Одна из самых ярких песен о пугачевщине. Ясно выражен непримиримый классовый антагонизм борющихся сторон. Вся песня является поэтическим отображением и переосмыслением встречи графа Панина с Пугачевым в Симбирске. Когда скованный, в клетке, Пугачев был доставлен в Симбирск, на другой день туда же приехал и граф Панин. Он приказал привести Пугачева и показать его собравшейся толпе. В тот же день, 2 октября 1774 г., в письме к кн. М. Н. Волконскому он описывает эту встречу: «Пугачев на площади, скованный, перед всем народом велегласно признавался и каялся в своем злодеянии и отведал тут, от моей распалившейся крови на его произведенные злодеяния, несколько моих пошечин, от которых из своего гордого вида тотчас низвергся в порабощение» (Гос. архив, YI. д. 527; также «Москвитянин» 1841, кн. II, стр. 482; Н. Дубровин «Пугачев и его сообщники», т. III, Спб. 1884, стр. 307–308. Панин ничего не пишет о своем разговоре с Пугачевым. О разговоре упоминает Рычков, описывая это свидание: «…может быть по привычке, своей, или по злой своей натуре, он (Пугачев. — А. Л.) ответствовал на вопросы его сиятельства очень смело и дерзновенно, то, раздража тем его сиятельство, тут же пред всем народом получил от собственных его рук несколько пощечин и ударов, из-за чего и начал уже быть кроток..» («Летопись Рычкова. Пушкин, Приложения к «Истории Пугачевского бунта»).
Возможно, что устное предание расцветило и развило разговор екатерининского сановника с предводителем восстания крепостных.
Возможно, именно на основании устных преданий Пушкин ввел в «Историю пугачевского бунта» разговор Пугачева с гр. Паниным. Пушкин так изображает эту встречу: «Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил ею на крыльце, окруженный своим штабом: «Кто ты таков?» — спросил он у самозванца. «Емельян Иванов Пугачев», — отвечал тот. «Как же смел ты, вор, называться государем?» — продолжал Панин. «Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно): я вороненок, а ворон-то еще летает». Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около двора,' ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него клок бороды». (Пушкин, «История Пугачевского бунта», гл. VIII).
Характерно, что в песне выступает мотив особого положения Пугачева — Петра III; его не могут судить сенаторы. Этот же мотив развивается и в современных пугачевщине рассказах (о чем ясно свидетельствуют показания пугачевцев на допросах. Этот же момент ясен и в рассказах уральских казаков.
9. Записано А. Н. Лозановой в 1930 г. в Нижнем Тагиле от жительницы гор. Невьянска (Средний Урал), Веры Васильевны Петровой, 52 лет, грамотной.
Замечательный фрагмент песни-плача о погибшем Пугачеве. Он особенно ценен для нас, как живой (до настоящего времени) след яркого и эмоционально богатого репертуара непосредственных участников пугачевского движения — горнозаводских крестьян.
Указывают, что эта песня больше известна в Кунгур-ском округе, где ее поют на больших сборищах, иногда на свадьбах.
Старшие родственники сказительницы, по ее словам,
, работали на Демидовских заводах. Старики (теперь уже покойные) рассказывали о пугачевщине, пели и песни. Теперь она помнит только этот отрывок.
10. Записано от казака Петра Плаксина. Напечатано в «Песнях уральских казаков», собр. А. и В. Железновыми, стр. 85–86 (дан и напев).
Здесь песня отражает настроения групп, мобилизованных в пугачевские отряды, которым после разгрома движения нередко приходилось скрываться и утверждать, что их участие в пугачевском восстании было вынужденным.
Поэтический вариант ее, также с упоминанием Петра III, записан у гребенских казаков (Ф. С. Панкратов. «Гре-бенцы в песнях», Владикавказ 1895, стр. 53). В основе песня, вероятно, рекрутская (о принудительной солдатчине), так как в вариациях ее нередко поется вообще о «грозной службе государевой». Напр. в песеннике 1792 г.;
Сторона ль ты моя, сторонушка,
Сторона ль моя незнакомая,
Что не сам-то я на тебя зашел,
Что не добрый меня конь завез,
Завезла меня кручинушка,
Что кручинушка великая,
Служба грозна государева,
Прыткость, бодрость молодецкая И хмелинушка кабацкая…
11. Записано В. А. Мясоедовой в Петровском у., Саратовской губ., напечатано в «Русской старине» 1874, кн. XII, стр. 817. Песня о сынке (агенте) Стеньки Разина осмысляется как песня о Пугачеве. Неизвестный молодец оказывается Емельяном Пугачевым, может быть, его агентом.
