— Врешь, гад!

— Нет, Андрюшечка, не вру. Думаешь, если коменданта убили, так концы в воду? Ошибаешься, голубок. «Зреет бунт, а я его не желаю, мне только год остался на каторге…» Не твои слова? Не ты, паршивец, коменданту друзей предал? А того не ведал, что этот твой поганый донос Петька, комендантский отпрыск, самолично случаем услышал. Слава Богу, что ты того не знал, не снести бы пацану головы!

— Опять врешь!

— Сам знаешь — не вру, — невозмутимо продолжал боцман. — Петька молчал-молчал, а потом об услышанном поведал, слава Господи, не этому дураку-шляхтичу Бурковскому, а нашему Ваньке. А Ванька — что? Силы много, драться не умеет. Ванечка, дубина стоеросовая, дал слово молчать. Чтобы среди всей нашей команды не производить смуту. Вот, решил, найдем свободную землю, выйдем на волю — там и поговорим. На том мы втроем — с Петькой и Ванечкой — и порешили. Порешить-то порешили, а если что… сам понимаешь. Бурковский такого предательства не простит. Не тот человек.

— И сука же ты… — еле слышно произнес Малинин.

— А вот лаяться не гоже.

Лодка подошла, с глухим стуком уперлась в борт.

— Что вы там, заснули? — вскочил, махнул рукой сидящий на корме.

— Сейчас-сейчас! — торопливо забормотал боцман, бросая трап.

11 августа, 22 час. 00 мин.

— Виват! Мы спасены! — Бурковский, радостный, счастливый взлетел на палубу и замер в предчувствии беды. Его встретили Некрасов, пятеро каторжан и два моряка.

— Где остальные?

— Разбежались, — отрапортовал Ваня-моряк — Как тараканы.

— Что? Все?

— Почти все.

— А где Малинин, боцман?

— Обещались вскоре вернуться.

— На минутку, капитан, — попросил Бурковского Некрасов.

Они вошли в каюту.

— Денег у нас больше нет. Рогозин пропал. Рундук пуст.

— Так… — Бурковский сел на край стола. — Это — крах.

11 августа, 23 час. 00 мин.

Петя бежал по городу. Все дома, обращенные к морю, были заперты. Набережная безлюдна. И только два туземца маячили вдали.

— Эй, мальчик! Ну-ка подойди, — услышал он голос за спиной.

Под полутемной аркой стояла накрашенная девица.

— Вы русская? — опешил Петя.

— Как видишь.

— А почему здесь?

— Это долгая история, — усмехнулась проститутка. — Дружка своего разыскиваешь? Возвращайся в порт. Те, кто плавает, далеко от моря не уходят.

11 августа, 23 час. 10 мин.

Они сидели в роскошно убранной гостиной: персидские ковры, золотые кубки. Вдоль стены взад-вперед вышагивал, волоча огромный пятнистый хвост молодой павлин.

Сидели четверо. Напротив Малинина и боцмана, за заполненным восточными явствами и винами инкрустированным столом, развалились в креслах тридцатилетний мужчина могучего сложения с маленькими проницательными глазками и огромным губастым ртом, похожим на кошелек, и другой — полная ему противоположность: тощий, узкое бледно-землистое лицо кофеиниста, крючковатый нос, тонкие, искривленные в постоянной усмешке губы.

Разговор шел жесткий, и узколицый человек едва успевал переводить. Человек этот при всей своей невзрачной внешности, можно даже сказать, отталкивающей наружности, имел природой данный талант — он был полиглот. Знание полутора дюжин языков — от русского до китайского — сделало ему карьеру. Он стал совершенно незаменимым человеком в окружении главы империи, под властью которой было все юго-восточное побережье Азии и ближайшие к ним острова.

Здесь, на перекрестке торговых путей, приходилось и грабить, и убивать, и переговариваться, и соглашаться, и не соглашаться на всех основных великих языках жителей планеты.

— Нам известно, — пискливо выговаривал наркоман, — что у вас кончилась вода, нет провианта, паруса разодраны в клочья. И ваше судно продолжать путь в поисках обетованной… то бишь, свободной земли… — тощий хихикнул, немного помолчал, — уже не сможет.

— Тебе-то какая печаль? — поинтересовался Малинин, отпивая.

