Он прошелся по этому слою бумаги, и услышал треск, нагнувшись, увидел «дощьки», часть которых была раздавлена матросскими сапогами. Он приказал вестовому всё собрать в мешок и хранить пуще зеницы ока. С этим мешком он приехал в Брюссель, где я 15 лет разбирал «сплошняк» архаического текста, где все слова, имевшие «ч», имели «щ».

Это оказалось рукописью либо 8[3], либо частями еще более ранней. К сожалению, подлинники были украдены после смерти Изенбека, художника, из его ателье, и кроме 3 фотокопий у меня есть лишь текст, переписанный мной и разделенный на слова тоже мной.

У меня рукопись не вызывает сомнений в ее подлинности. Другое дело - отношение к тексту «авторитетов». Эти люди всегда подозревают всё. Поэтому я не хотел публикации до моей собственной смерти, но г. Кур опубликовал. Остальное вы узнаете от него. Чтобы текст «дощек» не пропал, я отослал его копию и имевшиеся у меня фотокопии в Русский Музей-архив в Сан-Франциско, а там как раз работал А. А. Кур. Он стал настаивать на публикации текстов.

Из текстов мы узнаем, что была «Русколань, Годь (Готы) и Суренжська Русь». Там же говорится о «седьмом веци Трояни», относящихся к до-Аскольдову периоду, а также о том, как Русь была «Карпенська». Есть там посвящение в языческие мистерии, призывы к благочестию и к борьбе за «Руську 3еме» и др. Есть и формы глагола: «бенде, бендешеть», и если бы не слова «асклд и дирос», то можно было бы всё отнести к VII веку.

Впечатление общее: разные тексты, по крайней мере два из разных периодов. Ну вот, пока главное …»

Полностью мы писем Миролюбива не приводим, ибо они содержат много о побочных обстоятельствах, не имеющих непосредственного отношения к предмету (письма сохраняются).

Итак, «дощечки Изенбека», которые Миролюбов называет «дощьками», взявши очевидно это слово из летописей, были найдены в 1919 г. Полковником Изенбеком, командиром Марковской батареи, в каком-то разгромленном имении где-то «в Курском или Орловском направлении». Кто были владельцы имения - неизвестно.

Прежде всего, очевидно, еще не поздно узнать маршрут Марковской батареи в 1919 году, - несомненно, есть еще товарищи Изенбека, которые смогут восстановить по памяти или по документам путь этой батареи. Это чрезвычайно облегчило бы установление, кто был владельцем имения, в котором дощечки были найдeны это дало бы возможность сообразить, из каких родственных архивов могли владельцы получить эти дощечки.

Изенбек помнит каких-то князей Задонских, Донских или Донцовых, каковых, сколько нам известно, не существовало. Миролюбов упоминает, наверное со слов того же Изенбека, Куракиных. Наведенные справки нами у одной из Куракиных не дали никаких результатов.

Первое, что бросается в глаза узнающему эту историю, это то, что в 1919 г. существовала какая-то несомненно состоятельная и образованная семья, владетельница большой и, вероятно, старой библиотеки, которая была так безразлична к истории и культуре своей родины, что не удосужилась сообщить какому-нибудь ученому или университету о существовании загадочных дощечек: поистине глубину культуры этих людей трудно измерить.

Второе, что бросается в глаза, что Изенбек (полковник, участник археологических экспедиций!), понимая значение дощечек (иначе он не стал бы таскать мешок с ними по всей Европе), не отметил точно где, когда и из чьей библиотеки он взял эти дощечки. Это ли не русская халатность!

Далее, пытаясь разобрать письмена сам, он отклонил помощь Брюссельского университета, надеясь, очевидно, на свои силы, но не догадался сделать то, что нужно было сделать немедленно: 1) сфотографировать дощечки, тем более, что современная фотография умеет открывать подробности, недоступные человеческому глазу; 2) разослать копии в наиболее важные библиотеки: в Британский музей, Национальную библиотеку в Париже, в Вашингтоне, в библиотеку Ватикана в Риме и т. д.; 3) широко оповестить русскую общественность о находке; 4) дать хотя бы краткие сведения о ней в иностранную прессу; 5) обеспечить хранение дощечек.

