Государь не забыл написать и о том, что под Смоленском он подписал грамоту, где говорится: если новый польский король не выполнит его требования, войну он не остановит.

Под угрозой дальнейшего продвижения русских войска Радзивилла и Выговского соединились. Москали тоже не дремали. «Врагу не ведомо, — писал Алексей Михайлович, — что стольник Бутурлин и полковник Василий Золотаренко все их обозы сегодня же уничтожат и захватят все знамена…»

Никон прочитал Зюзину и те места из письма, где царь называет его Государем Всея Руси и похваляется своими победами. Но Патриарх знал, что это только половина правды. Верные люди из армии сообщали ему, что Государь труслив, долго ведет переговоры с Сапегой и Радзивиллом. А ведь Никон не раз ему говорил: «Этим голодным волкам не стоит верить!» Только из-за нерешительности Романова шведы вошли в города Гродно и Дриссу, их король сообщил Хмельницкому о продаже украинцев русскими.

Матвей Кудимыч слушал, слушал Никона и не удержался:

— А меня, Святейший, зачем сюда пригласил? В ратных делах я не понимаю, да и Государь со мной не считается. Какую пользу от меня ожидаешь в этих вопросах?

Никон поднялся — рукава его рясы вороньими крыльями встрепенулись. Прошелся по длинной келье, поучающе начал:

— Матвей Кудимыч, помолись перед аналоем святителя Филиппа, дай клятву, что ни перед каленым железом, ни перед ликом смерти не продашь меня за то, что открою тебе здесь.

Зюзин не сразу понял просьбу Патриарха. Только сердцем чувствовал: тот раскроет ему то, от чего, возможно, зависит его дальнейшая судьба.

Оба опустились на колени. Слово в слово Зюзин повторял за Никоном слова клятвы. Потом Матвей Кудимыч стал слушать. Наконец Патриарх замолчал. На боярине будто не толстая шуба висела, а наизнанку вывернутый тулуп. Аж похолодел от услышанного. Это как понять: Государь за Аввакума стоит?! Даже потаенное письмо отправил в Сибирь воеводе Алексею Пашкову. Протопопа, мол, ты не трогай, дескать, не я его туда послал, а Никон, и в этом деле ему помогал Зюзин. Хорошо, что письмо не дошло до адресата, верные люди вовремя его перехватили, и теперь оно у Никона.

— Выходит, Государь за глаза и на тебя воду льет. За спиной козни строит? Вот этого он не хочет? — Матвей Кудимыч в угол показал кукиш, как будто царь рядом с ними в келье находился.

— Не ставь себя ниже других, князь, — сказал Патриарх. — Но и о хитрости врагов не забывай. Думаю, пора Милославским рот заткнуть, в казну они своими мордами залезли!

— Хорошо, Святейший. Царю и ты больно-то не доверяй. Знай, Тишайшим его прозвали по ошибке…

Домой Зюзин возвратился за полночь. Яким открыл ему дверь и сразу же сообщил: у них в гостях находится Ордын-Нащекин, брат его покойной жены. Теперь он служит во Пскове воеводой. «Видать, и его Патриарх пригласил», — подумал князь.

— Афанасий Леонтьевич за стол не стал садиться — как приехал, сразу прилег. Устал, знать, с дальней дороги, — добавил ключник.

— Не трогай его, пусть отдыхает, — приказал строго Матвей Кудимыч.

Через открытое окно в горницу шел свежий воздух, настоянный ароматом цветов благоухающего сада. Пели какие-то неведомые птицы. Князь поднял со стола колокольчик, слегка встряхнул его.

Пламя свечи заколыхалось от легких шагов вошедшей девушки. В горнице пахло только что сорванными с ветки яблоками. Но яблок нигде не было. Оголенные по локоть руки она испуганно прижимала к груди. Гладкие ее плечи прикрывала домотканая белая кофта. Красные узоры на груди трепетали от прерывающегося дыхания.

— Как звать-то? — спросил Матвей Кудимыч, разглядывая незнакомую служанку. На губах его заиграла таинственная улыбка.

— Виринеей… — девушка так покраснела, словно во время поцелуя ее поймали.

— Виринеей, говоришь? Красивое имя тебе дали. — Князь о чем-то снова задумался. — Раньше-то тебя не видывал.

