Ну хорошо, думаю, пойду, обыщу их комнаты. В верхнем коридоре было темно, однако комнату герцога я отыскал и стал обшаривать ее на ощупь, но тут сообразил, что король никому такие деньги не доверил бы, он их наверняка у себя припрятал, и потому перешел в его комнату и по ней шарить начал. И вскоре понял, что без свечи мне никак не управиться, а зажигать-то ее нельзя. Ну и надумал поступить иначе, спрятаться здесь и подслушать их разговор. Вдруг слышу, шаги приближаются, и решаю залезть под кровать, да только поди, найди ее в такой темнотище, и тут попадается мне под руку занавеска, которая платья Мэри Джейн прикрывала, и я — скок за нее, зарылся в платья и замер.

Вошли они, дверь затворили, и герцог первым делом наклонился и под кровать заглянул. Уж так я обрадовался, что не нашел ее в темноте. Хотя, оно конечно, если хочешь кого подслушать, так под кроватью тебе самое место и есть. Ну вот, уселись они, и король говорит:

— Так в чем дело? Только давайте покороче, нам лучше скорбеть внизу со всеми прочими, а то они, глядишь, начнут там наши кости перемывать.

— Понимаете, какая штука, Капет, что-то мне не по себе, тревожно как-то. Доктор этот из головы не идет. Вот я и хочу понять, что вы задумали. У меня-то есть одна мысль и, полагаю, правильная.

— Это какая же, герцог?

— А такая, что лучше бы нам часиков около трех ночи смыться отсюда без всякого шума и уйти вниз по реке с тем, что у нас уже имеется. Тем более, что деньги эти мы получили без всякого труда — нам же их отдали, они, можно сказать, сами на наши головы свалились, их даже красть не пришлось. Вот и давайте ноги делать, да поскорее.

Ну, думаю, беда. Час-другой назад все было бы маленько иначе, а тут я до того расстроился, что прямо сердце упало. Однако король говорит:

— Как это? Не распродав все остальное? Сбежать, точно парочка слабоумных, бросив собственность ценой в восемь-девять тысяч долларов, которая только и ждет, чтобы мы ее заграбастали. И какая собственность — у нас ее с руками оторвут.

Герцог забурчал, что хватит с них и мешка с золотом, что он не желает брать еще один грех на душу, лишать сирот всего, что у них есть.

А король отвечает:

— Да о чем вы говорите! Ничего мы их, кроме этих денег, не лишим. Пострадают лишь те, кто купит их собственность, потому как, едва выяснится, что нам она не принадлежала, а это произойдет, едва мы удерем, продажу объявят незаконной и все вернется к девчонкам. Дом эти ваши сиротки уже получили, ну и довольно с них, девушки они молодые, шустрые, как-нибудь найдут, чем заработать на кусок хлеба. Им мы ничем не навредим. Сами подумайте, у них же добра останется на тысячи и тысячи долларов. Господи помилуй, да на что им жаловаться-то будет?

В общем, разбил он герцога по всем статьям, и тот сдался и сказал, будь по вашему, но он все равно считает, что задерживаться здесь — грандиозная глупость, тем более, что доктор их в покое не оставит. А король отвечает:

— Да пошел он, ваш доктор! Какое нам до него дело? Все дураки этого городка горой за нас стоят, так? А дураки везде большинство составляют.

Ну, собрались они вниз спуститься. Но герцог говорит:

— Надо бы нам деньги получше спрятать.

Я обрадовался. Потому как начал уж думать, что ничего для меня полезного я от них не услышу. Король спрашивает:

— Это еще зачем?

— Затем, что Мэри Джейн, того и гляди, траур напялит, так что вы и ахнуть не успеете, как она велит негритянке, которая тут в комнатах прибирается, уложить все ее тряпье в какой-нибудь сундук и убрать подальше — и что, думаете, негритянка, увидев деньги, не сопрет их?

— Вот теперь, герцог, голова у вас опять варить начала, — говорит король и лезет под занавеску футах в двух-трех от меня. Я так и влип в стену, закостенел, хоть меня малость и трясло; стою, гадаю, что они скажут, застукав меня здесь, и стараюсь придумать, как мне тогда выкрутиться. Однако не успел я еще и половинку мысли додумать, а король уже вытащил мешок, так меня и не заметив. Засунули они его в прореху соломенного матраца, который под периной лежал, затолкали в солому на фут-другой и решили, что так оно будет хорошо и надежно, — негритянка же только перину и перетряхивает, а за матрац берется всего раза два в год, значит и деньги в нем целы останутся.

