Павла окончательно сбилась на свое личное. Как там Георгий? Давно не виделись, не говорили по душам. Ей звонить неудобно, сам он не позвонит. Да, Настасья Дмитриевна, хорошо, что вы не встретились с таким человеком, как Георгий Каменицкий. Вам было бы труднее. Что ни говори о женском счастье, но без него и таланты вянут, и воля никнет, и дело плохо спорится. Зато любимая и любящая женщина способна являть чудо.

11

Это была дивная старица, окруженная наглухо таинственной уремой. В апреле она соединялась с новым руслом Урала — тогда казалось, что Урал одумался, решил вернуться навсегда. Но половодье затихало, и он снова отворачивал в сторону, довольный коротенькой побывкой в материнском доме. А уж в июне отшнуровывались от него все рукава, протоки и озерца — илистые перемычки разделяли их до следующей весны. Летом старица буйно зарастала у берегов густым сочным камышом, покрывалась белыми лилиями и желтыми кувшинками. Она жила своей мудрой, задумчивой жизнью: выводила пушистых диких утят, крикливых, неуемных куличков, выхаживала целые косячки рыбной молоди, оберегая их от хищных голавлей, которые, впрочем, загодя уходили на речные перекаты. Над ней кружили синие стрекозы, то и дело опускаясь на тяжелые подсвечники кувшинок. Иногда тут появлялись чайки, порезвившись немного, улетали прочь, туда, где шумел в ущелье молодой Урал. Вековые осокори клонились над усталой заводью, шептались с ней по вечерам: им есть о чем поговорить, есть что вспомнить на досуге. Ну, конечно, они с грустью вспоминали те давние времена, когда Урал не отлучался из дома ни на шаг. И что его потянуло на чужбину, что он нашел там?

Добрая, милая старица, не печалься, не тоскуй под осень. Минует льдистая метельная зима, и опять вернется твой сын к тебе. Ну, пусть ненадолго, всего лишь на весеннюю побывку. Люди тоже нечасто видятся друг с другом, хотя они-то уж могли, не расставаясь, жить вместе.

Саша с утра бродила по тропинке вдоль берега. Ей никто здесь не мешал: ни отдыхающие, которые предпочитают загорать на пляжах, ни сборщицы лесной смородины и ежевики — ягодный сезон отошел. Клара не раз удивлялась ее пристрастию к одиночеству.

Недавно уехал на юг Виктор. Он долго пролежал в больнице, и теперь его отправили в санаторий. Ножевая рана оказалась тяжелой, Виктора выручила только спортивная закалка. Саша навещала его почти каждый день. Она первая и сообщила ему, что он награжден медалью. Но он все жалел, что хулиганов не удалось найти. Беспокоила и судьба девушки, которую он защитил, — ведь такие дикари могли снова ее подкараулить. Но вскоре она сама разыскала его. Саша подружилась с ней. Это была Анна Иванова, лаборантка с комбината. Вместе приходили в больницу и старались отличиться друг перед другом: если Саша принесет яблоки, то Аня обязательно раздобудет апельсины, а если Саша пообещает Виктору любимые «раковые шейки», то Аня удивит его дорогой коробкой шоколада. Он поругивал их за ненужные заботы, но поругивал так, будто Иванова в равной степени дорога ему. Хорошенькое дельце! Это начинало тревожить Сашу. И дружба ее с Аней оказалась недолговечной. Как-то Аня принесла Виктору целую пачку писем, которые взяла в редакции городской газеты. И мало того, что принесла, еще устроила громкую читку. Тут Саша и вовсе растерялась, не зная, чем и как ответить на такое внимание к больному. Да о ней, кажется, и позабыли Виктор с Аней: он слушал, Аня читала трогательные послания молодых работниц, студенток, старшеклассниц. Одна из них даже объяснялась Виктору в любви, называя его чуть ли не героем нашего времени. Сашу задело столь откровенное письмо, но не выказывать же свое неудовольствие в больничной палате. Она промолчала, наблюдая, с каким благоговением взглядывает Аня на улыбающегося Виктора. «Уж не влюбилась ли ты сама в него?» — неожиданно подумала Саша. И после этого стала приходить к нему в другое время, чтобы не встречаться больше с Ивановой. Он делал вид, что ничего не произошло, и ни о чем не спрашивал, только однажды заметил, вроде между прочим: «Не знал я, что ты ревнивая такая». Саша пропустила его слова мимо ушей, почувствовав себя кругом виноватой перед Аней. Да что поделаешь со своим характером? Глупо, конечно, ревновать в данном случае, просто глупо. Но, видно, умной ревности не бывает...

