Она полюбила монастырь, сестер, службу, но вспоминала и Колю. Когда матушка намекала только еще о постриге, Любка честно призналась, что, наверное, любит его.
- И вернуться хочешь? - мягко спросила настоятельница.
- Нет, все равно ведь не быть нам с ним, - твердо ответила Люба.
- А если бы было можно?
- Уже нет. Мне там нет места. Нет... - Люба помолчала и добавила, - Господь так устроил, значит, так нам обоим и нужно. И, если честно, уже кажется, что мне невозможно было бы по-другому жить... Не представляю себя снова в Прямухино. Хоть и повидать тянет.
За эти пять лет из всех близких она виделась только со старшим братом Пашей и его женой Юлей. Люба передавала через них поклоны матери и свои вопросы о благословении, но Надежда однозначно махнула рукой: "Пусть себе живет, где хочет, раз ей с нами так плохо". Хотя на самом деле плохо было Надежде. Она не понимала, как живут ее дети, почему совершают такие странные с ее точки зрения поступки, как уход дочери в монастырь и женитьба Павла на Юле. За жизнью старшего сына она следила особенно ревниво. Пыталась найти изъян даже не в невестке, а в отношении сына к жене. Казалось, что Павел не любит Юлю, просто себе внушил обязанность поднимать семью погибшего брата, но у них рождались совместные дети, в доме царили мир и порядок. Чего сама Надежда так и не познала - мирной семейной жизни. После ухода Любы в их семье правда воцарилась, наконец, тишина, потому что Надежда справедливо, но молча обвиняла в несчастье дочери мужа, а тот так же безмолвно признавал свою вину. Но тишина эта была не мирной, Аня назвала ее однажды затишьем перед бурей, и мать про себя согласилась с дочерью. Надежда жила теперь с мужем и семьей младшей дочери. Нюрка с Роськой пристроили еще целую избу к дому, и она почти не встречалась с ними. Аня уже работала в Прямухинской школе учителем в начальных классах, Роська перестал уезжать на заработки в город. В этом году он устроился в Прямухинскую котельную, да и от перепадающих халтур от дачников не отказывался. Надежде не нравилось то, что он не стал работать в городе, сказать ему об этом прямо не хотела, но не могла удержаться, чтобы не показывать недовольства своим видом. Но когда после пятилетнего безвестного отсутствия в деревне появилась бывшая Роськина невеста Вика, Надежда уже выговаривала Нюрке, чтобы та гнала мужа работать подальше от его бывшей. На что дочка только отмахивалась.
От Вики на самом деле не было вестей почти пять лет. Когда Наталья увидела дочь на пороге своего дома, то поняла, что значит - не верить своим глазам. Вика приехала с трехлетней дочкой Леночкой и депрессией после убийства в пьяной драке ее сожителя и отца ребенка. Леночку она передала на руки бабушке Наташе, сама же лечила нервы в компании Маринки и Аси. Последняя тоже лечилась Маринкиной самогонкой, прерываясь на отдых от лечения нечасто, как правило, после лекций мужа о здоровом образе жизни. Колян бился с ней не один год, пытался сохранить семью, уберечь Асю от алкоголизма и его прелестей, но в последнее время сам сдался, позволяя себе и кратковременные гулянки, и длительные запои, создававшие проблемы на работе, дома, и в собственной исстрадавшейся душе. Его запои кончались драками с Асей, после которых она какое-то время тоже держалась, но потом снова оказывалась в компании Маринки. Когда же их общество пополнилось Викой, застолья участились.
Вика страдала даже не потому, что потеряла отца своего ребенка, а скорее потому, что нужно было искать нового папу для Леночки, а сил на это уже не было. Да и кандидатур тоже.
- Все мужики теперь делятся на тех, для кого я уже старая и на женатых. Но с женатиками я больше не связываюсь - не надо оно мне, надоело. А те, кого баб не разобрали - или дурачки какие-то, ли страшные, или алкоголики. - Говорила она Маринке.
- Слушай, Вика, а ты вообще-то любила кого-нить? - спрашивала у нее Маринка.
- Ой, да я всех люблю! - смеялась Вика. - Но уже охота замуж. Борщ варить. А для этого уже не любить надо, а поймать и не выпускать.
