На трибунах, составленных из низких спортивных скамеек, полно взрослых. Недаром в каждый дом мы послали приглашение на спартакиаду. Прежде чем подойти к родителям, я еще раз заглянул в записную книжку, где у меня выписаны классные сведения первой необходимости. Наскоро повторил самый трудный раздел: имена и отчества всех моих пап и мам.

Я поочередно обходил гостей, знакомясь с теми, кого видел впервые.

— Шушина.

У меня в руке маленькая шершавая ладонь приветливой синеглазой женщины.

— Как мой Коля?

— Сейчас сами увидите, Вера Федоровна.

— Филипповна…

— Простите, Вера Филипповна. Думаю, ваш Коля выйдет в чемпионы по бегу.

— Бегать-то он мастер. Две недели бегал от меня на свои тренировки. А вот что у него в табеле будет?

— Поговорим на собрании. Пока берегите здоровье, чтобы хорошенько поболеть за него.

Едва я представился еще нескольким гостям, как с «восточной трибуны» разнесся вопль малышей:

— Бегут! Бегут!

От разноцветных маек расцвела и повеселела площадка. Ребята разбирались по звеньям.

Забег на сто метров открывали самые неперспективные бегуны: Сева Колосов, человек задумчивый и далекий от спорта, нешустрый Митя Васнев и тяжеловес Малинин.

Главный судья Готя Степанов поднял над головой предмет восхищения всех мальчишек — настоящий стартовый пистолет.

Последнее напутствие тренеров и…

— На старт! Внимание!

От звонкого выстрела бегуны вздрогнули и помчались, сразу же образовав треугольник с Борькой и Митей по бокам и отставшим Севкой посредине. Со всех сторон, подгоняя, понеслись такие отчаянные крики, словно спор решался не резвостью ног бегунов, а прочностью голосовых связок болельщиков.

— Давай, давай! Жми!

— Сев-ва-а! Что ж ты!

— Красная майка! Не отставай!

— Борик! Борик!

Борик? Так могли звать Малинина только домашние. Я оглянулся на голос. Он принадлежал сухощавому мужчине в чесучовом костюме. «Наверное, отец», — подумал я. Но было не до него. Я болел за Леньку Горохова. Отстраненный от соревнований в наказание за подделку дневника, он явился на спортплощадку вместе с Васневым, и теперь, когда на друга навалилась такая непосильная ответственность, Ленька старался помочь как мог. Несмотря на угрозы судей, Горохов бежал рядом с Васневым, подбадривая, кричал и, упрашивал, обгоняя, протягивая руку, и, казалось, будь это в Ленькиных силах, отдал бы другу свои быстрые ноги и сильное верное сердце. Но чудес не бывает. Митя выдыхался. Его обходил Борис. При его массе достаточно было скорости, которую он развил еще задолго до финиша. Выпятив, грудь колесом, Борька толкнул ленту, но вдруг заспотыкался и, приземлившись, проюзовал на всей плоскости. Первым возле Бориса оказался человек в чесучовом костюме. Он легко поднял незадачливого победителя за плечи.

— Папа! Ты пришел все-таки, — проговорил Борис, пряча за улыбкой слезы. — Чья победа?!

— Твоя, твоя, — проворчал отец, стирая платком пыль вокруг алых пятнышек на Борькиных коленях. — Врач у вас тут есть?

— А вот наша докторша, — показал я на подоспевшую Наташку.

Но та не нуждалась в представлении. Став на колени перед Борисом, она раскрыла свой чемоданчик и достала флакон.

Малинин, глядя, как Наташка намазывала Борькины колени зеленкой, спросил:

— Вы классный руководитель у Бориса?

— Да.

— Узнаю.

— Не удивительно. Заочно знакомы, вы даже интересовались моим опытом воспитательной работы.

Малинин вскинул на меня острые, насмешливые глаза. Во всем его облике было что-то острое — в коротко остриженном ежике густых, седеющих по вискам волосах, в худощавом лице с тонкими правильными чертами, в подтянутой спортивной фигуре. Кивнув в сторону новых бегунов, Малинин заметил:

— Что ж, опыт-то вообще ничего.

— Вы думали, мы только и годимся на то, чтобы уборные мыть? — не удержался я снова от шпильки.