Теперь все в прошлом. Теперь Виктор на черноморском побережье Кавказа. «Поеду к дельфинам в гости, — сказал он уже из тамбура вагона. — А ты здесь не унывай, вернусь богатырем». Легко сказать — не унывай! Весь месяц одна-одинешенька. Для тех, кто отдыхает, месяц — это миг, а для тех, кто ждет, это вечность.

На второй или на третий день после ранения Виктора Саша пообещала ему вгорячах, что они теперь поженятся, как только он выздоровеет. Кажется, Виктор не расслышал ее сбивчивого полушепота. А что если расслышал и не забыл, что тогда? Удивительно устроен человек: стоит лишь миновать беде — и ты готова отступиться даже от клятвенного обещания. Но он поймет, должен понять ее. Пусть уж сперва женится отец, а потом и она выйдет замуж. Пусть все будет по порядку: сначала свадьба старших, потом свадьба молодых. А учиться она станет заочно, работать и учиться. Иного выхода нет: она едва не потеряла Виктора из-за своих капризов. Ведь именно в тот вечер он не на шутку рассердился на нее, что она все водит его за нос, и даже не проводил. Пошли бы вместе, и, может, ничего бы не случилось.

Она ходила сегодня до тех пор, пока не устала. Сентябрьское солнце начинало припекать совсем по-летнему. Саша постояла над омутом, наблюдая сквозь прозрачную воду, словно через лупу, как нежилась около коряги ленивая сытая рыбина, как белыми искрами разлетались вокруг нее мелкие рыбешки. Подивилась всему этому с наивным любопытством горожанки и, глубоко вздохнув, направилась домой.

Она застала бабушку на кухне. Почувствовала себя неудобно, хотела помочь по хозяйству.

— Ладно, я уж управилась, — сказала Любовь Тихоновна.

Саша приласкалась к бабушке, работящей «дворянке», как называл ее игриво дедушка. И называл вот почему. У Любови Тихоновны с девичьей поры болела нога, и она немного прихрамывала. А когда вышла замуж и, бывало, прогуливалась с Леонтием в праздничный денек по людной улице, то ни одна завидущая бабенка не пропускала их мимо, не окинув оценивающим взглядом. Ну, как же, этакий красавец муж и хроменькая женушка. Некоторые всерьез считали, что геолог Каменицкий женился по расчету — на бывшей дворянке. (Тогда как раз был нэп — время неравных браков.) Вот это шуточное прозвище «дворянка» и осталось за ней до седых волос, хотя весь расчет Леонтия Ивановича состоял в том, что он нашел себе верную жену, которая странствовала с ним повсюду: и по Сибири, и по Уралу.

Недавно в разговоре о своей молодости Любовь Тихоновна заметила:

— Когда бог оделял женщин красотой, я спала, а когда он начал оделять их счастьем, я проснулась тут же.

Саша рассмеялась. Да, самое главное  п р о с н у т ь с я  вовремя, когда всевышний оделял женщин по второму кругу — счастьем.

— Где была-то? — спросила ее сейчас Любовь Тихоновна.

— На старице.

— А Клара заходила за тобой.

— Она заходила не за мной, а чтобы лишний раз взглянуть на своего Олега.

— Он с утра уехал на рыбалку... Беда мне с вами, молодежью. Все чего-то ищут, ждут, мучают друг друга. И Олег, и ты, да и твой отец...

— Как, и мой отец — тоже молодежь?

— Для меня все вы одинаково малые, пока не устроенные.

— Устроимся, бабушка, не горюй!

— Скорей бы уж определить Олега. Пришла бы молодая хозяйка в дом, и мне полегче стало бы. Ну чем Клара не хороша ему?..

— А я знаю, кому дядя Олеша пишет письма!.. — послышалось из коридора.

Они оглянулись. В дверях стояла вездесущая Любка в своем цветастом выгоревшем сарафанчике. Прядки волос разметались по худеньким плечам, как отбеленная под солнцем конопелька.

— Кому? — суха спросила Саша.

— Ну, бей, если уж замахнулась, — потребовала и бабушка.