Простившись с Чайковским, которому Ермолов велел оставаться в Константиногорске и немедля приступить к порученному делу, главнокомандующий выехал в Георгиевск.

То, о чем Алексей Петрович предупреждал Попова, случилось через неделю. Воспользовавшись туманом, абреки из аула Трам напали на поселок у Горячей, очистили кибитки, палатки, захватив все ценное, увели в плен более десяти женщин и мужчин, среди них приехавшего лечиться тяжело больного полковника Уварова.

Коменданту крепости доложили об этом только утром. Попов немедленно выслал в Трам роту солдат. Наряд вызволил из плена всех захваченных, за исключением полковника. Оказалось, что на восходе солнца все взрослое население Трама справило кровавую тризну: растоптало тело Уварова, а потом абреки разрезали его на куски и бросили собакам на съедение.

Попов доложил об этом генералу Сталю, тот — Ермолову. Алексей Петрович в это время находился в крепости Грозной.

Ермолов показал донесение генерала Сталя своему адъютанту, горцу по происхождению, полковнику Кар-данову, мнением которого дорожил. И когда Карданов прочел донесение, генерал негодующе сказал:

— Зверство сие простить аулу нельзя. Но какое применить наказание?.. Казнить всех, кто терзал полковника Уварова, то есть поступить так же, как поступили фанатики?..

— Нет, ваше высокопревосходительство. В интересах России не следует применять кровавого наказания. За кровь горцы будут мстить кровью — таков закон мусульман,— ответил Карданов.

— Тогда, что же, по-вашему, погладить по голове дикарей?—строго взглянул главнокомандующий на адъютанта.

— Нет, наказать надо, но бескровно... можно переселить...

Ермолов отдал приказ генералу Сталю: всех жителей Трама выселить, а дома сжечь... И вообще очистить от татарского населения предгорье от Машука до Бак-сана.

ПЕРВЫЕ ПОСЕЛЕНЦЫ

Попов Иван Никифорович и его супруга Софья Игнатьевна, молодая, розовощекая толстушка, любезно предложили Чайковскому поселиться в одной из комнат комендантского дома. Петр Петрович был несказанно рад: он будет жить в местах, где родился, рос до тринадцати лет.

Чайковский сходил в Солдатскую слободку, разросшуюся вдвое, посетил своего первого учителя, протопопа Малахия Александровского, узнал, что его сын Павел закончил семинарию и ныне учится в духовном заведении, даст бог, станет протоиереем.

Петр Петрович нанес визит отставному титулярному советнику Чернявскому, ведающему управой по гражданским делам. Чернявский в доверительной беседе за рюмкой вина начал расхваливать выгоды домов в сей местности. Поэтому он, Кондратий Степанович, имеет дома для сдачи внаем приезжающим, «не токмо здесь, в Константиногорке, но и у источника Горячего». Там у него поставлены легкие, под камышовой крышей, два домишки, которые он «сдает» за двести рублей в месяц. «Сумма баснословная, скажи в России — не поверят».

— За все дома, сдаваемые внаем, наверное, налог уплачиваете немалый,— поинтересовался Чайковский.

— Лично я плачу токмо за те, что в слободке. А те, что у источника, записал на родственников, проживающих в Георгиевске, как будто они их владельцы — по закону неместные пошлину не уплачивают. С умом ведь любое дело надобно вести,— самодовольно хихикнул Чернявский.

Оказалось, что управа по гражданским делам, подчиняясь Георгиевскому уездному правлению, занималась сбором податей с солдат отставных, живших в слободке, вела хозяйственные книги, вершила суд над ворами, драчунами, нарушителями законов. В подчинении Чернявского были свои люди — коллежский асессор Уманов и провиантные комиссары братья Барковские, которые закупали у местного населения скот, излишки

хлеба, поставляя это интендантству Линии —вели дело с «умом», не забывали себя.

Чайковский завел речь о том, что его Ермолов назначил старшим членом Строительной комиссии, а канцелярии, где поместилась бы комиссия, нет, нужен дом.

— О чем горевать! Я продам пустующий домишко — отставного солдата увели черкесы в плен, а семья вымерла — ничьим считается.

