злобно прошипел обершарфюрер, — не видишь разве, что все здесь против тебя?

Возмущение Джонни сменилось слезами. Он заметил, что большинство пленных бросали на него злые и презрительные взгляды и никто не собирался ему помочь. Тут Петя хлопнул его по плечу. Он хотел, видимо, узнать, в чем тут дело.

— Фашисты?

— Да, фашисты, два очень плохих фашиста!

Петя понимающе кивнул. Его глаза сузились. В этот момент Ганка позвала с фургона:

— Петя!

Оба паренька посмотрели на готовую к выступлению колонну. В самом хвосте ее стояла походная кухня, в которую был впряжен маленький пони. Ганка нетерпеливо помахала им рукой. Но поскольку ни Петя, ни Джонни не двинулись с места, она сама подошла к ним.

— Фашисты, — сказал ей Петя, усиленно жестикулируя, и указал на двух эсэсовцев.

Девушка обернулась к Джонни:

— Почему ты думаешь, что эти двое фашисты?

— Я знаю их, — ответил Джонни и всхлипнул, — Вчера они были в другой форме, в форме эсэсовцев…

Один из часовых незаметно приблизился и встал позади эсэсовцев.

Стоявшие вокруг пленные стали отводить взгляды. Танкист и кучерявый потихоньку вернулись на свои места.

Девушка резко ткнула эсэсовцев в спину прикладом своего карабина.

— Это правда, что он сказал? — спросила она.

Обершарфюрер даже не удостоил ее взглядом. Однако молодой шарфюрер не сдержался и пробурчал:

— Опять не так получилось!

— Значит, это правда?! — крикнула Ганка, и глаза ее вспыхнули недобрым огнем.

— Ну и что из того? — произнес обершарфюрер.

Девушка повернулась к часовому и заговорила с ним.

Тот свистнул и приказал обоим эсэсовцам встать.

— Есть у вас оружие? — спросила Ганка.

— Если перочинный нож — оружие, то да, — пробормотал обершарфюрер.

— Выверните ваши карманы!

Эсэсовцы посмотрели на часового и вытряхнули содержимое карманов на землю: помятую пачку из-под сигарет, спички и длинный перочинный ножик с несколькими лезвиями. Ножик Густава.

Джонни уставился на него, затем спросил:

— Что вы сделали с Густавом?

Пожилой эсэсовец прищурился:

— С Густавом? Нам надо было сразу же повесить и его и тебя тоже, ублюдок!

Часовой подтолкнул обоих эсэсовцев:

— Давай, давай! Шагай, там разберемся!

Эсэсовцы повернулись и нехотя поплелись.

— Жив ли Густав? — крикнул им вслед Джонни.

— Тебе это очень интересно знать, да? — бросил через плечо обершарфюрер. Он тронул своего приятеля за плечо и заметил: — Вчера мы допустили глупость!

19

«Хочешь здесь остаться?»

На последней повозке.

«На Берлин!»

Джонни стоял словно в оцепенении и смотрел вслед уходившим эсэсовцам. Жив ли Густав? Он посмотрел на пленных, как будто бы они могли ему ответить. Но они молчали.

Когда эсэсовцев увели, кто-то крикнул:

— Выше голову, ребята!

Ганка и Петя направились прямо через кусты к повозкам. Джонни нерешительно двинулся за ними.

На первой повозке сидел наверху молодой солдат. Он держал в руках вожжи и курил. Улыбаясь и не выпуская папиросу изо рта, он крикнул Ганке что-то задорное. Ганка ответила ему шуткой.

Лошади в упряжках вздрогнули и запрядали ушами. Они, видимо, чувствовали, что им предстоит нелегкий переход.

На второй повозке сидели санитарка и солдат. Она слегка нагнулась вперед, глаза ее были закрыты.

Петя побежал вдоль колонны к последней повозке, на которой ехал дядя Коля. Из-под натянутого брезента виднелась кое-какая кухонная утварь. Колонну замыкала походная кухня. Между оглоблями стоял, махая хвостом, маленький пони. Он вытягивал морду и косился вверх, как бы желая проверить погоду.

Вдруг Джонни почувствовал легкий толчок.

— Чего ты стоишь тут и смотришь? — спросила Ганка.

Джонни пожал плечами.

— Хочешь здесь остаться? Поехали с нами!

— С вами?

— С кем же еще?

Джонни медленно подошел к повозке.

— Разве ты не рад?

— Рад, — смущенно пробормотал Джонни.

— Ты парень хороший, — заметила Ганка, — ты, пожалуй, третий из немцев, которые мне понравились. Иди в последнюю повозку. Там Петя.

Девушка хотела уже отвернуться, но Джонни окликнул ее:

— Ганка!

— Что еще?

— Что будет с теми двумя эсэсовцами? — Мальчик указал в сторону пленных.

— Это тебя беспокоит? — Она встряхнула головой. — Сначала мы, конечно, разберемся, кто они такие. А остальное уже не наше дело.

Тут Джонни услышал собачий лай. Это Трехногий подбежал к повозке с высунутым языком.

— Ты снова где-то пропадал? — отчитывала песика девушка. — Снова чуть было не потерял нас!

Пес втянул большую лохматую голову, припал к земле и виновато косился на нее.

— Ну ладно уж! — решительно произнесла Ганка, а затем, обращаясь к Джонни, крикнула: — Давай садись быстро!