- Больше другого выхода не знаю… Не вижу. Господь тому свидетель.

Через силу патриарх поднял костлявую руку и царь смиренно поцеловал её. После этого патриарх удалился, а за ним и все остальные. Остальные-то так и не осмелились ничего сказать: сановник должен был молчать, если царь его не спрашивал.

Остались с глазу на глаз василевс и паракимонен. Они привыкли не стесняться в выражениях наедине и после совещания с высокими чиновниками всегда поступали по-своему. Царь ждал, когда первым заговорит паракимонен, хотя он наперёд знал, что тот скажет. Василий считал всех военных недалёкими и неспособными к управлению государством. Он произнёс:

- Государь! Наша дипломатия совершает подвиг там, где меч бессилен. Будем надеяться, что и на сей раз она нам сослужит великую службу. Выхода почти нет. Но «почти» это не значит вовсе нет. Станем отныне обещать Святославу все, что он запросит. Будем терпеливо и беспрестанно заговаривать ему зубы. Будем льстить ему, как мы только умеем. Будем унижаться, лгать и клясться и нарушать тут же клятву, если это выгодно. Будем бесконечно улещать его дарами, лишь бы оттянуть время, чтобы войско наше переправилось из Азии в Европу, лишь бы укрепиться в столице, а его уговорить подписать мирный договор на любых с нашей стороны условиях. Ведь мирный договор действителен лишь до следующей войны.

Иоанн Цимисхий просветлел. Он читал в мыслях паракимонена собственные мысли.

- Пойдёшь сам во главе посольства к киевскому князю. И подумай как бы лучше угодить варварам. А насчёт девок мне подала мысль Феофано. Это ею не плохо придумано - не забывать во время войны роль шлюхи. Там, где мужчина бессилен, женщины кстати. Везите туда всех потаскушек страны, заберите их из всех лупанаров, из кабаков и питейных заведений, с улицы, всех до одной гулящей девки, пусть и они помогают своим паскудным ремеслом нашей державе. Не хватит этих потаскушек, забирайте рабынь у купцов, у чиновников, в женских монастырях. Отправляйте наложниц моих военачальников, всех пленниц, опустошите от девок гинекеи богачей, вельмож, сановников… Раскрашивайте их и наряжайте этих распутниц в самые роскошные одежды… Самых свеженьких и прелестных предназначьте военачальникам князя. Пусть они истощаются с бабами. От вина, от обжорства, от продажных баб одряхлел и пал позорной смертью грозный Рим. Когда эрос буйствует, тогда меч лежит не у дел и ржавеет.

- Поистине прав ты, государь, - ответил лукавый царедворец. - Всё пустим в ход и даже эту глупую притчу о Юдифи и Олоферне, хотя заранее знаю, что здоровое тело варвара избегает падали, и могучего витязя Святослава на эту удочку не поймать. Только очень растлённый нездоровой жизнью ум может предавать цену таким пустякам, как красивое тело женщины.

Евнух и не мог знать ни силы, ни обаяния тела женщин.

Глава XXX. ОСЕЧКА

Паракимонен Василий, возглавлявший посольство, только один он из всех сановников империи и знал те исключительные условия, на которых Иоанн Цимисхий вынужден был, скрепя сердце, помириться со Святославом. Условия эти были неслыханно унизительны для надменных ромеев, и потому они хранились в строжайшей тайне. Оставаясь византийцами, обожествляющими императоров и заражённые традиционной самовлюблённостью наследников великого Рима, рядовые члены посольства даже не могли допустить, чтобы василевс мог иметь страх перед нашествием варваров и согласиться на жертвы, на которые он пошёл.

В секретной комнате Священных палат Иоанн Цимисхий, напутствуя паракимонена, умолял его склонить князя Святослава к миру и дать князю право продиктовать любые условия, лишь бы он согласился оставить Балканы и удалился в Киев. Цимисхий тогда смог бы уладить дела в арабами в Азии, подавить мятеж, обезвредить своих соперников Фок и справить свою коронацию и женитьбу на безобразной и навязанной ему патриархом Феодоре, которую он терпеть не мог.