— Я здесь второй день, — тихий голос девушки звучал как птичья песня.

— Откуда родом-то?

— Из Отрадного…

— Из От-рад-ного, — растягивая слово, князь лизнул губы, будто только что свежей малины отведал. — Пройди-ка поближе.

Девушка попятилась.

— Э-э-х! — Матвей Кудимыч тяжело встал со скамьи.

— Боюсь я…

— Дурочка! — Зюзин во весь рот улыбался. — Приготовь-ка постель, поздно уже, спать пора. — И, подойдя поближе, взял девушку за руку, подвел к широкой кровати. — Не бойся. Ты мне нравишься. Будешь умницей, вместо жены холить стану.

В саду закричала сова, будто кто-то ее за хвост потянул.

Вот уже второй год российские полки гуляют по Европе. Бои велись затяжные: враг за каждый пятачок земли дрался. А ещё, куда ни глянешь — одни моря да реки. Без судов как без рук. Наконец нашим удалось выйти к Финскому заливу, остановились передохнуть и ждать помощи новыми силами и продовольствием. Здесь же, вблизи крепости Орешек, провели осень.

Эту крепость в 1323 году построили новгородцы для охраны своих земель. Через ее порт велась торговля с Европой, здесь был создан небольшой парусный и гребной флот. В XVI веке шведы захватили близлежащие городки и Орешек. С потерей крепости Россия оказалась без моря, была оторвана от Европы. По Столбовому договору царь Михаил Романов, отец нынешнего государя, заставил шведов вернуть новгородские земли, а вот морские крепости ему не отдали. Недаром тогдашний шведский король Густав-Адольф на сейме, смеясь, объявил: «Свои каменистые поля пусть русские теперь грызут, а у нас осталось море, без него заживо похороненным себя чувствуешь…»

Взятие Смоленска вновь окрылило русских. Теперь можно было подумать и о возвращении морских побережий.

Вот почему после отъезда царя в Смоленск Никон отправил Петра Потемкина с полком к Финскому заливу и вслед послал полк донских казаков. Через Новгород Потемкин доехал до залива и приступом взял его правый берег. Зря по сей день историки наши стараются уверить нас, что «окно в Европу» прорубил Петр I. Начало было положено Никоном.

Когда Потемкин открыл путь царю, Алексей Михайлович вошел в Ливонию, взял Динабург и начал готовить своё войско к новому штурму. Городу дали новое название: Борисо-Глебов.

В день Покрова, после литургии в только что построенной православной церкви, Государь пригласил к себе своих воевод: Матвеева, Сабурова и Хитрово.

— Дела наши плохи, — сказал он им, — Никон пишет, что по осеннему бездорожью военное снаряженье и продовольствие не на чем сюда доставить. Обозы двинутся, когда дороги замерзнут. Вот только как осень выдюжим — лошади и люди от голода вымрут.

— Что же нам делать, Государь? — спросил Хитрово, который на рожон никогда не лез первым.

— В Полоцк надо собираться. Так и Патриарх предлагает.

— Сидя в Кремле, Никону легко учить, — пробубнил Сабуров.

— А как без моря быти, об этом ты подумал, окольничий? — рассердился Государь. — Орешек шведам оставим, тогда спрашивается, зачем мы сюда прибыли? На море глядеть? Соберем новые силы, тогда обратно вернемся.

На третий же день русские двинулись в Полоцк. По пути Юрьев (Дерпт) взяли, оставив там для защиты половину полка.

Через месяц царь отправил Артамона Матвеева в Вильну, где московский посол вел переговоры с поляками. Надо было выиграть время. Алексей Михайлович ждал свежих сил и съестных припасов.

За государственными заботами Никон и не заметил, как белые сугробы сменились бело-розовой кипенью садов. На московских улицах цвела черемуха, зеленели березы.

Патриарх часто бывал в Новом Иерусалиме. За год здесь построили половину храма Воскресения, кельи, склады, другие подсобные помещения.

Никон царствовал, упиваясь своей властью и в мирских, и в духовных делах. И не замечал, что противников у него ещё больше прибавилось. Новый монастырь одним своим именем возбуждал ярость врагов: что, мол, этот смертный надумал — центр мироздания по своему разумению устраивает, русскую веру под залог отдавая?..