Джослин решительно игнорировала быстрые удары ее сердца. Ничего не показывай. Эмоции были слабостью — урок Валентина.

— И Клэри, — сказал он. — Клэри тоже в безопасности. Конечно, если тебе есть дело до этого, — он ходил вокруг нее, медленно, ровно по кругу. — Я никогда не буду уверенным до конца. Все-таки, ты достаточно бессердечна, чтобы отказаться от одного из своих детей…

— Ты не был моим ребенком, — выпалила она, а затем резко закрыла рот. Не поддавайся ему, подумала она. Не показывай слабость. Не дай ему то, чего он хочет.

— И все же ты хранила шкатулку, — сказал он. — Ты знаешь, о чем я говорю. Я оставил ее на кухне Аматис для тебя; маленький подарок, что-то, чтобы напомнить тебе обо мне. Как ты себя почувствовала, когда нашла ее? — Он улыбнулся, и в его улыбке не было ничего от отца. Валентин был человеком, и он был монстром. Себастьян же совсем другое дело. — Я знаю, что ты доставала ее каждый год, и плакала над ней, — сказал он. — Почему ты это делала?

Она ничего не ответила, и он протянул руку за спину, чтобы нажать на рукоять меча Моргенштернов, привязанного к его спине.

— Я предлагаю тебе ответить мне, — сказал он. — Я бы не раскаивался за то, что отрезал бы тебе пальцы, один за другим, и использовал их для окаймления очень маленького коврика.

Она сглотнула.

— Я плакала над шкатулкой, потому что у меня украли мое дитя.

— Дитя, о котором ты никогда не заботилась.

— Это не так, — возразила она. — Перед тем, как ты родился, я любила тебя, думала о тебе. Я любила тебя, когда чувствовала биение твоего сердца внутри меня. Затем ты родился и ты был…

— Монстром?

— Твоя душа мертва, — сказала она. — Я видела это в твоих глазах, когда смотрела на тебя, — она скрестила руки на груди, скрывая дрожь. — Почему я здесь?

Его глаза блестели.

— Ты мне скажи, раз так хорошо знаешь меня, мама.

— Мелиорн нас напоил чем-то, — сказала она. — Исходя из его действий, я думаю, что волшебный народ твои союзники. И они присоединились к тебе уже давно. Они считают, что ты выиграешь войну с сумеречными охотниками, и они хотят быть на стороне победителя; кроме того, они были против нефилимов дольше, чем любая другая нежить. Они помогли тебе атаковать институты; они пополняли твои ряды, пока ты обращал новых сумеречных охотников с Чашей Смерти. В конце концов, когда ты наберешь достаточно мощи, ты предашь и уничтожишь их, потому что презираешь их в глубине души, — повисла долгая пауза, в то время как она спокойно смотрела на него. — Я права?

Она увидела, как жилка на его шее дернулась, когда он выдохнул, и знал, что она была права.

— Как ты догадалась обо всем этом? — процедил он сквозь зубы.

— Я не догадываюсь. Я знаю тебя. Я знала твоего отца, и ты как он, научили либо научил тебя этому, либо такова твоя природа.

Он все еще смотрел на нее. Его глаза были бездонными и черными.

— Если бы ты не думала, что я мертв, — сказал он, — если бы ты знала, что я жив, ты бы искала меня? Ты бы вернула меня?

— Да, — ответила она. — Я бы попыталась вырастить тебя, чтобы научить правильным вещам, чтобы изменить тебя. Я виню себя за то, кем ты стал. И всегда буду.

— Ты бы вырастила меня? — Он моргнул, почти сонно. — Ты бы растила меня, при этом ненавидя?

Она кивнула.

— Ты думаешь, я бы стал другим? Больше похожим на нее?

Ей потребовалось некоторое время, прежде чем понять о ком речь.

— Клэри, — сказала она. — Ты имеешь в виду Клэри, — имя дочери было больно произносить; она дико скучала по Клэри, и в то же время был в ужасе за нее. Себастьян любил ее, как она думала. Ведь если он кого и любил, то только свою сестру, и не было никого, кто бы знал, как смертельно опасна была любовь кого-то, вроде Себастьяна, кроме Джослин. — Мы никогда этого не узнаем, — ответила она, наконец. — Валентин отобрал это у нас.

— Ты должна была любить меня, — сказал он, звуча раздраженно. — Я твой сын. Ты должна любить меня теперь, независимо от того, какой я, будь я похож на нее или нет…

— В самом деле? — Джослин прервала его. — Ты меня любишь? Просто потому, что я твоя мать?

