— Сеньора, сеньора, я вас умоляю, — произнесла женщина, шероховатыми холодными пальцами касаясь руки Амайи.

Затем, как будто решив, что она зашла в своей дерзости слишком далеко, она попятилась назад и еще крепче стиснула ручонку малышки.

Амайя резко остановилась, взглядом обратившись за помощью к Хонану, который попытался встать между женщинами.

— Сеньора, пожалуйста, — взмолилась женщина. Амайя молча смотрела на нее, приглашая ее продолжать. — Я мать Йоханы, — представилась она, как будто это грустное звание не нуждалось в каких-либо разъяснениях.

— Я знаю, кто вы, и мне очень жаль, что с вашей дочерью случилось такое несчастье.

— Это вы расследуете преступления басахауна, верно?

— Да, это я.

— Но мою дочь убил не басахаун, верно?

— Боюсь, что я не смогу ответить на этот вопрос. Еще слишком преждевременно делать какие-либо выводы. Расследование находится в предварительной стадии, на которой нам необходимо выяснить, что же, собственно, произошло.

Женщина сделала еще один шаг вперед.

— Но вы уже должны это знать. Вы это знаете. Вы знаете, что мою Йохану убил не этот убийца.

— Почему вы так говорите?

Женщина прикусила губу и огляделась вокруг, как будто пытаясь найти ответ в крупных каплях непрекращающегося проливного дождя.

— Ее… Ее изнасиловали..?

Амайя перевела взгляд на девчушку, которая, похоже, была поглощена созерцанием выстроившихся у обочины патрульных автомобилей.

— Я вам уже ответила, что еще слишком рано. Мы не можем этого знать, пока не сделаем… Э-э…

Она замялась. Внезапно слово «вскрытие» показалось ей слишком жестоким. Женщина подошла еще ближе. Теперь она стояла так близко, что Амайя ощущала ее горькое дыхание и запах лавандовых духов, исходивший от ее мокрой одежды. Схватив Амайю за руку, она стиснула ее пальцы, и в этом жесте объединились признательность и отчаяние.

— По крайней мере, сеньора, скажите мне, как давно она умерла.

Амайя накрыла второй рукой пальцы женщины.

— Я поговорю с вами, когда завершится… Когда ее закончат осматривать. Даю вам слово.

Она высвободила руку из пальцев женщины, стискивавших ее собственную ладонь подобно ледяным когтям, и шагнула к двери.

— Она умерла неделю назад, верно? — произнесла женщина дрожащим от неимоверного усилия голосом. — В тот самый день, когда она исчезла.

Амайя обернулась к ней.

— Она мертва уже семь дней. Я это знаю, — повторила женщина. Ее голос сорвался, и она разрыдалась, перемежая всхлипывания хриплыми стонами.

Амайя вернулась и снова остановилась перед ней, обводя взглядом своих спутников и пытаясь определить их реакцию на слова матери Йоханы.

— Откуда вы это знаете? — прошептала Амайя.

— В тот день, когда умерла моя девочка, я ощутила, как вот здесь, внутри, у меня что-то оборвалось, — ответила женщина, прижимая ладонь к груди.

Амайя заметила, что малышка крепко прижимается к ногам матери и беззвучно плачет.

— Сеньора, идите домой и заберите отсюда ребенка. Я обещаю поговорить с вами, как только смогу вам что-то сообщить.

Женщина посмотрела на плачущую девочку с выражением бесконечной любви на лице, как будто внезапно осознала ее присутствие и была потрясена удивительным фактом ее существования.

— Нет, — решительно ответила она. — Я буду ожидать, пока они все сделают, здесь. Я буду ожидать, когда меня пустят к моей девочке.

Амайя толкнула тяжелую дверь, но в последний момент до нее донеслась мольба матери:

— Присмотрите за моей дочкой там, внутри.

