— Наши ребята, Колька… Не трусь!

— Держись, Яков, приехали…

Машина остановилась перед германским посольством. Седоки вылезли. Постовой милиционер повернулся к ним.

Блюмкин нагло взглянул на милиционера и первым прошел в дверь…

«Началось», — подумал Клепиков, следя с противоположного тротуара.

Он знаком приказал своим людям двинуться к посольству. Мог появиться милицейский наряд, вызванный немцами по телефону. Могли прибыть красноармейцы. В задачу Клепикова входило устранить всякую помеху Блюмкину. Если надо, отвлечь внимание на себя, завязать уличный бой, выиграть время…

Шел третий час дня. Было душно, хотелось пить. Клепиков прислонился спиной к железной ограде и нащупал в заднем кармане браунинг. Он стоял так десять минут, двадцать, полчаса. Тянул сквозь стиснутые зубы горячий воздух. Нервы его напряглись до предела.

Чинно блестели огромные зеркального стёкла посольские окна, Ничто не нарушало тишины.

После, когда все совершилось, Клепиков узнал причину столь долгой задержки: секретарь, прочитав предъявленную Блюмкиным бумагу, отправился докладывать. Вышел первый советник посольства доктор Рицлер.

— Я к вашим услугам, господа, — он с опаской и невольным любопытством рассматривал посетителей. — Господин посол поручил мне переговорить по интересующему вас вопросу.

Стараясь держаться важно и независимо, Блюмкин пробурчал:

— Дело, по которому мы прибыли, касается лично господина посла. Мы должны говорить с графом Мирбахом.

— Уверяю вас, господа, что я правомочен обсуждать все вопросы, — возразил Рицлер и нахмурился.

Но Блюмкин стоял на своем. После долгих препирательств Рицлер удалился. И скоро вернулся, объявив, что теперь ему поручено говорить и по личному вопросу, касающемуся господина посла.

Блюмкин растерялся. Такого оборота дела он не ожидал. Наконец хитро усмехнулся. Он согласился, чтобы советник вел переговоры, но с условием, если будет от Мирбаха письменное на то подтверждение.

Рицлер изумленно поднял брови. Побагровел и ушел, хлопнув дверью. Тотчас открылась боковая дверь. Показался грузный, весь в черном, посол. Они уселись в малиновой гостиной. Рицлер, Мирбах и переводчик лейтенант Мюллер — по одну сторону стола, Блюмкин — по другую. Андреев поместился на стуле за спиной Блюмкина, загородив собою дверь, чтобы никто не вошел.

С первых же слов Блюмкина посол забеспокоился… С кем он имеет дело? Что надо от него этим двум подозрительным типам? Кажется, он сделал оплошность, согласившись участвовать в столь нелепых переговорах.

Упершись кулаками о стол, Мирбах тяжело смотрел выпуклыми глазами. Он лишь ждал удобного момента, чтобы встать и уйти.

Когда Блюмкин сунул руку в портфель, Мирбах начал с ужасом подниматься. Но посетитель достал из портфеля дело Роберта Мирбаха. Переговоры он вел неумело, сбивчиво, и не требовалось быть дипломатом, чтобы усомниться в его компетенции. Взглянув на папку и услыхав имя своего племянника, посол заявил категорически:

— Это меня не касается.

Однако продолжал сидеть. Что-то удерживало его. Вероятно, желание побольше выведать от этого неловкого, болтливого уполномоченного…

Блюмкин полез в карман, и снова Мирбах испугался. Посетитель вынул простой, не совсем чистый платок и высморкался.

— По-видимому, — сказал Андреев, — послу угодно знать меры, которые могут быть приняты против него

— То был условный знак.

Блюмкин вскочил, выхватил из кармана револьвер и выстрелил последовательно три раза — в Мирбаха, в Рицлера, в Мюллера. Немцы свалились под стол…

Блюмкин кинулся в соседнюю комнату. Андреев бежал следом. Они на минуту задержались в дверях. Тишина воцарилась гробовая. Никто не появлялся.

Оглянувшись, Блюмкин увидал выходящего из малиновой гостиной Мирбаха. Посол шатался, опираясь рукой о стену.

Блюмкин ощутил в руке бомбу — не помнил, когда успел вынуть из портфеля. Швырнул ее под ноги послу.

