И хотя Маньчжурия непосредственно граничила с Россией, она казалась теперь невероятно далекой, отделенной непроницаемой стеной, за которой шла неизвестная жизнь.

Арсений Авдеев ввалился в мастерскую под конец рабочего дня, шумно захлопав сапогами в луже, накопившейся в коридорчике.

— Ребята, — крикнул он с порога, — я на работу устроился! — Он немного выждал, видимо любуясь произведенным эффектом и уже спокойно сказал: — Здравствуйте, Порфирий Иванович! Здорово, ребята!

— Вот с этого и надо было начинать, — сказал Порфирий Иванович, не поднимая головы от верстака. — Куда же это ты определился?

— В охранный отряд на границу, — почему-то снижая голос, ответил Арсений.

— На границу? Ну что же, это дело! Послужишь, значит, царю и отечеству!

— Он же китайцам будет служить, а не царю и отечеству, — ввернул Виктор.

— И у китайцев царю и отечеству можно служить, — назидательно сказал Порфирий Иванович. — Все же не у большевиков, а против них. Хвалю, хвалю! Служи исправно!

— Ребята, — обратился Арсений, — вы скоро закончите? Сходим в китайскую харчовку, отметим событие! За мой счет! Может и Вы, Порфирий Иванович, с нами?

— Нет, благодарствую, китайскую пищу не принимаю! У них там собак едят и всякую нечисть. И грех и для живота опасно!

В китайской харчовке на Мостовой улице, куда они пришли, пахло подгорелым бобовым маслом и чем-то пронзительно-острым: то ли соей, то ли чем-то сквашенным. Столы стояли в маленьких кабинках, отделенных друг от друга грязными занавесками. Доски столешницы были засалены и видимо только протирались, но никогда не мылись.

— Ну, что будем заказывать? — тоном радушного хозяина спросил Арсений. — Ханушки выпьем?

— Давай, — сказал Виктор, — ради такого случая следует!

— Не надо. Я не пью, — робко возразил Леонид.

— Эх ты, красная девица, — снисходительно усмехнулся Арсений. — Мы же немного, а такое дело нельзя не обмыть!

Подошедшему китайцу в грязном фартуке Арсений стал по-китайски называть какие-то блюда и вскоре на столе появились тарелки с едой, чашка с соей и конус подогретой ханы. Леонид впервые видел этот своеобразный графин для китайской водки: сделанный из жести конус. Вилок и ножей не было, вместо них дали деревянные палочки, запакованные в бумажные конвертики, что должно было служить подтверждением их стерильности.

— Ишь, как здесь здорово! — удивился Арсений. — А у нас в харчевке на станции палочки старые дадут и ладно, только тряпкой оботрут при тебе. Ну, давайте, за счастливую службу, — сказал он, разливая хану в маленькие чашечки. — Наконец-то я деньги зарабатывать буду!

Леонид впервые пил китайскую хану. Глотнув теплую, пахнувшую сливочным маслом жидкость, он поперхнулся, закашлялся. В нос шибануло чем-то противным.

— Заедай скорее, — сказал Арсений, ловко подхватывая палочками кусочки мяса. Обмакнув мясо в сою, он отправлял его в рот и смачно жевал. — Ты что — никогда в харчовке не был?

— Нет, не был, — ответил Леонид, с трудом овладевая палочками, крутившимися между пальцами и никак не захватывавшими ничего с тарелок. Наконец ему удалось захватить кусочек мяса, остро наперченного, сдобренного какими-то специями. В желудке от ханы появилось незнакомая теплота и слегка зашумело в голове.

— Ты ешь, ешь, — угощал Арсений. — Я китайскую кухню знаешь, как люблю! Самая мировая кухня! Ты вот трепанги бери, в сою их сперва макай. Хлеба здесь нет, пампушками еду такую заедать не надо. Ну, давай еще по одной!

— Нет, я не буду, — закрыл чашку рукой Леонид. — Пейте без меня.

— Ладно, допьем, — охотно согласился Арсений и налил ханы Виктору и себе.

— Ну, ты скажи, как ты устроился? — спросил Виктор, выпив ханы и заедая трепангом. — Всем, что ли, можно?

— Нет, брат, там такой отбор!

— Где это там?