Верный обещанию, данному Сан-Мартину, Хонан явился в зал для вскрытий. Амайя знала, что он здесь не впервые, но, как правило, он избегал этой тягостной и заведомо мучительной процедуры. Он молча стоял, опершись на стальной стол, и его лицо сохраняло бесстрастное выражение, возможно, потому, что он понимал, что за ним наблюдают. Кое-кто из коллег часто подтрунивал над ним, недоумевая, что доктор (а Хонан был доктором антропологии и археологии) испытывает затруднения с вскрытиями. Тем не менее, от внимания Амайи не ускользнуло то, что он заложил руки за спину, как будто провозглашая свою твердую решимость ни к чему не прикасаться, ни физически, ни эмоционально. Перед тем как войти сюда, она подошла к нему и сказала, что он может под любым предлогом отклонить приглашение Сан-Мартина. К примеру, она могла поручить ему побеседовать с матерью жертвы или продолжить изучение собранных улик в комиссариате. Но он решил остаться.

— Я должен сюда войти, шеф, потому что это преступление приводит меня в полное замешательство и того, что я знаю, недостаточно для того, чтобы набросать даже самый предварительный психологический портрет убийцы.

— Это будет неприятно.

— Это всегда неприятно.

Обычно, когда она приходила на вскрытие, помощники судмедэксперта уже успевали снять с трупа одежду, взять образцы ногтей и волос и часто даже вымыть тело. Амайя просила Сан-Мартина, чтобы он дождался ее, прежде чем удалять с тела Йоханы одежду. Она интуитивно чувствовала, что то, как она была разорвана, позволит ей получить какие-то новые данные. Она подошла к столу, завязывая на спине полы одноразового халата.

— Ну что ж, леди и джентльмены, — произнес Сан-Мартин, — приступим.

Криминалисты начали брать образцы волокон, пыли и семян, прилипших к ткани. Затем они сняли пластиковый пакет, надетый на руку девочки, на которой было сломано, почти сорвано два ногтя. Под ногтями виднелись остатки кожи и крови.

— Что говорит вам это тело? Какую историю оно хочет нам поведать? — спросила, обращаясь ко всем сразу, Амайя.

— В глаза бросаются детали, ставящие это преступление в один ряд с предыдущими убийствами. Однако также имеется и много отличий, — отозвался Ириарте.

— Например?

— Возраст девочки, разорванная и отвернутая в стороны одежда, веревка вокруг шеи… И, возможно, отчасти, последующее оформление места преступления, — ответил вместо Ириарте Хонан.

— В каком смысле?

— Я понимаю, что с виду тело оформлено совершенно иначе, но в том, как расположены цветы, ощущается что-то девственное. Возможно, мы имеем дело с эволюцией фантазий убийцы, или же он хотел как-то по-особенному выделить эту жертву.

— Кстати говоря, а мы знаем, что это за цветы? Сейчас февраль, я сомневаюсь, что горы покрыты цветами.

— Да, я поместил фотографию одного цветка на форум садоводов и тут же получил ответ. Маленькие желтые цветочки — это calendula officinalis^[25]. Они растут на обочинах дорог. Белые цветы — это camellia japonica^[26], разновидность камелий, которая выращивается исключительно в садах. Весьма маловероятно, чтобы они росли в дикой природе. Однако в обоих случаях мы имеем дело с сезонными цветами. И те, и другие относятся к числу раннецветущих. Порывшись в Интернете, я выяснил, что в некоторых культурах они издревле использовались в качестве символов чистоты, — выдал точную справку хорошо осведомленный Хонан.

Амайя несколько секунд молчала, взвешивая полученную информацию.

— Не знаю, меня это не убеждает, — произнес Ириарте.

— Различия?

— За исключением возраста, девочка не попадает под описание вероятной жертвы нашего убийцы. Одевалась она почти по-детски, в джинсы и куртку, и хотя одежду развернули в стороны, это выглядит так, как будто сделано наспех и задним числом. Начать с того, что убийца разорвал одежду очень грубо. Некоторые предметы изорваны в клочья. Обувь, в этом случае кроссовки, тоже осталась на ногах. Судя по внешнему виду, жертву жестоко изнасиловали, но лобковые волосы не сбриты. Руки… Пальцы на оставшейся руке скрючены, полусорванные ногти свидетельствуют о том, что девочка сопротивлялась. На ладони тоже остались следы ногтей. Это говорит о том, что она так сильно сжимала кулаки, что ногти впились в кожу, — произнес Ириарте, указывая на раны. — Ну и конечно, остается открытым вопрос ампутации.

— Что можно сказать о том месте, где ее нашли?