Тот судорожно перешагнул неразорвавшуюся бомбу. Слабым голосом крикнул что-то по-немецки, теряя равновесие. Грузное тело его медленно сползало по стене на пол.

Блюмкин толкнул Мирбаха в грудь. Затем подхватил бомбу и, разбежавшись, с силой метнул в стену, рядом с послом.

Страшный взрыв оглушил и отбросил Блюмкина к окну. Стены треснули, рухнул потолок…

Клепиков на улице не слышал револьверных выстрелов. Массивное здание поглотило эти звуки. Но внизу, у подъезда, показался бледный молодой человек и опять исчез… Милиционер насторожился.

И тут совсем рядом, почти над головой, грохнуло, засыпав Клепикова осколками стекла, штукатуркой…

Из окна, вывалился Андреев. Пробежав по траве палисадника, перемахнул загородку.

Милиционер отстегнул кобуру. Клепиков выстрелил. У милиционера слетела фуражка, но сам он целился в Блюмкина, который, прыгнув со второго этажа, сломал ногу и полз теперь на четвереньках к ограде.

Подскочив, Клепиков помог ему перебраться через решетку. Пуля из милицейского нагана попала в другую ногу Блюмкина. В машину его втиснули уже без, сознания. Шофер дал газ.

Навстречу бежали люди, размахивая руками и что-то крича.

Машина неслась по улицам, делая петли.

Покровский бульвар. Трехсвятительский переулок. Морозовский особняк… Ворота открылись, машина нырнула во двор.

Глава тридцать вторая

В морозовском особняке помещался штаб отряда Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Во главе отряда стоял «левый» эсер Попов.

Хитрый и ловкий, Попов завоевал своей ретивостью полное доверие у начальства. Он громил банды, не раз попадал в тяжелое положение и всегда выкручивался.

Ходил в простой, матросской форме, стриженный под машинку. Не любил выделяться. Грудастый и гладкий, добродушно называл подчиненных братвой, хлопал по плечу, был не прочь распить бутылочку.

Между тем, имея задание эсеровского центра, Попов готовился к решающим событиям. Вышибал из отряда коммунистов и сознательных рабочих. Кого не удавалось скомпрометировать, отправлял на фронт. В отряде оставались преимущественно моряки.

— Наш отряд — особый. Тут нужны отборные ребята, — говорил он председателю ВЧК Дзержинскому.

Когда-то моряки эти служили в эскадре Черноморского флота. Но после гибели кораблей, потопленных по распоряжению большевистского центра, чтобы не достались немцам, экипажи вышли на сушу. Перед ними лежали разные пути. Кто верил в революцию, подался на Царицын, Астрахань, Новороссийск, пополняя ряды боевых дивизий, сражающихся с белогвардейцами. Другие примкнули к анархистам и с пулеметными лентами через плечо и бомбами на поясе брали приступом вагоны, чтобы ехать в тыл, грабить, пьянствовать и распевать под гармонь «Яблочко».

Нарываясь на заградительные посты, анархисты пускали в ход оружие, а потом разлетались в разные стороны. Шалым ветром прибивало многих из них к батьке Махно, к атаманам Григорьеву и Марусе… Остальных вылавливали агенты чрезвычайки.

Из таких вот моряков и сколачивал Попов ядро своего отряда.

Он завалил военные ведомства требованиями на дополнительные вооружение, обмундирование и продовольствие. При этом «левый» эсер ссылался на возросшие трудности борьбы с контрреволюцией и спекуляцией.

Отряд его состоял из шестисот штыков. Была артиллерия, были броневики и взрывчатые вещества. В морозовском особняке Попов устроил опорную базу, откуда эсеры и собирались диктовать условия большевикам.

Когда машина с Блюмкиным въехала во двор, огромная толпа поповцев, вооруженных до зубов, обступила ее; поднялся галдеж, расспросы и поздравления; духота сгустилась, пахнуло спиртовой гарью…

Блюмкина унесли в помещение, а во дворе начался митинг.

Клепиков, еще не оправившись от пережитого, все же заметил, что поведение людей и оружие, висевшее на них в таком изобилии, выглядят чересчур театрально. Пушки стояли на боевых позициях, одна повернута в сторону Кремля… Но двор окружали высокие здания, и стрелять можно было только в небо.