— Авангард пролетарской революции!.. — прошептал Ленин и потер руки. — Эти не предадут!

— Не предадут! — повторил Антонов. — Других мы собрали вблизи почты, крепости и здания Государственного банка…

Они замолчали и ускорили шаг.

Дошли до второго, богато освещенного здания, окруженного большим садом. Не снимая пальто и шапок, вошли в заполненный рабочими, солдатами, студентами зал.

Их заметили сразу же. По залу прокатился шепот удивления:

— Владимир Ленин!.. Керенский приказал его арестовать… Ленин не знает страха!

Товарищи тем временем широким шагом продирались через толпу, направляясь к стоявшему на высоком возвышении столу президиума.

Ленин взошел на эстраду, сорвал с головы кепку и, переминая ее руками, начал говорить.

Голос его звучал страстно и жестоко, высказываемые мысли были жесткими, простыми, понятными; короткие, не приукрашенные профессиональными терминами, иногда оборванные на полуслове фразы ударяли, как тяжелые камни; это была речь, полная внутренней силы, непобедимой уверенности, почти неистового, готового взорваться ненавистью и кощунством воодушевления.

Лысый череп метался в мутном, пропитанном дымом воздухе, кулаки поднимались подобно молотам и били по столу, в глазах, охватывавших все, изучавших каждое лицо, отвечавших на любое восклицание, грозивших и поощрявших, оценивавших мельчайшую подробность, неуловимую гримасу в обликах собравшихся, вспыхивал и угасал огонь.

Его речь была длинной, но Ленин, будто бы вбивая гвозди в дерево, то и дело повторял один и тот же припев:

— Дальнейшее промедление было бы преступлением! Было бы предательством революции! Вооруженное восстание должно начаться немедленно! Нынешнее правительство не обладает ни здравым смыслом, ни планом, ни силой, ни шансами на спасение. Оно покорится нам! Уже завтра мы предложим заключить мир! Землю — крестьянам, немедленно! Фабрики — трудящимся массам, немедленно! Или победа революции, или победа реакции! Если вооруженное восстание начнется сегодня — победим, если будем медлить — понесем поражение! Промедление — это преступление, предательство! Для победы нам потребуется два или три дня битвы. Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата! Да здравствует вооруженное восстание!

Поднялась буря оваций, аплодисментов; к Ленину протискивались, толкаясь и продираясь через толпу, рабочие, солдаты; люди кричали, вытягивали к нему руки, били себя в грудь. В этом шуме утонули крики протеста и восклицания:

— Сумасшествие! Утопия!

Вдруг на эстраду вбежал огромный моряк и голосом, перекрикивающим гам и шум, заявил:

— Крейсер «Аврора» по поручению товарища Ленина бросил якорь на Неве! Его орудия направлены на крепость и Зимний дворец! Мы ожидаем сигнала!

Все собрание охватил неописуемый энтузиазм. Даже те, которые только что протестовали, кричали теперь вместе с остальными:

— Да здравствует вооруженное восстание!

Ленин ударил кулаком по столу и поднял высоко над головой сжимавшую кепку руку:

— Товарищи! На рассвете вы должны быть на местах, на самых опасных местах, в рядах авангарда революции! — хрипло кричал он.

— Да здравствует Ленин! — вырывались и взрывались новые крики.

Поднялся шум, замешательство: люди выбегали из зала, толкались в поисках своей одежды возле дверей. Другие окружили стол президиума и слушали, о чем говорит человек с бледным лицом и сжатыми губами; он вонзил черные глаза в карту, наклонил над ней вороную, растрепанную в беспорядке шевелюру и, казалось, грозил крючковатым носом, на котором поблескивало пенсне.

— Да-да! Товарищ Троцкий прав! — поддакивали прапорщик Крыленко и гигант-моряк Дыбенко, рассматривавшие план Петрограда.

— Надо отправить телеграмму товарищу Муравьеву, чтобы начинал «свистопляску» в Москве, — сказал, коснувшись плеча Троцкого, Ленин.

— Телеграмма готова! — доложил Троцкий, глядя дерзкими, буравящими глазами через стекла пенсне. — Товарищ Володарский поедет на телеграф и отправит депешу.

