[229]

или над позициями артиллерии и висит, направляя огонь вражеских орудий и минометов...

— К берегу! К берегу! — закричали в колонне.

Большая часть колонны уже втянулась под защиту нависшего снега, когда «горбыль» вынырнул над каналом.

Вынырнул, сделал крен и пошел прямо на нас.

Заметил!

Терять было нечего.

— Огонь по фашистскому самолету! — крикнул я.

Повторять команду не пришлось. Били из карабинов и автоматов, из ручных и станковых пулеметов, приладив их на спины тех, кто поздоровее.

И «горбыль» отвернул.

Покрутился, покрутился, попытался еще раз приблизиться, получил свою порцию свинца и ушел.

Но все-таки гитлеровцы нас обнаружили. Впервые за всю дорогу, но обнаружили.

— Теперь все равно, — сказал я Горе. — Командуй выходить на поле и как можно скорее к ближнему лесу. Давай!

Как мы выбирались на крутые берега канала — вспоминать не хочется. Как гнали измученных коней, не щадя голосов и кнутов, к далекому лесу — писать тошно.

Но до леса добрались, избежав бомбежки, которой боялись особенно сильно все из-за того же радиоузла.

В лесу, пропетляв несколько километров, отдохнули. А еще через день лесные дороги вывели на луга, за которыми виднелись тесовые, соломенные и черепичные крыши Сварыни.

Над крышами вились тихие дымки.

Петя Истратов, щуря покрасневшие глаза, вздохнул:

— Сейчас бы на печь — и поспать! Ох, и спать буду, товарищ командир!

А штабной повар Леша Жеребцов, поднявшись в санях, водил носом, словно к нему уже долетал запах чего-то вареного или жареного.

Было 11 января сорок четвертого года. С Булева болота мы вышли 6 декабря. Значит, переход занял более месяца.

Я проехал в голову колонны.

Бойцы, шедшие обочь саней, поднимали головы, улыбались.

Как сейчас, вижу их лица, обросшие многодневной

[230]

щетиной, их опаленные возле костров шинели, полушубки, ватники.

— Вроде дошли, товарищ командир?!

— Дошли, дошли!

* * *

В Сварыни простояли до конца февраля. Дней пять люди отдыхали, мылись, приводили в порядок истрепавшуюся обувь, чинили одежду, отсыпались.

Немцы нас не беспокоили. Только однажды совершили на деревню авиационный налет — на второй день после нашего прибытия. Прислали три «юнкерса». Часа два пикировали они на хаты, сбросили десятка три бомб, не причинивших людям вреда. А потом отстали.

Неприятно было, что нас обнаружили, но мы все же надеялись: гитлеровцы не догадываются, какой именно отряд засел в Сварыни. Видимо, так оно и было на самом деле.

Я разыскал майора Коваля, представителя Сергея Ивановича Сикорского. Коваль рассказал, что крупных фашистских гарнизонов поблизости нет, но в окрестных селах имеются полицейские и власовцы. По лесам ходят отряды националистов. С нашими партизанами, если они сильны и хорошо вооружены, националисты пытаются заигрывать, просят оружие и взрывчатку, а на небольшие группы партизан, случается, нападают.

— Ездить тут надо аккуратно, товарищ майор, — сказал Коваль простуженным голосом. — И если в хатах ночевать товарищи будут — пусть выставят надежные караулы. Иначе можно пропасть.

Мы учли советы майора Коваля.

Убедившись, что люди немного отдохнули, я уже в январе отправил группы выполнять задания Центра.

В Польшу, в район будущих действий, пошли несколько групп под командой Михаила Горы и Федора Степи. На разведку оборонительных сооружений противника на Западном Буге направился безотказный Анатолий Седельников. Разведав Буг, он должен был присоединиться к Михаилу Горе.

Помнится, перед уходом Седельников внезапно спросил:

— Товарищ командир! При первой встрече вы вроде сказали, что тоже в газете работали. Шутили или говорили правду?

[231]

— А я действительно говорил это?

— Точно!