Он довольно легко перенес и этот укол — мужественно улыбнулся, но неприятную тему переменил окончательно.

— Напишите отношение, я вам подошлю несколько машин песка и ракушек. Надо оборудовать площадку, — сказал он голосом, привыкшим отдавать распоряжения.

Тут только до меня дошло, что передо мной — целый клад для школы, и через несколько минут я уже вел директора Малинина знакомиться с Василием Степановичем.

Соревнования шли своим чередом. Все обходилось без «скорой помощи», если не считать нужды в валерьянке, которую испытывали некоторые мамы и даже тренеры. Таня Черногорова и Володя Григорьев ссорились из-за каких-то секунд, решавших место подопечных звеньев. Зато Женя Панфилов был спокоен и деловит. Не зря он подпольно тренировал своих. Третье звено, проиграв эстафету, снова оказалось впереди, когда подвели итоги по прыжкам.

Судьба кубка решалась на последнем этапе соревнований — в перетягивании каната.

На арену вышли первое и третье звенья. Ухватившись за концы каната, ребята нетерпеливо тягали его, примериваясь к противнику.

— Птенчики, помните, — наставляла своих Таня. — Первый рывок — половина победы.

На другом конце каната Женя Панфилов угрожал:

— Представьте себе так: если они перетянут — всех повесят на этом канате! Тянуть насмерть!

Раздался выстрел судьи. Первое звено сделало свой знаменитый рывок, и стоявший первым в ряду противников силач Сашка Кобзарь вынужден был переступить черту. Но это был единственный шаг к поражению. Третье звено остановилось и медленно-медленно потянулось назад. Видя такое дело, Наташка Барабак, бросив чемоданчик, ринулась на помощь к своим. Не выдержал дальнейших мучений Ленька Горохов. Забыв о запрете, он ухватился за канат. Но уже было поздно! Даже неистовый вой болельщиков не мог изменить исхода. «Птенчики» разом ослабили напряжение, и победители покатились на землю. Несколько мам бросились поднимать, ощупывать и отряхивать своих чадушек.

— Господи! Так и покалечиться недолго! Неужели нельзя придумать какую-нибудь тихую игру?!

Но кто слышал эти причитания! Вскочив на ноги, ребята принялись за сумасшедший танец:

— На-ша по-бе-да! На-ша по-бе-да!

…Почетное право опустить флаг спартакиады выпало на долю Витьки Сомова. Для многих это было неожиданностью. Длинноногий Витька вышел абсолютным чемпионом по бегу и прыжкам. Вдобавок он оказался застенчивым человеком. Сашка Кобзарь силой вытолкал его из строя и напутствовал:

— Иди! Кого побаиваться-то!

Витька быстрее, чем следовало бы, опустил флаг.

Все. Ребята побежали одеваться. Я поблагодарил судей и тренеров.

Подошло время, назначенное для родительского собрания. Я решил провести его на воздухе. Старшеклассники помогли переставить скамейки на западную сторону школы. Тень от здания и тишина юного сада должны были умиротворяюще подействовать на изволновавшиеся родительские сердца.

Пока гости усаживались, я успел их пересчитать. Тридцать три из тридцати восьми возможных. Пришел «кворум»!

— Разрешите наше первое классное собрание считать продолженным…

Дождь

— Вот и сам папочка разбойников явился! — гневно приветствовала меня Полина Поликарповна, когда я вошел в учительскую с последнего урока.

— Полина Поликарповна, вы бы отбирали эпитеты, прежде чем их употреблять, — укоризненно заметила Виктория Яковлевна.

— А вы не защищайте! — повернулась в ее сторону Полина Поликарповна. — Не защищайте! Я правду кому хочешь в глаза скажу. Распустил Горский класс дальше некуда. Демократию развел: что хотят, то и делают! Третьего дня говорю: «Вертела, пересядь на последнюю парту». А он мне: «У нас только староста имеет право пересаживать!» Где это видано?! Одного классрука и признают, а на остальных им наплевать! И вот, пожалуйста, результат: человека до инфаркта довели!

Человек, доведенный до инфаркта, была, по-видимому, Тина Савельевна. Она полулежала на диване с компрессом на лбу.