— Предположим. Но вы могли бы… ну, как бы это выразиться… вести себя более сдержанно, несколько стушеваться. Существует движение за мир. Коммунисты входят в него. Ладно. Но предоставьте руководство на этом участке другим. Столько есть на свете дел. Пусть каждая организация действует в своей области, не конкурируя с другой.

— Наша партия не похожа на другие организации, — вставляет на всякий случай Анри, еще не вполне понимая, что хочет сказать доктор.

Деган, словно не слыша этого возражения, или не считая нужным отозваться на него, развивает свою мысль:

— Некоторых людей это отпугивает. Они говорят: раз коммунисты — партия мира, движение за мир неизбежно является ответвлением их партии. Наше участие в движении используется в интересах этой партии, а мы с ней не согласны, мы ее не признаем.

— А, небось, когда твой дом горит…

— …ты не отказываешься от помощи соседа-коммуниста? Знакомый довод… Слушайте, Леруа, меня-то убеждать не нужно, вы это понимаете, надеюсь? Но есть люди, которые хотят мира и не любят коммунистов. Я даже знаю одного, который примкнул к движению из таких соображений: «Надо же доказать, что не одни только коммунисты занимаются хорошим делом. Надо бросить им вызов!»

— Вот вы и противоречите самому себе. Ведь он все-таки примкнул.

— Правильно, — смеясь, соглашается доктор, — но ведь он исключение. А многих вами пугают, и они не решаются принять участие в движении, считают, что вы заходите слишком далеко.

— Позвольте, я что-то не понимаю. Мы, коммунисты, заходим слишком далеко? А разве мы требуем, чтобы все соглашались с нами по всем вопросам, включая и «глубокие корни нависшей угрозы войны», как сказал Морис Торез. Кто же больше нас стремится к объединению? Мы это разъясняем на каждом собрании и говорим совершенно определенно: конечно, у нашей партии, как у партии, своя программа, но мы вовсе не собираемся навязывать сторонникам мира наши взгляды. Мы — за единство и считаемся с убеждениями людей, которые стоят на платформе единства. Разве не верно?

— Верно, но…

— И когда мы высказываем свою точку зрения по поводу вопросов, которые вносят разлад в движение, нами всегда руководит одно желание: объединить людей, ибо для истинного единства необходима ясность. Верно?

— Верно-то оно верно, но дело, главным образом, не в самом движении за мир.

— Не понимаю.

— В движении за мир ваша деятельность ясна. А вот вне движения за мир… То, что делает ваша партия, «как партия», по вашему выражению, — вот это и смущает и вносит раскол даже в ряды сторонников мира.

— Каким образом?

— Некоторые из них заявляют: нам не все говорят, зная, что мы не со всем можем согласиться. Но, в сущности, мы служим, так сказать, резервом и арьергардом коммунистической партии, она действует настойчиво и ведет нас в определенном направлении, а мы с этим не согласны.

— Разве можно кому бы то ни было бросить упрек, что он слишком рьяно борется за мир? Тут я опять вас не понимаю…

— А, по-моему, все совершенно ясно, — начинает нервничать Деган. И, отбросив от себя нож, говорит. — Вы правы, нельзя никого упрекнуть — ты, мол, слишком усердно защищаешь дело мира. Но ведь еще нужно, чтобы все признали, что вы боретесь именно за мир. Например, когда вы сорвали отправку оружия в Индо-Китай или когда вы останавливаете поезда…

— Ну и что же?

— Ну, так вот… Некоторые люди против атомной бомбы и против перевооружения Германии, но они все еще считают, что неправ Хо Ши Мин. И они говорят: примыкая к движению за мир, мы тем самым встаем в один ряд с коммунистами, мы косвенно поддерживаем Хо Ши Мина. С основами, на которых держится единство сторонников мира, надо считаться и вне движения за мир.

— Вы лично тоже так думаете?

— Я?.. В общем — нет. Не совсем. Но некоторые ваши методы… Например… вот я как раз хотел поговорить с вами о пароходе с оружием. Он, конечно, прибудет, если своевременно не примут меры… Так вот… иногда мне приходит на ум — не лучше ли вам дать ему разгрузиться, чем угробить все движение.

