— А зачем тебе язык эпохи? - спросил он.
— Как же? Ты пишешь, тебе нужны мотивы орнаментов Туркестана, а мне не нужен язык эпохи?
— А что тебе именно нужно?
— Ну хотя бы какие-либо хроники того времени или близко того… Здесь даже летописей нет!
— Вон там, в углу, видишь мешок? Морской мешок? Там что-то есть …
Так началась моя работа. В мешке я нашел «дощьки», связанные ремнем, пропущенным в отверстия (два, как на фотоснимке «Влескниги»), посмотрел на них и онемел!.. Однако Изенбек не разрешил их выносить даже по частям. Я должен был работать в его присутствии …
Дощьки были приблизительно (подчеркнуто Миролюбовым, как и все другие подчеркивания ниже. – С. Л.) одинакового размера, тридцать восемь сантиметров на двадцать два, толщиной в полсантиметра. Поверхность была исцарапана от долгого хранения. Местами они были совсем испорчены какими-то пятнами, местами покоробились, надулись, точно отсырели. Лак, их покрывавший, или же масло, поотстало, сошло. Под ним была древесина темного дерева, Изенбек думал, что «дощьки» березового дерева. Я этого не знаю, так как не специалист по дереву.
Края были отрезаны неровно. Похоже, что их резали ножом, а никак не пилой. Размер одних был больше, других меньше, так что «дощьки» прилегали друг к другу неровно.
Поверхность, вероятно, была тоже скоблена перед писанием, была неровна, с углублениями.
Текст был написан, или нацарапан шилом, а затем натерт чем-то бурым, потемневшим от времени, после чего покрыт лаком или маслом. Может текст царапали ножом, этого я сказать не могу с уверенностью.
Каждый раз для строки была проведена линия, довольно неровная, а текст был писан под ней так, как это на фотоснимке, который вы воспроизвели на страницах Вашей книги.
На другой стороне текст был как бы продолжением предыдущего, так, что надо было переворачивать связку «дощек» (очевидно, как в листках отрывного календаря. – С. Л.). В иных местах, наоборот, это было, как если бы каждая сторона была страница в книге. Сразу было видно, что это многосотлетняя давность.
На полях некоторых «дощек» были изображения головы быка, на других солнца, на третьих разных животных, может быть, лисы или собаки, или же овцы, трудно было разбирать эти фигуры. По-моему, это были символы месяцев года. О них я напишу отдельно, в самом конце публикации текстов.
Буквы были не все одинаковой величины, были строки мелкие, а были (и) крупные. Видно, что не один человек их писал. Некоторые из «дощею>потрескались от времени, другие потрухлявились, и я их склеивал при помощи силикатного лака. Об этом я уже писал.
Однако, первые из «дощек» были мною читаны еще в двадцать пятом году, и я уже о них забыл подробности. Римские цифры, поставленные на некоторых из них, были сделаны мной. Надо же было их как-то пронумеровать.
Я посылал в музей (Русский музей-архив в Сан-Франциско. – С. Л.), по мере расшифровки текстов, то, что мог послать, а Кур их нумеровал «документ № 13», т. е., по порядку получения, а после подбирал по смыслу и номеровал «дощька № 33», так что слово «документ» относится к получению текстов по почте, а не по содержанию. Разумеется, мне кажется, что в связке «дощьки» были перепутаны, а номерация Кура близка к истине. Вот пока всё, что могу сообщить о «дощьках».
(в этом сообщении Миролюбива есть явная неточность. Получается так, что Миролюбов расшифровывал дощечки и посылал их по мере готовности Куру. Но ведь дощечки пропали в 1941 г., а Кур приступил к расшифровке не ранее 1953 года. На самом деле Миролюбов посылал материалы в таком виде, что и Куру они могли быть понятны, т. е. чисто переписаны и т. д. К сожалению, о черновой стороне работы ни Миролюбов, ни Кур почти ничего не говорят, даже такие элементарные вещи: сколько же было дощечек и их обломков, не сказано ими ни слова). Продолжаем цитировать письмо Миролюбова.
