— У меня в городе есть друг, — нашелся Артык. — Я гостил у него и вот возвращаюсь домой.

— Ах, так и скажи!.. В ауле столько новостей. Если ты ничего не знаешь, погоди — я сейчас вскипячу чайку, а потом...

Артык остановил ее:

— Нет, тетушка Биби, мне ничего не нужно. Только что по дороге ел и пил. А к вам завернул — дай, думаю, узнаю, как прошел праздник у баев.

— Какой праздник?

— Что — неужели с таким богатством и поскупились?

— Ах ты, боже мой!.. Да ведь Айна в прошлую ночь сбежала!

— Сбежала?

— Ну да! Весь праздник баям испортила... А гостей сколько к ним понаехало! Сам волостной...

— Вот так новость! С кем же она сбежала?

— А неизвестно.

— Так-таки и неизвестно?

— Никто ничего не знает. Сперва думали на Ашира. Объехали всех его родственников. Потом позвали следопыта... Ну, и перед закатом солнца нашли ее в тростниках у Овечьего озера.

— Если нашли Айну, то, конечно, узнали и кто похитил ее?

— Нет, милый, нет. Ничего не узнали. Такая уж она, эта Айна. «Хоть на куски, говорит, режьте, ничего не скажу!» А везли ее с позором. Связали руки и ноги, положили поперек лошади, да так и привезли.

Рассказ Биби вначале радовал Артыка, но последние ее слова заставили его побледнеть. Биби, видимо, сама заново переживала все виденное и не обращала на гостя внимания. Все же Артык постарался взять себя в руки и продолжал расспросы:

— Так Баллы, значит, привез невесту в свой дом?

— Куда там! Айна, говорят, сказала ему: «Чем быть женою такого Гара-Чомака, я лучше убью себя».

— Так и сказала?

— Как он ее мучил! Бил, говорят, плетью, ножом угрожал. Но Айна, глядя ему в глаза, прямо сказала: «Меня теперь уже коснулась его рука. Умру — земле достанусь, не умру — буду его!»

Артык вздохнул. Ему тяжело было все это слышать, но в то же время радовало мужественное поведение Айны.

— Какая отважная эта Айна! — сказал он.

— Еще какая отважная! Таких мучений не вынесла бы ни одна женщина.

— Конечно, она после этого сказала, чья рука ее коснулась.

— Как бы не так! Баллы, говорят, так и отступился от нее. Привез к кибитке Мередов и бросил. А мачеха, говорят, исщипала ее всю до синяков.

— И тогда не сказала?

— Да разве она скажет. Это такая девушка!... И ведь росла на руках у мачехи! А будь у нее родная мать, так она была бы известна всему народу...

В это время в шалаш вошел Гандым. Он поздоровался с Артыком и спросил:

— Что это тебя не видно?

— Да все на работе. В город ходил...

— Что ты скажешь! — вмешалась Биби. — Он даже не слышал о халназаровском тое.

Гандым громко расхохотался. У него рассудок был не в порядке, и он частенько так, ни с того ни с сего начинал хохотать или плакать... Смеясь, он стал рассказывать, что видел у Халназаров.

— Ой, ну и потеха ж была сегодня!

— Какая потеха?

— У него всегда так, — пояснила Биби, — когда другие плачут, он радуется.

— А почему бы мне не радоваться! Халназар смеется над нами всегда, так дай же и нам над ним разок посмеяться.

— Правильно, дядюшка Гандым.

— Так вот слушай, Артык. Халназар решил женить своего рябого, с лицом, как источенная червями дыня, вдовца на лучшей девушке аула — на Айне. Заплатил калым, назвал гостей, приготовился праздновать той. А какой-то удалец оставил его с носом: съел его плов а Халназару оставил отраву. Важность и зазнайство вышли ему сегодня боком. Как же! Сегодня на скачки съехались со всех сторон, а он, как клуша, сидит в своей кибитке и глаз не показывает. Вот так-то все и кончилось. Волостной, старшина, гости думали повеселиться, да так ни с чем и уехали.

— Ну, что ж, не сегодня, так завтра, — он все же устроит свадьбу. Ведь девушку-то, говорят, привезли!

— Her, с Айной у них ничего не выйдет. Эта девушка опозорила их.. Теперь подхалимы успокаивают Халназара: «О чем тревожишься, бай? Есть богатство — девушки найдутся. Выбирай самую лучшую из лучшей семьи!» А этот дурак Баллы одно твердит: «Уеду на тыловые!» Я ему говорю: «Поезжай, да подальше, туда, где смерть гуляет!» Ой, ну и потеха!