12. Записано в Москве. Напечатано в 9 вып. «Песен» П. В. Киреевского, стр. 252.
Одна из песен о пугачевских агентах. Оформление в стиле разбойничьих песен (разбойник приезжает к своей милой). Начало — песня о сынке Разина, появляющемся в Астрахани.
13. Записано П. В. Шейном от Н. Картавенко. Напечатано в 9 вып. «Песен» Киреевского, стр. 145–146.
Вариант с незначительными разночтениями помещен в труде Максимова «Сибирь и каторга», т. I.
Песня об одном из талантливейших помощников Пугачева — Чике-Зарубине, переименованном в графа Чернышева. Это предположение высказано также и Аристовым («Об историческом значении разбойничьих песен», стр. 85–86).
Песня о графе Захаре Григорьевиче Чернышеве, участнике семилетней войны, доверенном лице Петра III, записана в значительном ряде вариантов.
Известное имя вельможи эпохи Петра III явилось как бы прикрытием для песни о герое пугачевщины. По существу данная вариация песни о Чернышеве является песней безвестных разбойников, «сирот бедных, бес-пашпортЪых», очень часто прикрепляющейся к имени Разина, в данном случае через Разина к Пугачеву.
Село Лысково связано с верхневолжской разинщиной, но также оно связано и с действиями пугачевцев. По преданию, Чику-Зарубина везли на казнь окружным путем через Лысково, чтобы доказать массам, что он действительно пойман.
Здесь налицо опять поэтическое оформление глубокой связи разинщины и пугачевщины (то же в № 11, 12).
14—15. Зап. А. Н. Лозановой в 1930 г. на пароходной пристани Покровск — Саратов от урож. Пугачевского окр. М. Ф. Пяткиной, 60 лет.
Самые последние записи рассказов о пугачевщине.
Хотя в их содержании уже в значительной мере стерта классовая заостренность, — в сравнении с преданиями, приводимыми ниже, — но эти рассказы, записанные четыре года тому назад, ценны как указание на следы современной нам живой традиции о пугачевщине. Именно поэтому мы открываем ими собрание преданий о Пугачеве.
16. Рассказы о Пугачеве от донских казаков и волжских судовых рабочих даны Якушкиным (о немсм… «Ра-зинщина», Рассказы и предания, примеч. № 43).
Напечатана в сочин. Павла Якушкина, СПБ. 1884. стр. 405–406, в очерке «Путевые письма из Астраханской губ», 1879 г.
Передача воспоминаний очевидцев и свидетелей пугачевщины. Пугачев именуется храбрым воителем (не царем). Участники беседы (и слушатели и рассказчик) вспоминают о Пугачеве на ряду с Разиным и Ермаком. Сопоставление этих образов характерно для волжских рудовых рабочих и отчасти для донского казачества.
17. Дано А. Николаевом ср слов старой пирожницы из Саратова, Вахрамеерны. «Саратовские губернские ведомости» I860, № 25, ч. неофициальная.
18. Записано от того же лица, что и предыдущий рассказ. Напечатано в «Саратовских губернских ведомостях» 1860, № 14.
Обычные для рассказов о пугачевщине мотивы. Глухое упоминание о чародействе Пугачева — очевидно, отголосок преданий о чародействе Разина. Немецкий генерал, о котором упоминает предание, — вероятно, Михельсон, которому удалось захватить Пугачева.
19. Сообщено Ив. Мамакиным. Напечатано в «Живой Старине» 1890, вып. 2, стр. 139–140, «Великорусские народные легенды», сообщ. Ив. Мамакиным из Луко-яновского у., Нижегородской губ.
Рассказ чрезвычайно показателен для осмысления образа Пугачева как защитника крепостных. Пугачев противопоставлен жестокой крепостнице, которая (по преданию) умирает, потрясенная встречей с Пугачевым.