Он знал, что присутствие Феодоры во дворце только будет оттенять роскошную красоту Феофано. Но женитьба на ней поднимала его престиж в глазах двора и народа. Ведь Феодора не только «законная» царевна из прославленного и в глазах ромеев священного рода Константина Багрянородного, но она вместе с тем славилась неподдельной добродетелью, добротой, преданностью вере и церкви и была неистово суеверна, под стать всем благомысленным жителям столицы. Она проводила ночи в молитве, была окружена гадалками и монахинями, питала отвращение к весёлой и разгульной жизни царского двора. Эти качества в жене теперь нужны были Цимисхию, нужны как воздух, нужнее чем красота, чем ум, чем молодость. Женская красота, ум и молодость всегда были к его услугам.

Паракимонен понимал, что царь хватается за соломинку, но что делать? Бегство от мятежников и Святослава в Азию равнялось бы потере короны и всех владений на полуострове. В победу над Святославом царь теперь сам плохо верил и Василий это чувствовал и сам разделял это чувство. Поэтому паракимонен был поставлен перед выбором: или мир, или своя собственная погибель. Цимисхий не простил бы ему проигрыша в этом деле. Он не давал ему однако никаких конкретных указаний, во всем полагаясь на его изворотливость ума и неподражаемую выдержку характера. Паракимонен это рассматривал как крайний испуг василевса.

Вот почему Василий один из посольства нёс в душе груз и тяжёлых дум и забот. Все остальные члены посольства рассматривали свою миссию по примеру былых времён, как почётное и приятное времяпровождение. И в пути они были столь же беспечны, надуты и чванливы, как и в столице. Ехали пышно, шумно, медленно, с церемониями. Рабы и служители шли пешком, мелкие чиновники свиты ехали на лошадях или в повозках из плетёного хвороста, а сами послы передвигались в изящных колесницах, везомых отборными и украшенными конями. По бокам этого ряда колесниц ехали телохранители с загорелыми лицами и стальными мускулами, - изящные всадники на горячих арабских скакунах. Чеканные уздечки с бронзовыми и медными удилами блестели на солнце. Луки и стремена из пурпурной и жёлтой кожи, украшены чернью или эмалью по серебру. Округлые шлемы искрились каскадом бликов.

В хвосте этой кавалькады - подарки руссам: тяжёлая поклажа в крепких повозках из набойной кожи, обитой по краям железом. Повозки эти тянули мощные быки с тугими шеями, позванивающие бубенцами, и терпеливые ослы, поскрипывающие упряжью.

Дозорные Святослава за этим торжественным продвижением послов зорко следили с самого момента их выезда из столицы и уже не выпускали из виду.

Послы и в дороге чванились, били рабов и слуг, жаловались на неудобства дороги. Они мечтали о пышном приёме и обильной еде при встрече с руссами.

Приехав в стан Святослава, они сразу выразили неудовольствие по поводу того, что их никто не встретил, хотя вестовые к Святославу из Константинополя посылались.

Послы расположились недалеко от княжеского шатра, где курился дым, идущий от костров, на которых Ирина варила князю говядину. Шатёр был раскинут недалеко от греческого поселения, в лесу, близ речки. Речка извивалась между тополей и платанов, густо зеленевших на её берегах. Дальше шли пустыри, на которых пестрели дикие растения: сине-красная мальва, едкая крапива, голубые воловики, бузина. В этом месте много было зелёных и серовато-пепельных ящериц, при виде которых послы вздрагивали в ужасе. Но паракимонен велел раскинуть здесь цветные шатры и сгрузить дары, привезённые в подарок руссам. Ему казалось, что открытое место менее внушает опасений и подозрений.

В стане князя, конечно, знали о прибытии греческих послов. Но никаких приказаний по поводу этого от князя не последовало. Сам он тут же уехал в ближайший городок, в котором предстояло ему встретиться с патрикиями только что отвоёванных у Византии пограничных областей.

В день приезда паракимонен, забрав свиту, отправился в стан князя. В пышных дорогих одеждах, величавые и торжественные послы остановились в отдалении от шатра и ждали. Они ждали долго, гордо, не заикаясь друг другу о смешной нелепости и неопределённости своего положения.