И продал за бесценок. Чернявский сообразил, что иметь деловой, дружеский контакт с человеком, назначенным на весьма высокий пост, облеченный властью самим Ермоловым, выгода большая. Смотришь, подря-дишко подкинет, лишнюю сотню набавит, когда надо — заступится...

Две недели ушло на то, чтобы перевезти из Солдатской слободки дом и поставить его у западного лба горы Горячей, при въезде в долину. Из одной большой комнаты солдаты по чертежу Чайковского с помощью перегородок сделали три. Первая комната отводилась для приема граждан, желающих поселиться на Горячих Водах: вторая — кабинет архитектора; третья — для

приезжающего начальства. А над главным входом канцелярии повесили вывеску: «Строительная комиссия

поселка Горячие Воды».

Чайковский с пятью солдатами, выделенными Поповым, наносил на схему рельеф местности, наметил главную улицу — с востока на запад. Солдаты обозначали колышками места под казенные и гражданские дома, усадьбы, на углах кварталов кладя камни.

Вскоре приехал в Константиногорку губернский архитектор Мясников. Посмотрев план Горячих Вод, он дополнил его: начертил еще одну улицу, параллельную главной, и одну поперечную, расположив их у подножия Машука. Затем были составлены письма военным и гражданским властям городов Ставрополя, Георгиевска, Моздока и Кизляра, в которых просили, ссылаясь на веление главнокомандующего, широко объявить, что желающим переселиться на Горячие Воды беспошлинно будут отводиться участки под усадьбы. Подчеркивалось, что климат здесь чудесный, источники рядом...

Первыми изъявили желание построить свои дома на Горячих Водах помещица с Терека, вдова, генеральша Хастатова, купец Шапкин, ставропольский помещик Ребров, отставной подполковник Толмачев, из Солдатской слободки — провиантный комиссар Барковский, коллежский асессор Уманов и протопоп Александровский...

— Украли! Украли!—донесся чей-то истошный крик.

Чайковский вышел на крыльцо: тихий, сонный «табор» вдруг превратился в растревоженный пчелиный рой. Женщины с испуганными лицами о чем-то переговаривались. Группами собирались мужчины, что-то бурно обсуждая. Кое-где слуги свертывали палатки и грузили вещи на повозки. Беспокойно было и около выстроенных домов, там тоже квартиранты собирались уезжать.

«Не набег ли горцев?»—тревожно подумал Петр Петрович, посмотрел на дозорные посты, расположенные на возвышенностях — все вроде бы тихо. На западе, куда были обращены взоры всех, тоже не было видно движения.

— Что случилось?—спросил Чайковский у проходящего мимо господина с озабоченным лицом.

— Черкесы украли графиню Орловскую,— ответил тот.

— Как украли?

— Поехала в Кисловодск, по дороге напали абреки.

Петр Петрович был знаком с этой молодой, непоседливой красавицей, приехавшей на Воды из Воронежа не для лечения, а как она объяснила, «убедиться в оча* ровании Кавказа». В сопровождении кучера и повара, исполнявших роль телохранителей, она поднималась верхом и на вершину Машука и к Бештау, пыталась пробиться даже к Железным Водам, беспечно пренебрегая опасностью, о которой ее предупреждали...

В гарнизонном штабе майор Попов допрашивал высокого, широкоплечего повара графини, который чудом спасся от плена и прискакал в крепость на взмыленной лошади.

— Послушайте, любезный Петр Петрович, что докладывает сей муж,— весело сказал комендант пришедшему Чайковскому.

Бледный, вконец растерявшийся повар взволнованно повторил то, что он уже неоднократно рассказывал... Вздумалось графине искупаться в нарзане, собралась и поехала рано утром: сама со служанками в карете, а сзади на повозке он, повар, с вещами. Между Ессенту-

101

ками и Кисловодском на карету напали три абрека, окружили, велели кучеру править в сторону гор. Он же, повар, тащился поодаль, остановился в лощинке, хотел напоить лошадей. Увидев разбой, повернул обратно и— к Ессентукской станице. Один абрек кинулся за ним вдогонку, но почему-то вернулся. Прискакал телохранитель на Ессентукский редут к постовому начальнику: так и так, а казачий урядник зубы скалит, не могу-де без команды коменданта крепости послать наряд на выручку графини. И этот господин комендант только допрос снимает, а погоню не высылает... Последние слова повар добавил, с надеждой глядя на Чайковского.