Год 1918. «Батизация»
Конец войны, образуется чехословацкое государство. Значительная его часть уже с некоторых пор «батизована».
«Томаш практически в каждой моравской деревеньке строит филиалы “Бати”. В результате в скором времени ни в Чехии, ни в Моравии, ни в Силезии, ни в Словакии не осталось почти никого, кто занимался бы сапожным ремеслом. Обувь, шитая по меркам, ушла в историю. Потом Батя организовал собственную сеть мастерских по ремонту обуви, и сапожное ремесло как таковое перестало существовать», — пишет Эгон Эрвин Киш.
Батя защищается: на Земле живет два миллиарда человек. Ежегодно на всем земном шаре производится только девятьсот миллионов пар. Минимальная потребность каждого человека — две пары в год. Для честолюбивого производителя обуви открывается перспектива продажи миллиарда пар ежегодно. Вопрос лишь в цене и уровне цивилизации.
Год 1919. Сплетня
Поговаривают (здесь я ссылаюсь на репортера-коммуниста Киша), что один сапожник из Остравы, поняв, что из-за Бати полностью разорился, запаковал свои старые, помнящие еще XVII век инструменты в два ящика и отправил их на фабрику лично Бате, а потом с женой и двумя детьми прыгнул в реку.
Томаш Батя, который одновременно с известием об этом жесте отчаяния получил такое наследство, заявил: «Разместите над этим надпись: сапожные инструменты того времени, когда Батя начал работать».
Год 1920. Человек
Шестилетний Томик ходит в школу босиком. Его отец хочет, чтобы он ничем не отличался от своих сверстников из Злина.
Отец устанавливает новые конвейеры, чтобы «каждая человеческая единица автоматически была вынуждена производить как можно больше». Если один рабочий замешкается, конвейер останавливается и на стене загорается красная лампочка. Благодаря сигнализации весь цех видит не только, что должен приостановить работу, но и узнаёт, кто в этом виноват.
«В своей работе я не стремлюсь лишь к созданию фабрик Я создаю человека», — записывает Батя.
Год 1921. Листовка
Ходят слухи, что Батя лежит в психиатрической больнице. Одна из газет даже сообщает ее адрес. Тогда вдруг по всей Чехословакии появляются листовки:
Я НЕ БОГАТ
Я НЕ БЕДЕН
Я НЕ БАНКРОТ
Я ПЛАЧУ ХОРОШИЕ ЗАРПЛАТЫ
Я ЧЕСТНО ПЛАЧУ ВСЕ НАЛОГИ
Я ДЕЛАЮ ХОРОШУЮ ОБУВЬ
САМИ МОЖЕТЕ УБЕДИТЬСЯ
Томаш Батя
Начало 1922 года. Кризис
В Европе уже третий год длится послевоенный экономический кризис, стремительно нарастает инфляция, но Чехословакии удается поднять крону с шести до восемнадцати американских центов. Позиция государства в глазах кредиторов упрочивается, однако у фирм долги за границей. Склады Бати забиты товаром, клиенты нуждаются в обуви, но у них нет денег.
За месяц уходит только то, что Батя произвел за четыре дня. Двадцать шесть дней можно было бы не работать.
Томаш не хочет бороться за налоговые льготы. К тому же он считает, что нельзя увольнять людей, иначе те сразу начнут требовать у молодого государства пособия по безработице.
Другие фабрики уже выгнали тысячи рабочих. Бате не дает покоя мысль, что в сложившейся ситуации у безработного не будет средств на покупку его ботинок. Ценность немецкой марки падает, и страну наводняет дешевеющая день ото дня немецкая обувь.
29 августа 1922 года. Дешевле
С самого утра шок: на стенах появляются рекламы с кулаком, ударяющим по надписи «дороговизна», и текстом, сообщающим, что с сегодняшнего дня обувь Бати подешевела почти вдвое. Туфли, которые стоили двести двадцать чехословацких крон, можно купить за сто девятнадцать.
Томаш говорит рабочим, что большой кризис нельзя преодолеть мелкими шажками.