— Вот он, — тощий ткнул пальцем в боцмана, уплетавшего ананас, — утверждает, что Вы, Андрей Малинин, — правая рука капитана Бурковского. Мы хотим с Вами иметь дело. Вы должны убедить Бурковского сдать нам оружие. Все, что есть на корабле. И порох, разумеется. В обмен вы получите новые паруса, пять бочек солонины и десять бочонков пресной воды.

— Ничего. Мы без твоей солонины прорвемся, — Малинин, выпив рома, довольно сильно нагрузился.

— Я и мой хозяин полагаем, что нет, — холодно заметил тощий.

— Мне плевать, что полагает твой хозяин, — захмелевший Малинин почувствовал прилив полузабытой отваги. — Мне плевать на всю вашу дерьмовую шайку. Мы вернем свои деньги. Увидите, мудаки. И если местная полиция узнает…

Малинин прервал себя на полуслове: мгновенно трезвея, со страхом глядя на сидящего рядом с тощим гиганта. Малинин решил, что его сейчас же схватит апоплексический удар: лицо гиганта стало бурым; он шумно со свистом засопел. Грохнул по столу — на пол попадала, разбилась посуда. Начал подниматься с налитыми кровью глазами.

— Полиция? — злобно повертел огромным кулаком. — Вот где у меня твоя полиция. Сдашь все оружие! Все! До последнего пистоля!

— Мы ж не против… Мы так с самого начала и договаривались, — срывающимся голосом затараторил боцман.

— Тогда какого черта мы здесь сидим и тратим время? — гигант начал потихоньку остывать. — Зачем ты привел сюда этого болвана?

Малинин, бледный и пришибленный, боялся шевельнуться.

— Простите, — проблеял боцман, — мне необходимо было поставить в известность господина Малинина о нашей сделке. Он, к сожалению, действительно ближайший сподвижник ихнего предводителя… Бурковский ему еще доверяет… Малинин в нашем деле как нельзя более кстати. Мне казалось…

— Хватит болтовни! — гигант вышел из-за стола, крикнул. — Рудольф!

Открылась дверь и на пороге вырос статный красавец с слегка вьющейся рыжеватой бородкой.

— К тебе дело, парень, — гигант вернулся к столу. — Завтра, — сказал он, обращаясь к боцману и Малинину, — прибудет к вам на корабль с людьми вот он, — гигант указал на вошедшего красавца. — Рудольф привезет товар и заберет оружие. Вы сдадите все. И чтоб никаких фокусов. Я лично проверю.

Гигант сгреб волосатой пятерней орехи с хрустальной вазы и швырнул их к стене, вдоль которой безмятежно прохаживался павлин.

Павлин от неожиданности подскочил и противно заорал. Но тут же успокоился и с жадностью набросился на лакомство.

12 августа, 0 час. 04 мин.

На противоположной стороне бухты светились огни, доносились пьяные песни.

Китаец, прикорнувший на корме одного из трех сампанов, которые лежали на воде у конца мола, заметил бегущего к нему Петю.

Он вскочил, быстро обмотал вокруг головы косичку, натянул темные широкие штаны на бедра и, бесшумно пошевелив веслами, словно плавниками, подвел к ногам Пети сампан, скользнувший, как рыба, легко и плавно.

…Петя увидел Рогозина, когда какие-то люди, согнувшись, волокли его к кустам.

Петя бросился к нему.

То ли его отчаянный крик, то ли неожиданное появление — непонятно, что спасло мальчика.

Ханыги разбежались, а на руках Петра умирал с ножом в спине, умирал бесславно, всегда такой понятный и добрый ко всем дядя Степан…

12 августа, 4 час. 00 мин.

Начинало светать.

Остаток экипажа собрался на корме.

— Кому ж ты, Стефан, казну доверил? — язвительно спросил Малинин. — Ему, этому сосунку?

Петя, потупившись, стоял поодаль.

— Мальчика не трогай, не надо, — сказал Бурковский. — Вся вина — на мне.

— Во-во. Все в благородство играешь. Как был ты панским отпрыском, так им и остался, — Малинин встретил ставший вдруг ненавидящим взгляд капитана и тут же сменил тон. — Пошутил я, Стефан. Извини. Давай лучше к делу. Пока ты у губернатора пороги обивал, я нужного… вот такого!.. человека нашел.