— Удастся ли мне усыпить бдительность государственных цензоров? — спросил молодой студент.

— Телеграф уже с полудня в наших руках. Цензоры примкнули к партии, — произнес Антонов.

Ленин громко рассмеялся, начал потирать руки и расхаживать по эстраде, повторяя:

— Это хорошо! Это хорошо!

Вдруг он посерьезнел и кивнул Антонову.

— Начинайте, товарищ, немедленно, чтобы не отступили те, у кого недостаточно мужества!

Человек в солдатской шинели ничего не ответил и выбежал из зала.

Ленин сел сбоку и не слушал совещавшихся командиров, которые на следующий день должны были повести пролетариат к победе или на смерть.

Он вынул из кармана тетрадь и начал писать.

К нему приблизился Троцкий и смотрел с недоумением.

— Пишу статью, что-то вроде нашего манифеста; он должен стать основой нового законодательства, — ответил Ленин на молчаливый вопрос товарища. — Сделайте все, чтобы эта статья завтра же была в газетах.

— Я окружу типографию «Правды» батальоном Павловского полка, и номер с вашей статьей выйдет, — сказал Троцкий.

Ленин начал смеяться, потирать руки и повторять:

— Пусть будет и так, если иначе нельзя!.. — Пусть будет так!

Он закончил и передал исписанные листки Троцкому.

Коснулся его плеча и спросил:

— Как мы будем называть наших министров? Министрами называть нельзя. Это старый и ненавистный титул! Подумайте только! Министр Плеве, министр Горемыкин, министр Керенский… К черту! Это никуда не годится! Само такое словосочетание может пробудить недоверие в массах и погубить все дело. Министр — это проклятое, трижды проклятое слово!

— Может… «народными комиссарами»? — предложил Троцкий.

— Народный комиссар?.. — буркнул Ленин. — Народный комиссар… Может, и неплохо?.. Пахнет революцией, а это для масс основное… Народный комиссар!.. Очень хорошо!

Он потер руки и со смехом сказал:

— Я уже писал в наших газетах «Удержит ли пролетариат в своих руках власть». Что власть будет взята — на этот счет не может быть никаких сомнений. Но как ее удержать — это надо объяснить массам…

— Это дело следующее, сначала мы должны прийти к власти, а потом…

Ленин нахмурил брови, и гнев зажег холодные огни в его раскосых глазах.

— Ничего на потом! Все сразу!.. Я знаю, что необходимо предпринять. Только я не уверен в Центральном комитете коммунистической партии и разных соглашателях. Может, им захочется играть в сентиментальность и буржуазную правоверность? К черту! Я еще за границей все для себя спланировал. Я знаю русский народ снизу доверху. Наверху господствуют утопия и отсутствие воли, затем — пропасть, а на дне — нетронутые, спящие силы! Наша задача — разбудить их. А дорога, ведущая к достижению цели, очевидна, это не дорога даже, а утрамбованное шоссе!

Троцкий наклонил голову и вопросительно посмотрел на друга.

— Каким путем мы пришли к событиям сегодняшнего дня и в этот зал? — продолжал Ленин. — Путем понимания невысказанных устремлений масс и согласия с требованиями их инстинктов. Они были измучены и подавлены войной, поэтому мы выдвинули лозунг: «Долой войну!» Крестьяне неохотно смотрели на то, что у них забирают людей от плуга, поэтому лозунг наш совпал с их убеждениями, а когда мы выдвинем следующий — «Земля — крестьянам», они душой и телом перейдут на нашу сторону. Рабочие, столько раз и так долго обманываемые социал-демократами, лишенные надежды на улучшение быта, моментально примкнули к нашим рядам, над которыми развевали красные знамена с надписями — «Контроль над трудом и продукцией — в руки рабочих». Теперь мы дадим им еще больше.

— А буржуазия, интеллигенция? — спросил слушавший этот разговор старый, бородатый рабочий.

— Она должна погибнуть! Мы, товарищ, сметем этот класс с пути победившего пролетариата! — воскликнул, сжимая кулаки, Ленин.

— А! Наконец-то! Наконец-то я дождусь часа мести! — крикнул рабочий. — За нищету всей жизни, за то, что радость убили еще в детстве, за дочку-проститутку, за…