«Первые «дощьки» я читал с огромными трудностями, а дальше привык к ним и стал читать быстрее. Прочитанное я записывал. Буква за буквой. Труд этот адский!! Надо не ошибиться, надо правильно прочесть, правильно записать… Одна дощечка брала у меня месяц! Да и после я еще сверял текст, что тоже брало много дней …
… Роль моя в «дощьках» маленькая; я их случайно нашел у нашедшего их прежде Изенбека, а затем я их переписывал в течение 15 лет… Почему я взялся за эту перепискy? Потому что я смутно предчувствовал, что я их как-то лишусь, больше не увижу, что тексты могут потеряться, а это будет урон для истории… Я ждал не того! Я ждал более или менее точной хронологии, описание точных событий, имен, совпадающих со смежной эпохой других народов, описания династий князей, и всякого такого исторического материала, какого в них не оказалось. Зато оказалось другое, чего я не предполагал; описание событий, о которых мы ничего не знали, обращение к патриотизму русов, потому что деды переживали такие же времена, и так далее …»
Вышеприведенным письмом, в сущности, исчерпывается почти всё, что мы знаем о дощечках как таковых. Само собою разумеется, что Ю. П. Миролюбов о глифах, т. е., о фигурах на полях дощечек, ничего не опубликовал. Впрочем, вряд ли он мог сообщить о них что-то существенное после более чем 35 лет. Главное было упущено (и этого Миролюбов не понимает до сих пор): при переписывании текста нигде не было отмечено, что такая-то дощечка имела такой-то глиф. Глиф давал какую-то дополнительную характеристику дощечке, пропуск глифа эту характеристику утрачивал. Миролюбов не понял исключительного значения «дощечек», необходимости полной документации каждой, а это давалось только фотографированием.
Отметим, кстати, что Миролюбов в своем письме напрасно драматизировал обстоятельства и приобщал элемент мистики, - переписывал он дощечки не потому, что предчувствовал их пропажу, а потому что нуждался в образчиках древнерусского языка, к сожалению, язык оказался гораздо древнее той эпохи, которая его интересовала. Отсюда и утрата интереса к дощечкам.
Однако напрасно Миролюбов говорит, что его роль маленькая, работа его огромна и неоценима. Беда только в том, что он не понял истинного значения дощечек, вовремя не забил в набат перед русским общественным мнением, не убедил Изенбека хоть бы сфотографировать дощечки. За 15 лет это, казалось бы, можно было сделать. Эгоистические личные интересы одолели научные и общественные. Впрочем, «снявши голову, по волосам не плачут», а все-таки досадно.
Как технически писалась «Влесова книга».
Сначала проводилась через всю дощечку, по возможности ровно, горизонтальная черта, т. е., строчная черта. Затем начинали слева направо писать буквы, которые все были заглавными; никакого разделения букв на заглавные и строчные не существовало, буквы, однако, были ближе по форме к современным заглавным.
Все буквы касались верхними своими частями строчной черты. Буква «Пп» сливалась верхней своей горизонтальной частью со строчной чертой; буква «И» писалась в виде вертикальной палочки вниз от строчной черты; буква «Т», чтобы отличаться от «И», имела верхнюю горизонтальную черту проведенной чуть ниже строчной черты и т. д.
Все пространство строчки заполнялось буквами сплошь, без промежутков и без переносов. Если слово не было окончено, конец переносился в другую строку, хотя это была бы всего одна буква. Абзацы отсутствовали. Не было никаких знаков препинания, ударений или титл, хотя многие слова были сокращены на однудве буквы. Когда строчка кончалась, проводилась вторая строчная черта и текст продолжался. Он переходил с одной стороны дощечки на другую без каких-либо отметок. Если текст оканчивался еще до конца строчки, конец ничем не отмечался.
Порядок текста сохранялся тем, что дощечки были скрепляемы: в верхней части их было две дыры, через которые продевался ремешок. Нумерация дощечек отсутствовала.
Возможно, что бывали и некоторые отступления от этих правил, но это могло быть редко, так например, на одной дощечке в первой строчке стоит всего три буквы, возможно, что это было повторением трех букв предыдущей дощечки. Подобная практика встречалась нередко в типографском обиходе еще в начале прошлого столетия.