Но он опасался другого, более страшного, — что потеряет желание вернуться в Сицилию. Он себя знал. Стать безразличным, от всего отрешиться — у него хватило бы воли. Но тогда его ждала пустота. Смирится ли он с ней, сживется ли? Как туманная еще мысль, в нем жила такая боязнь. Он старался не углубляться в мысли об этом, отвлечься, мечтал, что наступит мир, и как знать — может, жизнь станет иной, сильной, яркой, полной ослепительных надежд. Но поверить в это было трудно. На его памяти войны всегда плохо кончались и мир приносил много разочарований. Решающих перемен не происходило. Да, это было именно так. Жестокий разрыв между большими ожиданиями и тем, чего удалось достичь.

В глубокой тревоге барон де Д. размышлял об этом и опасался, что после долгого, может, многолетнего пребывания вдали от родины ему будет тяжело вернуться и жить в Сицилии.

Дона Фофо трудно было счесть человеком предприимчивым. Он не отличался и сентиментальностью. В нем преобладала некая смесь чувственности и решительности. Этим он был похож на мать. Барон де Д. пробудил в нем глубокую постоянную привязанность, которую вызывает иной раз неразделенное чувство. Фофо знал, что несчастье отца не возместить ничем. Тут и сыновняя любовь беспомощна. Это понимание сблизило обоих, сделало друг другу необходимыми — они были между собой откровенны. Молодой барон жил в стороне от палермского аристократического общества. Он был далек от этого замкнутого, чуждого и туманного для него мира и ничего о нем не знал. Отец казался ему совершенством. Чем меньше он понимал его, тем больше любил. И такого человека преследует полиция. Нужно было спасти старого барона от тирании, наглевшей с каждым днем. Надо было убедить его скорей уехать. Так решил дон Фофо, хотя сама мысль о разлуке расстраивала его до слез и он сам не подозревал, что это будет для него так тяжело. Но что тут поделаешь? Он привязался к отцу, ему были по душе его привычки и вкусы, образ жизни, пусть сам дон Фофо провел свою жизнь в полях, на фермах, любил простых крестьянок. Так уж сложилось. Бывают в человеческой природе такие контрасты.

Несколько недель ушло на разговоры о необходимости отъезда, наконец барон де Д. согласился. К этому времени началась битва в Тунисе, да и само положение барона де Д. в Соланто настолько ухудшилось, что нельзя было терять ни минуты. К счастью, дон Фофо знал, кто ему сможет помочь. В этом смысле он никогда не терялся и тут же предупредил некоторых друзей. «Экспатриироваться без паспорта» или «присоединиться к тем, кто уже отбыл», — в то время часто пользовались подобными выражениями. Дону Фофо стоило только намекнуть. Поняли и его торопливость и его тревогу. Не так уж редко приходилось в те времена срочно выезжать. Прежде всего надо было получить поддержку мафии. Следует упомянуть, что тогда она действовала по указаниям Америки, и там, за океаном, знали все, что происходит в Сицилии.

В Тунисе итальянские войска еще сопротивлялись. Но так могло продолжаться в лучшем случае несколько недель — линия Марет была прорвана, предстояла высадка. Еще задолго до нее упрочилась связь между секретными американскими службами и их сицилийскими агентами. Мафия обеспечивала молчание одних, поддержку других, размещала тут и там надежных людей, сообщавших о настроениях в армии, помогающих дезертирам, и, кроме того, это уже само собой разумеется, от имени демократии давались различные обещания сепаратистам. Одним словом, мафия многое держала в своих руках.

Хотели, чтоб высадка обошлась малыми жертвами. И ради этого не приходилось особо деликатничать в выборе средств, даже таких, как использование мафии… Любопытно, что связь с ней держали непосредственно в генеральных штабах. И это мафия разделяла ответственность за судьбы армии? До чего дошли! Ну и времена!

Между итальянскими уголовниками, сидевшими в американских тюрьмах, и их почтенными сицилийскими осведомителями установилась непрерывная переписка, обмен новостями, взаимопомощь. Такой наивный замысел мог родиться только в умах простодушных американских идеалистов. Авантюра, и только!

