В десятую годовщину образования Готвальдова и фирмы «Свит» в прессе цитируют слова одного коммуниста, который уже в 1932 году сказал Бате во всеуслышание: «Москва уничтожает человеческую зависть, а Батя использует зависть как движущую силу».
Март 1990 года. Возвращение
Готвальдов снова стал Злином.
Томаш Батя (Томик) после шестидесятилетнего отсутствия триумфально приезжает в город. Его встречают сто тысяч людей.
Раздаются крики: «Батя, эксплуатируй нас!»
Томаш посещает свои бывшие магазины. В одном из них он видит, как клиент примеряет ботинки. «Клиенты — это моя жизнь, — говорит он, — и меня раздражает, когда покупатель в моем магазине вынужден сам завязывать шнурки». С этими словами Батя встает на колени и начинает завязывать шнурки покупателю.
Дворец «Люцерна»
1906
Чешский инженер из Праги Вацлав Гавел[11] задумал построить в центре, на Вацлавской площади, современный дворец. Первое железобетонное здание в Праге. Он показывает проект своей жене.
— Столько окон, — говорит жена. — Будет похоже на фонарь.
Фонарь по-чешски — люцерна.
— Это же отличное название для всего здания! — оживляется муж. — А главное, — добавляет он, — что это чешское слово с легкостью произнесет любой иностранец.
Всего лишь женщина
— Я была всего лишь женщиной, — сказала она.
— В конце концов, это всего лишь женщина, — говорили те, кто ее любил.
Мы не знаем, что она говорила перед смертью. Мы знаем, что перед своей смертью потребовала ее подруга.
— После кремации не хочу никаких похорон и церемоний, — сказала подруга.
— А где развеять ваш прах? — спросил нотариус, составляющий завещание.
— Нигде! — ответила она. — Не хочу людям загадить цветы в палисадниках.
Она сидела в своей спальне в Зальцбурге (50 м2). Смотрела на видео фильмы с собой в главной роли и ждала.
В 1995 году пражанка Гелена Тршештикова[12] спросила у нее, спокойно чего-то ожидающей на диване:
— Какое у вас самое заветное желание, пани Баарова?
— Чтобы побыстрее пришла смерть, — ответила та.
К сожалению, смерть пришла только через пять лет.
Сначала ее останки сожгли в самом большом крематории Европы. Потом урну положили в могилу. Под ней лежали: мать (умерла 55 лет назад), на матери — сестра (54 года назад), а на них — отец (35 лет назад).
Сердечный приступ оборвал жизнь матери в тот момент, когда ее спросили о Лидиных драгоценностях.
Сестра оборвала свою жизнь сама, когда из-за Лиды ее не впустили в театр, где она играла.
Отец умер от рака. К его смерти Лида непосредственного отношения не имела. Но он тоже страдал: не видел дочь семнадцать лет и так и не увидел до конца жизни. Государство навсегда запретило им встречаться.
Она училась в актерской школе, когда ее заметил кинорежиссер и пригласил сниматься. Тогда отец, Карел Бабка, глава пражского муниципалитета, решил, что ее будут звать Лида Баарова. Людмила Бабкова — слишком банальное имя для актрисы. Над будущей фамилией дочери отец размышлял не особенно долго — он дружил с писателем Индржихом Бааром.
К новой фамилии не подходило старое имя.
В это время в соседней Германии абсолютную власть завоевывал мужчина, который — как кто-то заметил — более всего был благодарен своему отцу за отказ от простецкой, деревенской фамилии Шикльгрубер.
Это понятно.
Приветствие «Хайль Шикльгрубер» было бы слишком длинным.
Фильм сняли, но режиссер решил отдать семнадцатилетнюю Лиду Баарову в лучшие руки и привел к своему молодому коллеге. Был 1931 год, в Праге вот уже два года действовала «Био Люцерна» — первый в стране кинотеатр, где показывали звуковые фильмы. «В звуковом кино я беспомощен, — признался режиссер коллеге. — В немом все было проще. Если я не знал, как снять какую-либо сцену, то делал надпись, о чем в этот момент думает актриса, и люди могли это прочитать».