— Ну, в отряде, что ли, а может, в штабе. Нас, кто со званием старшего унтера кончил, поручик Рязанцев к себе вызвал, сказал, что есть указание определить нас в отряды лесных концессий. Направил нас к генералу Бакшееву, такой сухорукий. А там и Родзаевский был, своих фашистов устраивал, их много в отряды приняли. Нас ровно лошадей осмотрели, — хохотнул Арсений, — в рот смотрели, все ли зубы целы, до гола раздевали, руки, ноги щупали, за задницу щупали. Кое-кто не прошел, а почему — не знаю. А меня приняли. Потом всех нас собрали и сказали, что мы будем служить около границы, за Хайларом, обмундирование и харчи казенные, а жалование тридцать даянов серебром. Знаешь, таких здоровых, там на них еще какой-то генерал, а может, царь изображен. Словом, завтра уезжаем!

— А куда?

— Пока, сказали, в Хайлар, а дальше скажут. Мы теперь люди военные, куда прикажут, туда и поедем! — с ноткой хвастовства сказал Арсений.

— А какие же лесные концессии за Хайларом? — удивился Виктор. — Там одна степь да пески.

— А пес его знает, может и есть где, — ловко подбирая палочками еду с тарелочек, кивнул головой Арсений. — Мне один хрен, где служить, важно, что тридцать даянов платить будут, матери смогу помогать. Я вот давно так не ел, как сейчас! Нажрался, аж пуп на сторону! На дядькиных хлебах и ноги протянуть можно!

Леонид слушал рассказ Арсения, а в захмелевшей голове вертелось: «тридцать даянов… тридцать серебром…» «Как раз Иудино вознаграждение» — вдруг сказал какой-то внутренний голос. И теперь в мозгу крутилось: «тридцать сребреников… тридцать сребреников…».

— Ну, чего ты не ешь-то? — прервал его мысли Арсений. — Что, боишься собачиной накормят?! Так ее здесь нет, здесь чушка — мясо, да трепанги, да фынтеза. Ешь, знаешь, как вкусно! Нам аванец по пятерке дали, пожрать вволю можно!

От выпитой ханы и китайской еды Леонида немного мутило. Выйдя из харчовки и распрощавшись с Арсением и Виктором, он сразу поехал домой, около дома зашел в лавку и купил жевательной серы. Дома долго жевал ее, сплевывая слюну, стараясь убить запах ханшина. Матери дома не было. Он, не раздеваясь, лег на постель и уснул. Разбудившая его мать повела носом и сказала:

— Что это у нас так дурно пахнет?

— Да, наверно, от меня машинным маслом, — стараясь не дышать в сторону матери, соврал Леонид.

— Боже, какой ты гадостью там дышишь! — сокрушенно покачала она головой. — Хоть бы какую другую работу найти!

— Вон ребята в охранные отряды устраиваются. Может, туда пойти?

— Ты что? — испуганно посмотрела мать. — В своем уме? Еще этого не хватало! Для того я тебя растила, чтобы ты под хунхузские пули полез?! Ты, видно, совсем обо мне не думаешь! — вдруг всхлипнула она.

— Да никуда я не поеду, — успокаивающе сказал Леонид. — Просто сказал, что ребята в отряд уезжают.

На другой день Порфирий Иванович сам затеял разговор об Арсении.

— Вот, — сказал он, — правильно парень сделал — пошел на военную службу! Будь я большим начальником, я бы всю молодежь под ружье поставил, полки бы сформировал, не сидел бы сложа руки! Во какая бы сила против большевиков была!

— А кто бы вам разрешил в чужом государстве полки формировать? — спросил Виктор.

— Это в каком же чудом? — не понял Порфирий Иванович. — Это ты про Китай, что ли? Так какой же он чужой?! Маньчжурия, она завсегда, почитай, нашенской была. А китайские генералы очень против большевиков настроены. Ежели им доказать, что если они с большевиками сейчас не покончат, то весь Китай коммунизмом заразится, то они нам все что угодно разрешат! Слюнтявое у нас начальство в эмиграции! Я мечтал, что атаман Семенов за дело возьмется, а и он, прости Господи, в Дайнере с бабой отсиживается!

— Что же это вы так непочтительно про своего атамана говорите! — съязвил Виктор. — Ведь под его атаманской волей служили!

— Я почтения к нему не теряю, а считаю, что надо всех под ружье поставить!

Порфирий Иванович многозначительно замолчал, давая понять, что разговор на эту тему окончен, надел кепку и вышел из мастерской.

— Ты еще долго вчера с Арсением был? — спросил Леонид Виктора.

— Да еще побродили с часок. Бодрится он, а чувствуется, что неохота ему туда ехать. А без работы тоже нельзя.