Ну, я на этот счет держался другого мнения. Они еще и до середины лестницы не дошли, как я вытащил мешок, а после взлетел в мою комнатку и спрятал его там, чтобы перепрятать, когда возможность такая представится. И решил, что сделать это лучше где-нибудь вне дома, потому что, хватившись мешка, они весь дом перероют, это я точно знал. Ну а потом лег, не раздеваясь, — заснуть-то я все равно не смог бы, даже если бы захотел, до того мне не терпелось покончить с этим делом. В конце концов, я услышал, как король с герцогом поднимаются по лестнице, скатился с моего тюфяка и высунул голову на мансардную лесенку, чтобы посмотреть, не случится ли чего. Ничего не случилось.

Дождался я времени, когда ночные звуки уже стихают, а утренних еще не слыхать, и тихонько соскользнул по лестнице.

Глава XXVII

Золото возвращается к покойному Питеру

Подкрался я к их дверям, прислушался — оба храпят. Я на цыпочках сошел вниз. Ниоткуда не доносилось ни звука. Я заглянул в чуть приотворенную дверь гостиной и увидел, что люди, оставшиеся в доме, чтобы нести бдение у гроба, крепко спят по креслам. Дверь в гостиную, где лежал мертвец, была открыта, в обеих комнатах горело по свече. Я миновал и эту дверь — в гостиной никого и ничего, только останки Питера, и двинулся дальше и скоро уперся в парадную дверь дома, и она оказалась запертой, а ключа в замочной скважине не было. И тут слышу, за спиной у меня кто-то по лестнице спускается. Я метнулся в гостиную, поозирался по сторонам, вижу — единственное место, в каком можно спрятать мешок, это гроб. Крышка его была сдвинута примерно на фут, оставив открытыми лицо покойника с влажной тряпицей на нем да часть савана. Я запихал мешок под крышку, ниже сложенных рук Питера, — они оказались такими холодными, что меня дрожь пробрала, — а потом проскочил по комнате к двери и встал за ней.

Вошла Мэри Джейн. Она почти неслышно приблизилась к гробу, опустилась на колени, заглянула в него, достала платочек и заплакала, правда, плача я не услышал, потому что она спиной ко мне стояла. Я выскользнул из гостиной и, проходя мимо столовой, заглянул в дверную щель, — проверить, не заметил ли меня кто, — там все было тихо. Никто из спавших и не пошевелился.

Я вернулся в мою постель, настроение у меня было паршивое — столько хлопот, столько риска и вон как все обернулось. Если мешок там и останется, это ладно, говорю я себе; когда мы спустимся по реке на сотню-другую миль, я напишу Мэри Джейн, она откопает гроб и достанет из него золото; но ведь этого не будет — а будет вот что: начнут к гробу крышку привинчивать да и найдут мешок. И король снова получит деньги и тогда уж очень постарается, чтобы никто их больше не попятил. Конечно, мне хотелось прокрасться вниз, вытащить мешок, но я даже пробовать не стал. Близилось утро, с минуты на минуту кто-то из спавших в столовой мог проснуться, и тогда меня поймали бы с шестью тысячами долларов в руках — с деньгами, которых никто моим заботам не вверял. Нет уж, в такую историю я вляпаться не хочу, сказал я себе.

Когда я утром спустился вниз, гостиная оказалась запертой, а ночные бдящие уже разошлись. В доме остались только члены семьи, вдова Бартли, да наша шайка. Я вглядывался во все лица, пытаясь понять, не случилось ли чего необычного, однако никаких признаков этого не увидел.

Около полудня пришел владелец похоронной конторы с помощником. Они перенесли гроб на пару стульев, поставленных в середине гостиной, потом принялись расставлять стулья — наши и те, что мы позаимствовали у соседей, — пока не заполнили их рядами и гостиную, и столовую. Крышка на гробе лежала так же, как ночью, но заглянуть под нее я не мог — слишком много народу вокруг толклось.