— А ну, хохол, держись, коли вызвался, — загорланил Домогацкий, поворачиваясь в сторону кубанца.

В наступившей жуткой тишине послышалось шипение паровоза… Унтера тревожно посмотрели в сторону железной дороги, засуетились, лязгая затворами, толкая пленных к обрыву.

— Эй, что там у вас? — Из-за бугра вышел молодой крестьянин, возглавляя небольшой отряд.

Домогацкий оглядел рассыпной строй нежданных свидетелей расправы. Убедившись, что это мужики, ответил небрежно:

— Вот… кончать привели. Чтобы, значит, в городе не воняло…

— Неплохая затея, — похвалил новоприбывший, отталкивая широким плечом фабриканта. — Ну-ка, посторонись! Сами кончим…

— То есть, почему? — не понял Домогацкий.

— Давай, отходи прочь! — грозно тряхнул чубом вожак непостижимого отряда. — Навоевались, хватит! Осип, собери-ка винтовки!

Расторопный Осип Суслов уже выхватывал у конвоиров оружие. Унтера пытались было сопротивляться, но отряд сомкнулся, выставив штыки.

Обезоруженных конвоиров прижали к берегу. Домогацкий завопил:

— Божечка мой, да ведь это красные!

— Ото наши хлопцы! — радостно вскрикнул Безбородко, сбрасывая с затекших рук кем-то обрезанную бечеву. — Гей, к оружию! Ще не пришел час вмыраты! Зараз мы покажемо, як большевики с подлой контрой гуркуют…

Он взял у Осипа винтовку. Затем шагнул к Степану и, заглянув ему в глаза, сказал неожиданно тихо и мягко:

— Спасибо, друже! За всих спасибо! Не дав сгинуть людям… До гроба запомяну!

Из толпы выступила женщина… Она узнала Степана Жердева, узнала Суслова, нагруженного отобранными винтовками, но еще медлила, точно не веря своим глазам. Наконец робко окликнула:

— Ося…

— Нюрка! — и веселый Осип крепко обнял любимую жену. — Значит, нашлась… Ну, теперь нам век не разлучаться! Потому как эту нечисть…

Что-то клокотало у него в горле, он взял винтовку наперевес и стал рядом со Степаном. Быть мвжет, прочитал кириковский комбедчик в глазах жены те ужасы, что пережила она при разгроме отряда Быстрова, на городских баррикадах и здесь, у реки…

— Товарищи! — Степан поднял наган. — По врагам народа…

— Степан, не оставить ли толстого? — не то в шутку, не то серьезно спросил кто-то из отряда. — Для цирка, глядишь, пригодится. Где такого урода найдешь?

— К черту! Меньше в жизни пакостей будет, — отмахнулся Степан. — Огонь!

Он подошел к тем, что минуту назад ждали смерти:

— Берите винтовки, товарищи… За мной!

Отряд Степана двигался на фланге рабочего Железного полка, прибывшего из Орла. Пехотные цепи, растянувшиеся от Сосны до Низовки, следовали за бронепоездом. И чем ближе к городу, тем больше присоединялось к ним добровольцев.

Люди шли молча, торопливо. На ходу отстегивались гранаты, к винтовкам примыкались штыки.

С Георгиевской колокольни ударила пулеметная очередь. Пули защелкали по рубежу, на котором остановился Степан. У крайних домишек Казацкой слободы заметались вражеские дозорные.

— Вперед! — Степан взмахнул гранатой и побежал к переулку, запруженному мятежниками. У вокзала грохнуло орудие. Снаряд просвистел высоко в небе, и на месте Георгиевской колокольни задымились развалины. Бронепоезд бил по огневым точкам.

Мятежники отхлынули в центр города.

— Взяли город — держаться надо! — кричали наиболее ретивые.

— Держись, ежели пуговицы крепкие, — в страхе огрызались из толпы. — Вон он как потчевает нашего брата!

На городской площади кулаки успели вырыть окопы и здесь встретили наступающих огнем. Бронепоезд обстреливал дороги, по которым подходило мятежное подкрепление. Сообразив, что красные не бьют по городу, не желая производить разрушения и избегая лишних жертв, Клепиков двинул свои банды в контратаку.

«Как там склад?» — взволнованно думал Степан.

Сердце его замирало при мысли о Насте, судьба которой теперь зависела от судьбы склада… Он смотрел на приближающиеся густые цепи противника, слушал злобный крик и вой и, размахиваясь, изо всей силы метал гранаты.