Артык посидел еще немного и вышел из шалаша несколько успокоенный.

Глава тридцать пятая

Следопыт решительно отказался искать похитителей девушки, хотя уже догадывался, кто был в чокае с маленькой заплаткой на подошве. Он хорошо знал, чем это кончается. Однажды он уступил просьбе и вызвал такое кровопролитие — чуть сам не погиб.

Халназара мучило бесчестье, павшее на него. До этого он сам вырывал у других все, что мог, а теперь другой взял приготовленное им для себя, завладел тем, за что он заплатил деньги. Люди, съехавшиеся на скачки, с издевательским хохотом разъехались по домам. Три дня бай не выходил из кибитки, почти ничего не ел и не пил. Во рту у него было горько, в голове беспорядочно вертелись все одни и те же мысли. В таком состоянии его застал приказ подготовить и доставить в город людей на тыловые работы.

Халназар был эмином целого аула, и вся ответственность за исполнение приказа лежала на нем. Но думать приходилось не столько о всем ауле, сколько о выделении одного рабочего от своего ряда кибиток, к которому он имел неосторожность присоединить пятой кибитку Артыка. Вся беда заключалась в том, что ловкий ход с жеребьевкой пропал впустую: в решительный момент Артык исчез, и его нигде не могли найти. Халназар не знал, что предпринять. Срок набора истекал. Времени для того, чтобы еще кого-нибудь обмануть, оставалось мало. Можно было, по примеру Нобат-бая, тысячи за три рублей нанять человека, но против этого восставало все нутро Халназара. Девушку покупаешь на всю жизнь, и то больше не платишь! Но если даже решиться, то в два-три дня не найдешь человека. Что же делать? Неужели отдавать Баллы? Неужели сын бая должен стать чернорабочим? На этот вопрос Халназар отвечал решительно: «Нет, этому не бывать!»

Долго раздумывал он, кого же ему заарканить, и в конце концов позвал к себе Мавы. Когда тот явился, Халназар посмотрел на него каким-то особенным взглядом и ласково сказал, указывая на место возле себя:

— Мавы, иди, сынок, сядь вот здесь.

Когда Мавы видел такой почет? Он даже задрожал от испуга и поспешил присесть на корточки у двери:

— Бай-ага, мне и тут хорошо.

Но Халназар, улыбаясь, опять указал глазами на место рядом с собой:

— Сын мой, не все достойны сидеть на этом месте. Ты это сам знаешь. Но раз я говорю, — иди и садись, не бойся...

Мавы нерешительно прошел на указанное место. Его не привыкшие к ковру ноги дрожали, на шее задергался живчик.

Халназар начал потихоньку разматывать клубок своих замыслов:

— Мавы, у тебя, сынок, нет ни отца, ни матери. Вот уже четыре года ты живешь у меня в доме. Ты полюбился мне. Я думал о тебе, много думал. Сколько ни воздай человеку, угодившему тебе, все будет мало. И решил я женить тебя, поставить тебе белую кибитку... как сыну.

Слова Халназара взволновали Мавы. С такой теплотой говорили с ним только в детстве. То, что в устах бая «сын свиньи» превратился в «сынка», растрогало его до слез.

Халназар видел, как подействовали на слугу его слова. Он понял, что Мавы от волнения не в силах ответить.

— Вот есть у меня сыновья, — продолжал он. — Ни один из них не выказывает мне такой преданности, как ты... Мавы, дитя мое, вот платок — вытри глаза... Мой сын, Мавы, даже овцы и ягнята, разлученные на день, когда встречаются вновь, так блеют, будто стонут. Как же не пролить слезы отцу и сыну, когда они вновь обрели друг друга. Я знаю, ты плачешь от радости — это хорошо. И мое сердце растрогано.

Мавы вытер платком глаза и сказал хриплым голосом:

— Бай-ага, эти твои слова заставили меня вспомнить детство.

Его глаза, полные слез, и в самом деле блестели, как у ребенка, который встретился с матерью.

— Мой Мавы, я считаю тебя своим сыном. Ты согласен?

— О, если бы...

— У меня четыре сына, с тобой будет пять. Я женю тебя на девушке, которая тебе нравится. Устрою свадьбу Баллы и твою в один день.