Он снижает заработную плату на сорок процентов, но никого не увольняет. Дает обязательство, что в фабричных магазинах продукты будут продаваться за символические деньги. Благодаря тому что крона выросла, на меньшую зарплату рабочие будут жить почти так же, как раньше.
Клиенты набрасываются на его обувь. Все запасы распроданы за три месяца.
Конечно, Батя знает, что понижение цен означает огромные потери для фабрики, но только так можно получить «живые деньги». К слову, наличность эта имеет уже в три раза большую покупательную способность, так что на нее он приобретает в три раза больше материала.
Другие фирмы тоже снижают цены, только уже слишком поздно. Батя был первым. В прессе пишут о нелогичной на первый взгляд, но гениальной реакции Бати на укрепление позиции кроны.
Успех. Через год Томаш Батя примет на фабрику тысячу восемьсот новых работников и будет избран главой администрации города Злин.
Май 1924 года. Шапка
Десятилетний Томик едет с родителями в открытом автомобиле в Брно. На ходу ветер срывает с него шапку. Автомобиль останавливается, мальчик бежит ее поднять. По возвращении слышит от отца: «Я говорил тебе: не зевай. Еще раз такое случится, поедем без тебя».
Через десять минут шапка слетает вновь. Томаш Батя велит остановить машину, дает сыну десять крон и говорит: «Иди на ближайший вокзал и езжай в Брно на поезде. Назад можешь поехать с нами в машине».
И все же отцу приходится смириться с тем, что он вернется без сына. Мальчик приезжает в Брно вовремя, идет в обувной магазин Бати, занимает денег у кассира и самостоятельно возвращается на поезде в Злин.
Год 1925. Чек
Когда одиннадцати лет от роду Томик заканчивает начальную школу, родители посылают его в гимназию в Лондон. Он отправляется туда с собственной чековой книжкой, отец открывает ему счет в «Guaranty Trust Company of New York». За обучение мальчик расплачивается с владельцем школы чеками. Чехословацкий подросток производит фурор в элитарной школе.
В возрасте четырнадцати лет он возвращается в Злин и — по распоряжению отца — получает на фабрике самую низкооплачиваемую должность. Он уже имеет право носить ботинки.
(Когда ему будет восемьдесят восемь, я спрошу у его американской секретарши, можно ли задать шефу кое-какие вопросы. «Да, — отвечает она. — Лучше всего, чтобы вопрос был один и по существу».
Я пишу мейл: «Уважаемый пан Батя, как жить?»
«Нужно хорошо учиться, — отвечает пан Томик. — Смотреть на мир широко открытыми глазами. Не повторять ошибок и делать из них выводы. Честно трудиться и преследовать не только свою выгоду. Это ведь не так трудно, верно?»)
Год 1925. «Батя-мен»
Томаш Батя открывает свою первую школу. Он вынужден это сделать. «В нашей стране, — поясняет он, — неизвестны случаи, чтобы даже самые лучшие учителя становились миллионерами. Чаще всего они бедны».
Итак, он дает объявление, что примет шестьсот мальчиков в возрасте четырнадцати лет. Так появляется его Школа молодых мужчин. Ученик этой школы должен сам обеспечивать себя материально. Восемь часов в день он трудится на фабрике, зарабатывая на еду, интернат и одежду, четыре часа учится. Получать какую бы то ни было денежную помощь от родителей запрещено. В неделю ученик получает сто двадцать крон, семьдесят из которых тратит, а остальное откладывает на счет. Все продумано таким образом, чтобы, когда молодой мужчина в двадцать четыре года вернется с армейской службы к Бате, на его счету было сто тысяч крон. Воспитатели в интернатах проверяют записи расходов, а также следят, чтобы мальчики держали руки поверх одеяла. Часто проводятся беседы о гигиене и онанизме.
Руки поверх одеяла будет держать и признанный в 1952 году лучшим спортсменом мира Эмиль Затопек. А также прославившийся (через сорок лет) писатель Людвик Вацулик и выдающийся представитель чешской «новой волны» в кинематографе (через сорок лет) режиссер Карел Кахиня. Режиссер начнет у Бати с должности подметальщика, а закончит профессиональным чертежником. «Я был “Батя-меном”, — скажет он в начале XXI столетия. — Знаете, в Злине я научился бороться со страхом».