— Ты не моя мать, — ответил он. Его губы дрожали. — Подойди. Посмотри на это. Позволь мне показать тебе, что моя настоящая мать дала мне.

Он достал стило из-за пояса. Это встряхнуло Джослин — она иногда забывала, что он был сумеречным охотником и мог использовать их оружие. Со стило, он подошел к каменной стене и начал рисовать. Руны, которые она узнала. Те, что все сумеречные охотники знали, как рисовать. Камень начал становиться прозрачным, и Джослин взяла себя в руки, чтобы увидеть то, что было за стенами.

Вместо этого она увидела комнату консула в Гарде в Аликанте. Джиа сидела за ее огромным столом, покрытым кучей бумаг. Она выглядела измученной, ее черные волосы были пронизаны нитями белого. На столе перед ней была открытая папка. Джослин могла видеть фотографии пляжа: песок, серо-голубое небо.

— Джиа Пенхаллоу,— сказал Себастьян.

Голова Джии дернулась. Она поднялась на ноги, папка упала на пол и бумаги рассыпались в беспорядке.

— Кто это? Кто здесь?

— Ты меня не узнаешь? — Произнес Себастьян с ухмылкой в голосе.

Джиа отчаянно глядела вперед. Было очевидно, что чтобы она ни видела, изображение не было четким.

— Себастьян, — выдохнула она. — Но ведь еще не прошло два дня.

Джослин протиснулась мимо него.

— Джиа, — сказала она. — Джиа, не слушай его. Он лжец…

— Еще слишком рано, — сказала Джиа, как будто Джослин не говорила, и она поняла, к своему ужасу, что Джиа не могла видеть или слышать ее. Как если бы ее там не было. — Я не могу ответить сейчас, Себастьян.

— О, а я думаю, что ты можешь, — сказал Себастьян. — Не так ли?

Джиа расправила плечи.

— Если ты настаиваешь, — ледяным тоном произнесла она. — Совет обсудил твою просьбу. Мы не доставим тебе ни Джейса Лайтвуда, ни Клариссу Фэйрчайлд…

— Клариссу Моргенштерн, — сказал Себастьян. На его щеке дернулась мышца. — Она моя сестра.

— Я называю ее по тому имени, что она предпочитает, как и тебя, — сказала Джиа. — Мы не будем заключать договор на крови с тобой. Не потому, что мы думаем, будто наша кровь ценнее крови нежити. И не потому, что мы не хотим вернуть твоих заложников обратно. Дело в том, что мы не можем мириться с твоей тактикой запугивания.

— Как будто я искал вашего одобрения, — усмехнулся Себастьян. — Ты понимаешь, что это значит? Я пришлю вам голову Люка Гэрровэя на блюдечке.

Джослин почувствовала, как будто кто-то ударил ее в живот.

— Ты мог бы, — сказала Джиа. — Но если ты причинишь вред хоть одному из заключенных, то это будет война на истребление. И мы верим, что ты боишься войны с нами также сильно, как и мы с тобой.

— Ваша вера неверна, — сказал Себастьян. — И я думаю, если вы посмотрите, то поймете, что не имеет особого значения, что вы решили не доставлять Джейса и Клэри ко мне, аккуратно завернутых, как ранний рождественский подарок.

— Что ты имеешь в виду? — голос Джии дрогнул.

— О, это было бы удобно, если бы вы решили доставить их, — промолвил Себастьян. — Меньше проблем для меня. Меньше бед для всех нас. Но слишком поздно, видите ли, они уже ушли.

Он покрутил стило, и окно, которое он открыл в мир Аликанте, закрылось перед удивленным лицом Джии. Стена снова стала гладким чистым холстом из камня.

— Ну как? — спросил он, убирая стило за пояс. — Это было забавно, тебе так не кажется?

Джослин нервно сглотнула, хоть у нее и пересохло в горле.

— Если Джейс и Клэри не в Аликанте, то где они? Где они, Себастьян?

Он смотрел на нее мгновение, а затем рассмеялся: смех был чистым и холодным, как ледяная вода. Он все еще смеялся, когда подошел к двери и вышел из камеры, позволяя двери закрыться за собой.

16

Ужасы земли

На Аликанте опустилась ночь, и звезды сияли, словно яркие часовые, отчего башни демонов и вода в каналах — наполовину покрытая льдом — мерцали. Эмма сидела на подоконнике в комнате близнецов и глядела на город.