В реальности в начале XX века не только остальной мир, но и народные массы в отечестве — к счастью ли, к несчастью — никаких подобных мыслей вовсе не имели. «Не богоносец, а зверь», — так оценят потом свой народ те, кто угшвапся свободой весенних месяцев 1917-го. Как писал Милюков: «этот народ, сохранивший мировоззрение иных столетий, чем наше, а в последнее время строгого режима умышленно удерживаемый в темноте и не сторонниками этого режима, — этот народ действительно предстал перед наблюдателями его психоза как какая-то низшая раса» [Милюков, 2001, т. 1: 12].

Еще хлестче высказался думский коллега Василий Шульгин — не либерал, а монархист, сам приложивший руку к свержению своего государя. «Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Но сколько бы их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное», — такими он вспоминал соотечественников, оказавшись в эмиграции.

И это тоже логично. Потому что, если экстрагировать до последнего предела думы всех наших одухотворенных мечтателей, революционных романтиков и суверенных сукиных сынов об исторической миссии России, сведя их в единый сухой остаток, — то и выйдет в чистом виде иностранец Оруэлл. Сатира Animal Farm, для которой в России так и не придумали канонического перевода названия: одним она запомнилась как «Звероферма», другим как «Скотный двор», третьим вовсе как «Скотский хутор». Там, как сказано, во-первых, все животные равны, во-вторых, одни равнее других.

Действия большевиков были адекватными «доставшемуся в наследство» человеческому материалу.

Они проклинали государство как социальный институт, но первым делом все-таки создают свое правительство. Известно, что заменить название должности министра на «народного комиссара» предложил Лев Троцкий, апеллируя к Французской революции. Впрочем, и Временное правительство пользовалось этим словом довольно активно. Ленину с его манией уничтожить старый госаппарат идея не могла не понравиться. Вскоре организовали и силовиков, тоже под новыми названиями — ВЧК и милиция вместо жандармов и полицейских. Символично, что в позднесоветское, точно так же и в нынешнее время праздничный концерт по случаю Дня милиции 10 ноября, завершающий на высокой музыкальной ноте торжества очередной годовщины революции или, как сейчас. Дня народного единства — становится главным шоу официальной эстрады за целый год. И единство, и революцию подменили собой репрессивные силовые структуры.

27 октября Вторым Всероссийским съездом Советов был утвержден Совнарком в составе:

Председатель Совета Народных Комиссаров — В.И. Ульянов (Ленин);

народные комиссары:

по внутренним делам — А.И. Рыков;

земледелия — В.П. Милютин;

труда — А.Г. Шляпников;

по делам военным и морским — комитет в составе В.А. Овсеенко (Антонова, Н.В. Крыленко, П.Е. Дыбенко;

по делам торговли и промышленности — В.П. Ногин;

народного просвещения — А.В. Луначарский;

финансов — И.И. Скворцов (Степанов;

по делам иностранным — Л.Д. Бронштейн (Троцкий);

юстиции — Г.И. Оппоков (Ломов);

по делам продовольствия — И.А. Теодорович;

почт и телеграфов — Н.П. Авилов (Глебов);

по делам национальностей — И.В. Джугашвили (Сталин).

Это, пожалуй, единственный список Совнаркома, который цитировался в учебниках. Затем в течение десятилетий подробных перечней избегали по причине массового истребления наркомов в годы Большого террора.