- Ну да, поймаешь, а потом плеваться будешь, потому что не сладко с нелюбимым жить, - грустно возразила ей присутствовавшая как-то при подобном разговоре Ася.
- Это ты про братца моего? - Вика покачала головой, - Он с тобой тоже, видать не сахар ложками жрет.
- Да конечно, - согласилась Ася.
- Чего вы не разбежитесь тогда? - вздохнула Маринка.
- Да потому что... - привычно отмахнулась от нее Ася, - не к кому и некуда разбегаться.
Вика посмотрела на нее с жалостью. Ася подурнела, располнела, и не скажешь, что когда-то считалась первой красавицей в округе. Она сама понимала, что оказалась никудышной ни женой, ни матерью - Колька мучился с ней, Костик страдал до такой степени, что отставал в развитии. Года два назад Колян даже хотел лишить ее материнских прав. Ася возмутилась, мало того, что он и отец не родной, так еще и отнять сына хочет, но муж был непреклонен. Тогда тетка Анна, теща, уговорила Кольку решение свое поменять, и он смягчился, вспомнив последний разговор с Любкой.
- Терпения тебе, родной мой, хороший мой, любимый, больше ничего сказать тебе не могу... - сказала она ему тогда.
И он решил терпеть. Терпеть Асю, свою жизнь, любовь, разбитое счастье...
Спустя почти год после исчезновения Любы, Юля рассказала Коле, что его любимая теперь живет в монастыре, что Господь иногда ведет к себе большими скорбями, что она теперь счастлива и всех прощает.
- Мне иногда кажется, будто она умерла... - после долгого молчания признался Коля.
- Примерно так и есть, - тихо согласилась Юля, - для этой жизни она и правда умерла, но перерождается для другой.
- Для какой? Чтобы монашкой стать? - угрюмо спросил Колян.
- Знаешь, когда-то батюшка Любе сказал о Женихе... Когда она еще переживала из-за Ромки, была на исповеди, а отец Олег ей сказал, что она дождется другого Жениха... Вот, она Его дождалась, а Он, ее Жених дождался Любу... Ведь я думаю, что она, скорее всего и станет Христовой Невестой.
Коля только молча покачал головой.
- Она счастлива теперь, правда, - Юля взяла его за руку, - И ты живи, постарайся тоже найти свое счастье. Среди живых совсем гиблых людей не бывает. Пока человек живет, значит, он и измениться может.
- Это ты про Аську? - усмехнулся Коля.
- Не случайно же вы вместе... - улыбнулась Юля.
***
Постриг Любы назначили на двадцать седьмое января. Морозным утром к монастырю подъехали две машины, в одной из которых были Павел, Юля и Аня, в другой - отец Олег с матушкой Ольгой. Аня робко прошагала за Юлей в Троицкий храм, Павел наотрез отказался присутствовать на постриге сестры.
- Там одни попы, да бабы, - отмахивался он от жены, - к тому же и так - как хоронить ее... Не могу я. Жалко.
Постриг должен был свершиться во время литургии. Специально для того, чтобы облечь в мантию Любовь, в монастырь прибыл Епископ Арсений. Юля с Аней, взяв себе по свечке, притаились почти у самых дверей. Оттуда они наблюдали, как расстилают ковровую дорожку в храме, Юля шепнула Ане, что по ней поползет Люба.
- Что, прямо ползком? - не поверила Аня.
- Ну да, как бы в знак смирения.
- Ничего себе...
Игуменья матушка Серафима, увидев Юлю, подошла к ней. Юля взяла у матушки благословение так же, как брала его у отца Александра. Аня последовала ее примеру. Игуменья что-то проговорила Юле, но Аня не расслышала. Ожидая сестру, она рассматривала храм, монахинь, принюхивалась к цветам, стоящим в высоких вазах. Какая-то девушка, почти девочка, в черном платье и платке что-то монотонно читала, в голосе ее слышалась дрожь волнения. Аня и сама волновалась, все пытаясь разглядеть среди женщин в черном сестру, но Литургия шла уже полным ходом, а Любы нигде не было видно. Наконец, когда Ане уже надоело и ждать и волноваться, она увидела Любу. Сестра появилась откуда-то из-за колонны. На ней была белая сорочка до пят, длинные распущенные волосы струились по спине ровными волнами, как бывает обычно с волосами, часто и туго заплетаемыми в косу.