28 марта подрывник Бронислав Миколаевский организовал на железной дороге Люблин — Развадова крушение встречных поездов. Отважный патриот погиб при выполнении задания, но его смерть дорого обошлась фашистской армии.
На другой день Фиска Негунда совершила еще одну удачную диверсию, прилепив магнитную мину к вагону немецкого эшелона с боеприпасами. Эшелон направлялся из Хелма в Ковель. Ему удалось лишь переехать мост через Буг... В Хелм привезли раненого машиниста паровоза. Тот с ужасом рассказывал близким, что от эшелона не осталось даже щепки, и клялся, что никогда больше не поведет составы...
Начало апреля люди Михаила Горы ознаменовали новыми успехами.
Подрывник Чеслав из Люблина приладил на товарной станции магнитную мину под эшелон с боеприпасами. Взрывом были уничтожены три вагона и поврежден путь. Движение на дороге Люблин — Варшава прервалось на три часа.
Разведчики из Люблина Крук и Вацек сообщили, что 9 апреля из города убыл танковый полк фашистов и расположился под Хелмом, в лесу, что находится севернее города.
На следующий день пришло новое сообщение, на сей
[242]
раз с данными разведчика Тадека, контролировавшего железную дорогу Луков — Люблин. А 11 апреля Тадек подложил магнитную мину под цистерну сборного состава фашистов, сформированного на станции Оцеблин. Цистерна взорвалась на станции Менковице. Взрыв сильно повредил два вагона с солдатами.
Разведчик Вацлав 13 апреля передал сведения по местечку Бяла Подляска, сообщив, какие и где находятся склады боеприпасов, вооружения, продовольствия, обмундирования.
Новые, явно польские псевдонимы и имена разведчиков подтверждали: можно успешно работать и в Польше, есть и там патриоты, ненавидящие оккупантов, готовые сражаться бок о бок с русским народом, чтобы как можно скорее стереть фашизм с лица земли.
Из донесений самого Горы прояснялась и общая обстановка в тех районах Польши, куда он вышел.
Гора сообщал, что нашел несколько отрядов советских партизан, сформированных из людей, попавших в окружение и бежавших из плена. Среди них лучшим и самым крупным был отряд Серафима Алексеева.
«Эти отряды вместе с подразделениями Армии Людовой, созданной польскими коммунистами, являются наиболее серьезной вооруженной силой, — писал Гора. — Кроме того, имеются в здешних деревнях подпольные организации Армии Крайовой, чье руководство спит и видит, как вернуть прошлую панскую Польшу. Многие рядовые аковцы искренне ненавидят немецкий фашизм и хотели бы сотрудничать с нами. Впрочем, руководители Армии Крайовой всячески натравливают своих подчиненных на русских, как они выражаются, заявляют, что Советам в Польше делать нечего, и тому подобное... По-моему, эти типы скорее согласятся сотрудничать с немцами или с польскими фашистами, чьи банды тоже попадаются здесь, чем станут воевать в одних рядах, с нами... Крупных вооруженных сил у аковцев нет. Считается, что в наших местах действует 27-я дивизия Армии Крайовой, но это такая же «дивизия», как я — папа римский!..»
Далее Михаил писал:
«Знаешь, из опыта видно, что в Польше нам лучше всего будет действовать группами по тридцать — сорок человек. И вот почему. Партизанские пятерки могут погибнуть при встрече с националистами, а более крупные, в тридцать — сорок человек,
[243]
группы смогут постоять за себя, если будут хорошо вооружены. Насчет формирования отдельных отрядов или бригад пока не берусь судить. Придете сюда, посоветуемся».
Я был очень благодарен Горе за эти сообщения и соображения...
После встречи с бригадой Каплуна мы приняли из Москвы радиограммы, требовавшие пристально следить за фашистскими войсками.
Москва писала, что развивается стремительное наступление Красной Армии в районах Проскурова и Тарнополя, и обязывала нас установить непрерывный контроль за движением войск противника через Седлец, Люблин и Брест к районам прорыва.