Сначала, когда враг побежал, Степан был уверен, что мятежникам не удалось вооружиться. Однако ураганный огонь и последующая контратака убедили его в обратном. Враг, несомненно, имел достаточное количество пулеметов и винтовок. Откуда?

— Обходят, Степан, — кричал ему Осип. — Унтера лютуют!..

Степан оглянул фронт. Унтера прорвались справа, у вокзала. Они окружили бронепоезд, стучали по его стальным бокам прикладами.

— Ага! Рвануть-то вам и нечем! — и Степан радостно сдавил Осипову руку. — Держится склад!

— Чего? — не понял Оська. Степан, не отвечая, пошел вперед.

Бронепоезд ударил шрапнелью по толпам мятежников, начал косить пулеметами. С громовым «ура» красные кинулись в штыки.

Враг отступил до Сергиевской горы и снова перешел в контратаку. Клепиков выделил в первую цепь свои ударные силы, подкрепленные адамовским денатуратом.

За Степаном увязались трое. Затем вынырнул из придорожной канавы четвертый. Они палили из винтовок и ревели пьяными голосами:

— Решай комбедчиков! Бей наповал, ребята!

Степан, отстреливаясь, уложил двоих. Патроны в нагане кончились, и теперь это оружие могло пригодиться лишь в качестве привеска к собственному кулаку. Однако Степан недаром считался отличным гранатометчиком. Размахнувшись, он запустил наганом в темную фигуру врага. Мятежник, застонав, свалился.

В этот момент к Степану бросился с винтовкой наперевес тот, четвертый, который вынырнул из канавы. Степан инстинктивно схватился за штык, направленный в него. Он увидел близко толсторожего унтера. Это был Глебка. В схватке они сорвались с глинистого обрыва и оба выронили винтовку.

Глебка выдирался из крепких Степановых рук, пыхтел, бил коленом в живот. Он шарил вокруг, ища спасительное оружие… Но Степан первый ощутил в руках мокрый от росы винтовочный приклад.

— У-у-у! — повторило далекое эхо последний Глебкин крик…

Глава пятьдесят третья

В пулемете Гранкина закипела вода. Николка подбежал с чайником, открыл наливную и выливную пробки, сменил воду.

Враги подползали к проволоке, окружавшей окопы, резали ее ножницами, рубили топорами и лопатами… Много раз за эту ночь они кидались на склад и на заставу у моста, которая дралась под руководством Терехова.

— Видишь крайнюю яблоню? — Настя указала Матрене на подкрадывавшегося кулака. — Целься лучше, мушку держи на прорези прицела. Левый глаз-то закрой! Опять промажешь!

— Я, милая, с тобой не сравнюсь, — возразила Матрена, наводя свою тяжеловесную винтовку. — Ты, Настюха, в цирке обучена…

И не успела Настя рассердиться на поспешный выстрел, как черневшийся за стволом яблони мятежник рухнул на землю. Матрена шевельнула непослушным, сухим языком:

— Это я?

— Да.

— Слава тебе, господи… — перекрестилась Матрена, — помог отплатить за моих голодных деток.

Закладывая в приемник пулемета новую ленту, Гранкин рассмеялся:

— Ты щедрая, тетушка! Но гляди: не рыжая ли борода у того мужика, которого ты сшибла?

Он намекал на Федора Огрехова, давно уже неравнодушного к Матрене.

Наступило затишье. Из окопа смотрели землисто-серые, застывшие в напряжении лица бойцов. Было слышно, как на заставе у моста неусыпный Терехов рассказывал о боях под Царицыном, о своем комиссаре.

— В тот день мы восемь атак отбили. Кадет огня боится, ему бы с налета рубать… А у нас ребята подобрались — ничего. Царицынские рабочие. Кладем сукиных сынов за милую душу. Тут, гляжу, идет по окопу комиссар. Шинелька простецкая, а лицо смелое и доброе, и улыбается эдак в усы. «Ну, как, говорит, жарко?» — «Ничего, говорю, артиллеристы нынче помогают. Молотим каждый свою копну…»

«Где теперь Степан?» — думала Настя.

По тому, как внезапно вызвали Степана со склада, она догадывалась об исключительной важности поручения. Ему всегда доставалось самое трудное и ответственное.

Настя смотрела из окопа. Тонкие брови замерли в каком-то сосредоточенном изломе. От склада хорошо была видна застава у моста, которую мятежники старались обойти, чтобы одним ударом сломить два последних очага сопротивления. Они лезли по крышам домов, пробирались дворами и переулками, группами и в одиночку, прячась в садах… Перебегали от дерева к дереву, ползли в высокой траве.