— Ну и не врал. Перед армией дело было. В районной газете. По призыву комсомола.

— И не секрет где?

— Какие у меня от тебя теперь секреты, Толя? У себя на родине, в соседней станице, в Белой Калитве.

— Выходит, вы казак?

— Да считай как хочешь.

— Эх, и молчальник же вы, товарищ майор!

И вдруг Седельникова осенило:

— А родители ваши где?

Я помолчал, прежде чем ответить. Да и что мог ответить? Ничего не знал о стариках.

— Ясно, — мрачно резюмировал Седельников. — Вы извините, товарищ командир, что о таком спросил... Надо бы самому догадаться...

Никакого инструктажа на дорогу Седельникову я не давал. Он все прекрасно знал сам, сам мог отлично справиться. Я просил только постоянно информировать нас по рации о работе.

А с Михаилом Горой и Федором Степью перед отправкой их отряда беседовал долго и серьезно.

Шли они в совершенно незнакомые места, малочисленным отрядом.

Я просил сообщать не только о передвижениях противника, но и о политической обстановке в районе Люблин — Парчев.

Уже после ухода Горы и Степи мы приняли радиограмму Центра, требовавшую не только выяснять передвижение частей противника, но и устанавливать, какие части эвакуируются за Буг, угоняют ли немцы за Буг мирное население, а если угоняют, то какие при этом выдают документы и кто этим занимается.

Мы поняли, что нужно Центру. Вдогонку Горе и Степи полетели соответствующие указания по радио.

Особое внимание обращал Центр также на регистрацию перевозок по железной дороге Брест — Пинск и на выявление системы оборонительных сооружений в районе этих городов.

Указания по данным вопросам мы передали Григорию Патыку под Брест, Каплуну под Пинск и Седельникову, направлявшемуся на Западный Буг.

Вскоре Центр запросил, можем ли мы принять группу

[232]

с радиопеленгаторной установкой. Мы ответили согласием и получили указание — ждать новых товарищей.

Ну что ж. Нам так и так предстояло сидеть в Сварыни, пока не разберемся, что творится западнее нас.

* * *

Быстрой отдачи от группы Горы и Степи я не ждал.

И действительно, их первые радиограммы не внушали больших надежд.

«Находимся в тридцати пяти километрах северо-западнее Люблина, — передавал Михаил Гора. — Дошли благополучно, но обстановка сложная. Район наполнен густо расположенными немецкими формированиями. Вынуждены маневрировать. Совершаем диверсии на дорогах. Разобраться в политической обстановке затрудняемся: тут множество политических группировок. Имеем данные, что немецкие учреждения из Люблина эвакуируются в Краков...»

Видно было, что Гора и Степь с трудом осваиваются в новом районе.

Однако опыт есть опыт. Не прошло и месяца, а нашим товарищам удалось проникнуть в Люблин и в Луков, завязать отношения с группами советских партизан и польских подпольщиков.

Сведения оттуда пошли уже более интересные.

Привлеченный разведчиками к работе, стрелочник люблинского депо под псевдонимом Машинист сообщал, что в депо насчитывается пятьдесят паровозов, а на дороге Люблин — Парчев строится вторая колея.

Он же дал информацию о бывшем автозаводе фирмы «Крапник», где немецко-фашистская армия производила ремонт автомобилей.

Разведчик Западный, найденный в Лукове, передал сведения о разместившейся там школе подготовки кадров для немецких частей. По его данным, в школе было шестнадцать офицеров, сто унтер-офицеров и тысяча двести солдат. Возраст новобранцев-немцев, согнанных в луковскую школу, не превышал семнадцати — девятнадцати лет.

Гора приписал к телеграмме, что сведения эти достоверны и что он уточняет, какому хозяйству принадлежит школа.

Проникли разведчики и на аэродром Бяла Подляска. Они выяснили, что там постоянно находятся девятнад-

[233]

цать штурмовиков и сорок бомбардировщиков типа Ю-88.

Начало было положено. Я имел все основания надеяться, что через Машиниста и Западного наши разведчики разыщут и других надежных людей и работа в скором времени закипит.