Молодой коллега (режиссер Отакар Вавра, 1911 года рождения, до сих пор работает в кино) взял Лиду к себе и снял ее лучшие чешские фильмы. Вавра всегда повторял (ну, может, не всегда, а только с девяностых, ибо раньше это было невозможно), что она быстро стала звездой, каких в Чехии нет и поныне. «Современные актрисы в сравнении с Бааровой выглядят замарашками», — написал он недавно.
Один поклонник в конце тридцатых назвал ее именем новый сорт роз. Сердцевина у цветка темно-красная, а по бокам — нежно-розовые лепестки.
О ней писали: «Баарова умеет играть искренне. Это лицо передает только чистые чувства».
На театральной премьере в Праге на нее обратил внимание директор немецкой киностудии UFA, которую немцы считали европейским Голливудом. Это было в сентябре 1934 года, Лида сидела с матерью в зале.
Начиная со следующего дня ей приходилось есть три яблока в день и ничего больше. «Она обязана похудеть любой ценой и избавиться от славянских пухлых щек», — твердил продюсер.
Фильм назывался «Баркарола». Искали актрису, которая сыграла бы самую красивую женщину в Венеции. «Мне было двадцать лет, и я попала в рай, — сказала Баарова. — Главная роль в немецком фильме! Таких высот не достигла еще ни одна чешская актриса».
Подругам Лида рассказывала об этом одно, американским военным следователям говорила другое, чехословацкой службе безопасности — третье, а репортеру, написавшему о ней книгу «Проклятие Лиды Бааровой», — четвертое.
Эта же тема звучала по-разному в зависимости от того, пила она воду или шампанское с «фернетом»[13] в больших количествах.
Этой темой была любовь.
С этого момента большинство известных нам фактов о Бааровой следовало бы снабдить первой фразой из «Бойни номер пять» Курта Воннегута. Звучит она так «Почти все это произошло на самом деле».
Однажды во время съемок все гондолы в искусственных каналах внезапно остановились. Она заметила, что на лице ее партнера Густава Фрелиха (они уже несколько дней были любовниками) появилось новое, сияющее выражение.[14]
— Фюрер идет! — послышались возбужденные возгласы.
Она хотела спрятаться, но взгляд Гитлера остановился именно на ней.
— У него были серо-голубые глаза, — объясняла она впоследствии на допросе. — Холодные как сталь. Он смотрел на меня так пронзительно, будто хотел просверлить взглядом.
Он сильно сжал ее руку. Визит в студию продолжался недолго.
Через три дня Лиде сообщили, что Гитлер приглашает ее в рейхсканцелярию на чашку чая. Режиссер и Густав сказали, что она обязана пойти. От страха у нее случился понос. Одни утверждали, что благодаря Гитлеру в стране нет безработицы и что он защитит Германию от большевиков, другие говорили, что он чудовище.
— У вас красивая шляпка, — сказал Гитлер.
В камине горел огонь.
— Вы бы хотели быть немкой?
— Я чешка. Вам это мешает?
— Нет. Но я был бы рад, если бы вы были немкой.
Секретарь Гитлера вышел, они остались одни.
— Когда я увидел вас в студии, — начал Гитлер, — я остолбенел. Ваше лицо напоминает мне лицо женщины, которая в моей жизни играла большую роль. Вдруг она встала предо мной, как живая.
Лида не знала, кого она ему напоминает.
Лишь спустя некоторое время она услышала историю Гели — Ангелы Раубаль, племянницы Гитлера из Вены, в которую он был страстно влюблен с того момента, как ей исполнилось шестнадцать лет. Во внешности Гели не было ничего общего с нордической расой: темные глаза, черные волосы и высокие скулы, как у Лиды. Гелю нашли мертвой на ковре в его мюнхенской квартире. Девушка по невыясненным причинам выстрелила себе в сердце.