Гангстер Счастливчик Лючиано имел за собой пятьдесят два судебных приговора, почти уникальное в преступном мире прошлое, насыщенное сводничеством, сутенерством, он был осужден к тридцати годам тюрьмы, и все же именно он был признан подходящей фигурой и не вызвал никаких сомнений во время подготовки этой авантюры. У него, по слухам, более двадцати раз консультировались почтенные джентльмены и солидные военачальники, которые через тюремную решетку советовались, какими средствами вести те или иные военные операции. Случай представился выгодный, и Лючиано старался как мог. Как по волшебству, память открыла ему целый список старых сообщников, которым Седьмая армия могла довериться закрыв глаза.

Она вошла в Сицилию, как нож в масло.

Когда все было кончено быстро и без потерь, а бедные англичане, менее информированные, в это время теряли тысячи людей, истекали потом и кровью, услужливый Лючиано, участник победы, потребовал признания своих заслуг. Но он не мог этого добиться, никто больше не помнил данных ему обещаний. Что там ему наговорили? Обещали освободить?

Ему пришлось нанять двух адвокатов и запастись солидным терпением, чтобы дело пересмотрели.

А затем его выслали в Италию.

Но это уже произошло несколькими годами позже, когда закончилась война. И если я упоминаю о судьбе Счастливчика Лючиано несколько раньше времени, то это потому, что он не останется посторонним в том, что последует дальше.

У друзей дона Фофо было достаточно и связей и средств. Они утверждали, что тайный отъезд барона де Д. не вызовет больших трудностей. Наоборот. Американская разведывательная служба требовала во что бы то ни стало «эрудированных собеседников». Контакты с людьми малограмотными уже начали беспокоить американцев. Это касалось и изучения языка. Хоть это кажется странным, но преподавать сицилийский диалект малообразованные люди не могли. Тут нужна была немедленная помощь. Все сицилийцы, родившиеся в Америке, должны были принять участие в высадке, необходимо было освежить этим парням знание собственного языка. Родившиеся в США сицилийцы просто утратили привычку говорить на родном языке. Барон де Д. мог быть весьма полезным в этом важном деле. Но хватит ли ему такого заработка? Работу ему предлагают, но никто не обещает содержать его до глубокой старости.

Когда с доном Фофо обсуждали предварительно этот вопрос, он вспомнил о том, что сестра его отца была замужем за американцем и даже приходится родственницей Вандербилтам. Сама она погибла при кораблекрушении «Лузитании», и по ее завещанию барон де Д. имел право на какую-то сумму, которой он не воспользовался. Это произвело превосходное впечатление на тех, кто наводил справки у дона Фофо. Родство с Вандербилтами также.

Оставалось кое-что выяснить из прошлого барона де Д. Все ли у него в порядке? Людей политически неблагонадежных весьма опасались. В Нью-Йорке начали наводить справки среди эмигрантов Малберри-стрит. Может, прежние жители Соланто сообщат что-либо? В ресторан Альфио Бонавиа начали заходить посетители. Их почему-то крайне интересовало прошлое барона де. Д., кто его друзья, чем он известен. Все это вызывало некоторое удивление. Странные люди. Зачем им это? Они сами знали барона де Д.? Да нет, просто много о нем слышали. Почему же незнакомцы так интересуются бароном и его воззрениями, что за странные беседы во время десерта? Альфио терялся в догадках.

Но Кармине быстро разобрался, в чем дело.

Известно, что в Нью-Йорке, равно как и в Марселе, как и в Неаполе, некоторые карьеры создаются только с помощью поддержки. Не потому ли политические враги Кармине Бонавиа утверждали, что он обязан своей политической карьерой неблаговидным избирателям, что Счастливчик Лючиано приложил к этому руку? Кармине отрицал как мог, заявлял, что всего только раз, случайно встретил Счастливчика у парикмахера, что все это клевета.