В результате дощечки украдены, имеется всего 3 фото и о находке мы узнаем только в 1954 г., т. е. через 35 лет! Это ли не варварство. Мы конечно благодарны Изенбеку от всей души за находку, но сделано всё не по-людски, и если бы не Миролюбов, - мы вообще ничего не имели бы. Впрочем, существовали обстоятельства, объяснявшие многое в поведении Изенбека, для этого необходимо ознакомиться кратко с его биографией.

Биографические данные oб Изенбеке.

Данные о жизни Изенбека сообщены нам чрезвычайно любезно Ю. П.

Миролюбовым в ответ на вопросник, направленный нами к нему. Мы несколько сократили его ответ и иначе расположили сведения, оставив почти везде собственные слова Ю. П. Миролюбова.

Федор Артурович Изенбек (себя он называл Али, считая, что он мусульманин) родился в 1890 г. в С-Петербурге (точная дата не установлена, ибо не все материалы об Изенбеке распакованы). Отец его был морским офицером, а дед был настоящим беком из Туркестана (бек повосточному - дворянин).

Ф. Изенбек (или Али Изенбек, как все его звали в Брюсселе) окончил морской корпус и ушел в академию художеств. Служил в туркестанской артиллерии, откуда был выпущен прапорщиком запаса. После этого он участвовал в качестве художника-зарисовщика в экспедиции проф. Фетисова в Туркестане. Его рисунки в количестве нескольких сот были переданы в Академию наук, а сам он имел звание корреспондента академии.

Археология Туркестана была ему близка, и сам он был любителем старины, хотя никаких коллекций в Брюсселе не собирал.

Его картины сплошь полны туркестанских орнаментов, самый характер рисунков восточный, и типы полотен - тоже восточные. Всё, что удалось спасти после смерти Изенбека, т. е., около 60 картин и рисунков, находится в руках Ю. П. Миролюбова. Стоимость их определена в 50 000 долларов.

В гражданской войне Изенбек был уже в чине капитана в добровольческой армии. Закончил войну в качестве командира марковского артиллерийского дивизиона, и был в чине полковника.

Попал в Бельгию из Франции, где и обосновался. Был приглашен на фабрику ковров общества «Тапи», где создал около 15 000 рисунков самых различных ковров, как персидских, так и иных восточных стран.

Скончался 13 августа 1941 г. В Брюсселе.

«Думаю, - говорит Ю. П. Миролюбов в письме к автору от 16 июня 1956 г., - что сам Изенбек не понимал истинного значения «дощек», но считал, что они представляют известный интерес. Как участник археологических экспедиций, он не мог не знать их значения, но ближе ими не интересовался, хотя и был до крайности ревнив к ним, и никому их не показывал. Даже мне он их показал года через 3 нашего знакомства! ..

Он очень подозрительно относился ко всяким поползновениям насчет «дощек». Даже и мне он не давал их на дом! Я должен был сидеть у него в ателье, на рю Беем, в Юккле, и там он меня запирал на ключ, и раз я у него просидел в таком заключении двое суток! Когда он пришел, то был крайне удивлен. Он совершенно забыл, что я у него в ателье, и если бы не какая-то бумага, за которой он пришел, он бы и не вернулся домой раньше недели …

Не думаю, что он показывал многим «дощьки», а если показывал, то бельгийцам, ибо русским не особенно доверял, да они и не интересовались такими вещами …

По натуре он был очень лаконичным, скрытным и недоверчивым. Добиться от него малейших подробностей было невозможно… Обрабатывать «дощьки» сам Изенбек не мог, ибо со славянским языком, а тем более с диалектами славянского языка, не был знаком совсем. Он говорил по-татарски, туркменски и, кажется, еще на одном из среднеазиатских языков. По-русски он говорил плохо, как это ни странно. Недостаток его речи, вероятно, происходил от вечно полупьяного состояния. Будучи весьма пьян, он в то же время был очень вежлив с окружающими.

Ничего он не думал предпринимать с «дощьками», а тем более их продавать. Родственников, как мне известно, у него не было, а о друзьях он ничего не говорил. Автором их он, конечно, не мог быть. Я сам, разбирая тексты, еле понимаю кое-что в них …»