«Выясняйте цель переброски частей противника, их номера. Молнируйте ежедневно», — писал Центр.
Вскоре последовала вторая телеграмма:
«Центр располагает данными, подтвержденными вами, что противник перебрасывает войска на восток. Направьте все силы на разведку перебрасываемых войск врага. Сейчас это главное. Данные сообщайте немедленно».
Мы отвечали:
«В Хелм стали прибывать части 4-й полевой армии противника, ранее находившейся на берегах Ла-Манша... В район Бреста (деревни Макраны и Леховце) прибыли части 2-й пехотной дивизии немцев, находившиеся на финском фронте... Пеленгацией засечены три новые станции противника в районах Пинска, Ковеля, Бреста. Принадлежность станций уточняется...»
Однако работать становилось все труднее и труднее.
Концентрируя войска для контрударов, противник старался оградить себя от наблюдения партизан и от диверсий на железных дорогах.
Немцы начали большую облаву под Брестом, и группа Патыка вынуждена была временно отойти восточнее, причем в бою потеряла четырех человек.
А вскоре фашисты обложили наш лес.
Все хутора и деревни заняли подразделения немецких войск и националистических формирований, начался систематический минометный и артиллерийский обстрел отряда и бригады Каплуна.
Попытка сунуться в малоритские леса кончилась для противника плачевно: получил по зубам и убрался восвояси. Но это не давало нам возможности выйти из леса.
[244]
Мы голодали. Кончились запасы сала и муки. Осталось всего несколько мешков картофеля.
Кто-то надумал варить похлебку из заячьей капусты, которую в Белоруссии называют трилистником.
Трилистник — первая травка, что пробивается весной в лесу. Она кисловата на вкус. Может, в ней есть витамины.
Выбора не было, в ход пошел трилистник.
Котел с заячьей капустой заправляли картофелинами и какими-то сладковатыми корешками, заменявшими, по уверению партизан, соль. Пока сваренное месиво было горячим — мы его кое-как глотали. Но едва похлебка остывала, от нее поднимался такой гнусный запах, что самые непривередливые — и те крутили носом...
А с конями получилась настоящая беда. Человек умеет терпеть. Кони терпеть не могли. Они глодали кору берез и осин, обдирали тонкие веточки и непрерывно тоскливо ржали.
Немцы, заслышав ржание, открывали минометный и артиллерийский огонь на звук.
Пришлось привязывать коней в полутора километрах от лагеря. Смотреть на них стало страшно...
— Уходить надо, товарищ майор... — вздыхали коноводы.
* * *
Мы распространили слух среди партизан бригады Каплуна, что уходим на боевое задание и быстро вернемся.
Только Степан Павлович знал, что встретимся мы, если доведется, не скоро.
— Успеха, товарищ майор... Идите осторожнее, — сказал он на прощание.
— Спасибо. А ты, Степан Павлович, не запускай болезнь. Постарайся поправиться.
...К ночи все было готово. Люди сидели и лежали возле мешков с грузом, тихо переговаривались. Пришли разведчики:
— Товарищ майор, есть проход!
Я подал команду строиться.
Как всегда — в центре колонны радиоузел и пеленгаторная установка, вокруг них — автоматчики.
— Пошли!
Следом за разведчиками, где тропой, где прямиком че-
[245]
рез лес, отводя хлещущие ветки, продираясь сквозь молодой ельничек, одолевая ручьи и овражки, помогая обессилевшим вьючным коням, шел отряд.
Опять выручала нас темная ночь. В одном месте прошли, слыша громкие голоса немецких солдат. В другом — метров за сто от неприятельских костров.
Поле. Опять лесок. Снова поле. Тут мы уже не шли, а почти бежали.
И вот так, бегом, буквально выскочили к Западному Бугу.
* * *
Река лежала перед нами, широкая, темная, и другой берег рассмотреть было пока невозможно.
Пришли мы без проводников, без предварительной договоренности с местными жителями, которые могли подсказать, где лучше переправляться.