Пост председателя Совнаркома был, строго говоря, не самым главным — формально выше него стояли Всероссийский съезд Советов или даже председатель ВЦИК. Ленин до того несколько месяцев без передышки писал о Советах, которые-де так хороши, что несомненно, заменят с полным успехом прежнюю государственность. Но сам-то он в Советы не пошел, а занял пост премьер-министра под другим названием! Догматик в очередной раз проявил изумительную гибкость ровно там, где было надо. Почти весь ноябрь номинальным главой нового государства, вскоре провозгласившего себя Советским, был Лев Каменев, потом его сменил Яков Свердлов. Ленин же, как и они, не имевший ни малейшего опыта административного или хозяйственного руководства, возглавил самую сложную в этом смысле — исполнительную власть. Однако ранг абсолютного Вождя, своего рода большевистского самодержца позволяет ему не управлять, но править, разделяя властные полномочия между соратниками. А такая задача политику, приобретавшему опыт в партийных интригах, вполне по силам. Действительно, впоследствии власть оказалась распределенной между Советом обороны, Совнаркомом «большим» и «малым», ЦК, ЧК, ВЦИКом, Московским и Петроградским советами и прочими партийно-государственными структурами. Многое определялось личным авторитетом того или иного деятеля, которых тоже называли вождями революции.

В первом составе Совнаркома большинство — выходцы из семей дворян, крупных чиновников, учителей, приказчиков; несколько крестьянских сыновей. Один только Шляпников мог утверждать, что он профессиональный рабочий. Этим-то людям и предстояло создавать «пролетарскую» диктатуру. Четырнадцать наркомов из пятнадцати не переживут террора, устроенного последним по списку коллегой: кто не успел помереть сам, будет расстрелян. Идеалисты усматривают в таком финале руку возмездия за содеянное.

Но в частности, и по этой причине 1936–1938 годы можно считать реальной датой окончания русской революции первой половины века. Затем ее все больше вытесняет из идеологического пространства Советская Империя, заявившая о своей преемственности с империей Романовых и средневековой Русью Рюриковичей (которую у нас повелось с незапамятных пор называть «Древней» для пущей важности — в том числе, видимо, и перед Европой). С точки зрения мировой истории, ничего принципиально нового или оригинального: Наполеон, к примеру, был в числе героев Великой революции, а потом основал новую империю со своей династией.

Сам факт образования Совнаркома с первых дней показал бессмысленность и лозунга «Вся власть Советам», и представлений о «двоевластии». Теория политики давно установила необходимость разделения власти на отдельные ветви: в условиях демократии — независимые друг от друга представительную (законодательную), исполнительную (администрацию) и судебную, плюс еще местное самоуправление. Ленин все эти буржуазные штучки отвергал, да и вообще, как свидетельствуют его заключительные попытки «привлечь побольше рабочих», создавая какие-то особые органы контроля, вряд ли понимал, для чего вообще они нужны. Тем не менее события заставили создавать и координировать различные «ответвления» власти большевиков.

Россыпь первая:

диктатура для демоса или демократия для друзей?

Основная часть российских элит, то есть люди наиболее образованные, обладавшие реальным опытом в управлении, военном деле, бизнесе, были против большевизма. В бывшей империи насчитывались сотни тысяч офицеров, полицейских чинов, казаков, возмущенных сперва падением своей великой державы, потом и капитуляцией перед ее врагом. Их поддерживала церковь, к которой большинство населения, быть может, и не испытывало особого пиетета, но привыкло за тысячу лет. И вся эта сила не смогла удержать большевистский прорыв к власти.

В конце октября, когда большевики провозгласили свою власть, элиты не восприняли это как трагедию. Мыслящая интеллигенция понимала, что реального проекта за лозунгами и призывами нет. Отсюда почти полное отсутствие сопротивления поначалу. Ведь тут же начались выборы в Учредительное собрание, которое, по мнению вовлеченных в политику людей, собственно, и должно было создать новую российскую государственность. К тому же недовольные Временным правительством Керенского рассуждали вполне логично, что большевистская власть с ее «абсурдными идеями» скоро рухнет сама под давлением обстоятельств. Либо, как считали иные, большевики, оценив ситуацию и почувствовав ответственность, откажутся от своих предложений и трансформируются в рациональную политическую силу, как нередко бывает с политиками, в «безответственный» период своей деятельности приверженными к популизму и демагогии.