— Это чудовищно! — воскликнул Анри. И, вскочив, начал расхаживать по комнате, засунув руки в карманы.

— Чудовищно? — переспрашивает Деган, повышая голос, и тоже встает из-за стола. — А разве не чудовищно было бы развалить широкое движение за мир… Оно ведь больше всего беспокоит поджигателей войны. Вы же это знаете, об этом пишут даже ваши газеты, и вы готовы пожертвовать им ради попытки — возможно, безуспешной попытки — сорвать разгрузку какого-то ничтожного количества военных материалов!.. Не пожимайте плечами, Леруа. Вспомните, что творилось в городе во времена «Кутанса» и «Дьеппа»[12], вспомните кровопролитные столкновения между докерами и полицией, митинги, демонстрации… Вы забыли как этим воспользовались враги, как они при помощи газет и радио запугивали население коммунистами! Они кричали: «Идет подготовка к насильственному перевороту! Репетиция перед революцией! Предварительные маневры — а потом нас атакует Москва». И сколько еще распускали подобных вымыслов! Вспомните… А сейчас будет еще хуже, ибо наверняка произойдет более ожесточенная схватка. И вот, если в городе снова воцарится такая же атмосфера, эти доводы могут подействовать на некоторых участников движения за мир, даже на тех, кто подписал Обращение, кто против разгрузки американского оружия… Они испугаются репрессий, убоятся преследований за «соучастие в действиях» тех десятков и десятков рабочих, которые опять будут арестованы, испугаются газетной кампании против «сообщников коммунистов». Все это легко представить себе! Если вы — партия мира, вы должны и об этом подумать!

— Вот оно что! — Анри возвращается на свое место. Деган по-прежнему стоит у стола. Глядя в лицо Дегану твердым взглядом, Анри отвечает, стараясь говорить как можно спокойнее. (По его мнению, разговор и так уж ведется в слишком повышенном тоне.) — Выходит — раз мы партия мира, мы должны отворить двери войне? Вдумайтесь! Это же нелепо! И что это за движение в защиту мира, если оно может рассыпаться от малейшего выступления, которое идет параллельно с ним?!

Анри подождал пока Деган уселся за стол и снова заговорил:

— Если б это действительно было так — значит, это внутренне гнилое, никуда не годное движение, а в таком случае его гибель была бы небольшой потерей. Вы подумайте, Деган… Разве пожарный, который бросается в горящий дом, заслуживает упреков со стороны тех, кто лишь заливает пламя водой? Если, конечно, на самом деле есть намерение потушить пожар… Заметьте, что борьбу против разгрузки американского оружия, как мы уже знаем на опыте, ведут не одни коммунисты.

— Конечно… Но если бы вас не было!.. Не будем играть словами. Серьезно, Леруа… Я озабочен судьбой движения…

— Мы тоже, Деган, озабочены. Но я еще раз повторяю — движение за мир нельзя было бы назвать этим именем, если бы оно было против необходимой, совершенно необходимой нашей борьбы.

— А если вас побьют! Движение спадет. Совсем спадет!

— Вы не знаете, как воодушевлены докеры, вы недостаточно верите в рабочих. Вы заранее на всем ставите крест. А наша задача — поддерживать веру в победу… Наша борьба, раз она нужна, не может повредить объединению людей. Наоборот, она — единственный способ, единственный надежный способ упрочить и расширить это единение.

— Все это слова. Красивые слова! Вот посмотрите, что выйдет на практике…

— А что выйдет на практике, если ничего не будет предпринято, чтобы не пропустить оружие? Французское движение за мир будет опозорено. Вот и все. Представьте себе, Деган: у постели больного созван консилиум. Вы твердо знаете, что́ надо сделать для спасения этого больного. Остальные колеблются. Берете вы на себя ответственность или нет?

И сказав это, Анри думает: «Сравнение сильное и сказано больше, чем я хотел сказать. Это слишком резко по отношению к огромному количеству честных людей, которые не во всем со мною согласны и тем не менее дорожат миром — возможно, так же, как и я». Чтобы смягчить свои слова, он подчеркивает: