Оставив в стороне крайнюю проблематичность такого деления «Слова» на стихи, мы считаем, что помещение третьего текста, вероятно, объясняется необходимостью внесения цифровых значков для примечаний, и только.

Итак, мы имеем три текста. Кроме них мы имеем два перевода Лихачева: один ритмический, другой «объяснительный», т. е. тот же перевод, но с добавлением пояснительных слов или фраз в квадратных скобках (это при наличии особого комментария!).

Затем идут шестьпереводов разных поэтов. Действительно «embarrass de richesse»!

Далее идут «приложения». Первое - историко-литературный очерк Лихачева, заключающий в себе мало нового, если сравнить его с соответствующей статьей в «Слове» в серии «Малая библиотека поэта». Второе - «Слово» и устная народная поэзия» - Адриновой-Перетц - сжатая, чрезвычайно короткая статья. Третье приложение: «Слово» и русское искусство ХII-ХIII веков» - статья Воронина, имеющая довольно отдаленное отношение к «Слову».

Следующим приложением является довольно интересный археологический комментарий, написанный Лихачевым.

Наиболее важным приложением является исторический и географический комментарий, составленный также Лихачевым, но содержащий мало нового по сравнению с его комментарием к «Слову» в серии «Малая библиотека поэта».

В конце книги имеются указатели, схематическая карта древней Руси и «родословная русских князей, упоминaeмыx в «Слове», составленные также Лихачевым.

Не входя в критическое рассмотрение карты, отметим только, что Лихачев настолько «схематизировал» карту, что не счел нужным даже отметить, где была Каяла река!

Ч то же касается родословной, то и она настолько «схематизирована», что напрасно читатель будет искать в ней Мстислава: буй Роман есть, а Мстислав вовсе отсутствует!

Таков план юбилейного сборника, изданного академией наук.

Напрасно читатель будет вопрошать: а как же «Задонщина»? Кто написал «Слово»? Когда оно написано? Где оно написано? На каком языке оно написано? Оригинально оно или произведение подражательное? Произведение ли это устной поэзии, записанное позже, или это настоящая «литература»? «Ироическая» ли это песнь, или смысл «Слова» не в воспевании подвигов князей (кстати сказать, разгромленных)? Почему нет дополнительной библиографии за период 1940-1950? Главнейшие библиографические источники?

Почему нет обзора исследований «Слова» за 150 лет? Значение «Слова», влияние «Слова»? Образы «Слова», стиль его, план его?

На все эти естественные вопросы мы ответа не находим, потому что данное издание «Слова» - сухое, казенное издание. Советская наука испытания не выдержала и провалилась на 150-летнем юбилее «Слова».

«Влесовой книгой» пишущий эти строки назвал языческую летопись, охватывающую историю Руси, по-видимому, от 1500 лет «до Дира», т. е., приблизительно от 650 г. до нашей эры и доведенную до последней четверти IX века. Она упоминает Рюрика и главным образом Аскольда для этого участка времени, но ни слова не говорит об Олеге; этим самым время ее написания устанавливается сравнительно очень точно, именно ее последних страниц. Первые же страницы идут, вероятно, значительно глубже во времени.

Летопись была написана на деревянных, очень древних, значительно разрушенных временем и червем дощечках, найдена была полк. Изенбеком и получила название «дощечек Изенбека».

Однако, дощечки являются дощечками, а произведение, написанное на них, естественно, должно иметь свое собственное название. Так как в самом тексте произведение названо «книгой», а влес упомянут в какой-то связи с ней, - название «Влесова книга» является вполне обоснованным.

Смутные сведения о существовании дощечек со старинными русскими письменами дошли до сведения ученого этимолога А. А. Кура (фамилия в эмиграции сокращена) и он обратился к читателям журнала «Жар-Птица» (сентябрь 1953 г.), издававшегося в Сан-Франциско тогда еще на ротаторе, с просьбой, не знает ли кто-нибудь подробностей о них.

В ответ он получил от Ю. П. Миролюбова из Бельгии следующее письмо:

«Уважаемый госп. Ал. Кур!

К сожалению, не знаю Вас, как только под этим, несомненно, сокращенным именем. Дощьки библиотеки А. Изенбека (не Изембек, как вы пишете ошибочно), русского художника, скончавшегося 13 августа 1941 г. в Брюсселе, видел я, наследовавший имущество покойного, еще задолго до его смерти.

Эти дощьки мы старались разобрать сами, несмотря на любезное предложение Брюссельского университета (византийский отдел факультета русской истории и словесности, проф. Экк, русского ассистента, кажется, Пфейфера) изучить их по вполне понятным причинам. К сожалению, после смерти Изенбека, благодаря небрежности хранения имущества последнего куратором, дощечки исчезли.

Изенбек нашел их в разграбленной усадьбе не то князей Задонских, не то Донских или Донцовых, точно не помню, т. к. сам Изенбек точно не знал их имени, это было на Курском или Орловском направлении. Хозяева были перебиты красными бандитами, их многочисленная библиотека разграблена, изорвана, и на полу валялись разбросанные дощьки, по которым ходили невежественные солдаты и красногвардейцы до прихода батареи Изенбека.

Дощьки были побиты, поломаны, а уцелели только некоторые, и тут Изенбек увидел, что на них что-то написано. Он подобрал их и все время возил с собой, полагая, что это какая-либо старина, но, конечно, никогда не думал, что старина эта была чуть ли не до нашей эры. Да и кому могло прийти в голову!

Дощьки благополучно доехали до Брюсселя, и лишь случайно я их обнаружил, стал приводить в порядок, склеивать, а некоторые из них, побитые червем, склеивать при помощи химического силикатного состава, впрыснутого в трухлявую древесину. Дощьки окрепли.

Надписи на них были странными для нас, так как никогда не приходилось слышать, чтобы на Руси была грамота до христианства.

Это были греческо-готские буквы, вперемешку, слитно написанные, среди коих были и буквы санскритские.

Частично мне удалось переписать текст. О подлинности я не берусь судить, т. к. я не археолог. Об этих дощьках я писал лет пять тому назад в Русский музей-архив Сан-Франциско, где, вероятно, сохранился документ об этом.

Так как дощьки были разрознены, да и сам Изенбек спас лишь часть их, то и текст оказался тоже разрозненным; но он, вероятно, представляет из себя хроники, записи родовых дел, молитвы Перуну, Велесу, Дажьбогу и т. д.

Настоящее рассматриваю, ввиду неожиданного интереса с вашей стороны к записям этим, как показание, данное под присягой, и готов принести· присягу по этому поводу дополнительно.

Искренне уважающий вас Юрий Миролюбов.

26 сентября 1953 г., Брюссель.

P. S. Прошу это письмо напечатать в журнале «Жар-Птица». Фотостатов мы не могли с них сделать, хотя где-то среди моих бумаг находится один или несколько снимков. Если найду, то я их с удовольствием пришлю. Подчеркиваю, что о подлинности дощек судить не могу».

После этого письма Миролюбов переслал все материалы, бывшие в его распоряжении, для обработки А. А. Куру.

Некоторые дальнейшие подробности находки мы узнаем из письма Ю. П. Миролюбова от 26 февраля 1956 г., к автору этой работы: «… Скажу о «дощьках Изенбека», что во время гражданской войны, в 1919 году, полковник Изенбек, командир Марковской батареи, попал в имение, кажется, Куракиных, где нашел хозяев зверски убитыми, дом разграбленным, а библиотеку разорванной (т. е. книги, конечно), все валялось на полу.