Дурды оборвал свою речь, так как в комнату вошел Иван Тимофеевич с незнакомым человеком. Вошедший был в поношенном городском костюме, темная бородка на бледном лице казалась точно приклеенной, а глаза смотрели настороженно. Может быть, потому, что в последнее время Артык и сам был насторожен, он сразу заметил в глазах гостя беспокойство, хотя внешне тот и старался ничем не выдать себя. Артык не смог определить, кто этот человек по национальности и какова его профессия. Иван Тимофеевич обменялся с ним несколькими словами по-русски, а потом обратился к гостям:

— Молла Дурды, Артык, познакомьтесь. Человек этот приехал сегодня из Ашхабада. Сам он — из Баку, работает там мастером на нефтяных промыслах. Зовут его Николай Матвеевич Артамонов.

На столе снова появился кипящий самовар. Анна Петровна поставила хлеб, овечий сыр, нарезала колбасу. Иван Тимофеевич спросил Артыка, уж не вытянул ли он жребий на тыловые работы? Артык, не желая открываться перед чужими людьми, ответил уклончиво. Разговор сразу перешел к тому, что в эти дни больше всего волновало народ, — к событиям в Джизаке, волнениям среди йомудов: заговорили о том, что по всему Туркестану прокатилась волна народного недовольства. Человек, носивший русское имя, неплохо говорил по-азербайджански, и Артык его вполне понимал. Артамонов сообщил, что передовые люди Баку очень интересуются положением в Туркмении. Он напомнил при этом о братских узах, связывающих азербайджанцев и туркмен, и о той помощи, которую оказывали туркменам в борьбе про тив царизма рабочие Баку во время революции 1905 года

Иван Тимофеевич обратился к Дурды:

— Ну, а вы, интеллигенция, с кем пойдете на этот раз — с народом или против народа?

— Благо народа — наша путеводная звезда, — ответил Молла Дурды.

— Какого народа — промышленников, торговцев или дейхан?

— Туркмен. Что идет во вред туркменам, ложится двойным грузом на плечи дейханина, а что на пользу...

— Значит, вы против царского указа?

— Вряд ли найдется хоть один туркмен, который был бы рад ему. Но... мы не в силах добиться отмены царского повеления.

— А если начнется народное восстание?

— Это возможно.

— Вы тоже сядете на коня?

— Нет. В этом нет смысла. Разве может безоружный народ устоять против войска и пушек царя?

Иван Тимофеевич хлопнул большими ладонями по коленям и с досадой сказал по-русски:

— Вот ты и возьми его... Вмешался Артамонов:

— Господин Дурды, нельзя же так беспечно относиться к таким большим событиям! Вы человек грамотный и, судя по всему, не сторонник старых порядков. Вероятно, у вас немало друзей-единомышленников. Но если вы будете стоять в стороне от народного движения, руководство им возьмут в свои руки реакционные муллы и постараются превратить его в газават. Восстание дейхан против царских баяр может легко перейти в резню ни в чем не повинных русских людей— вот таких, как Иван или я. А это будет только на руку царским властям. Вспомните, в шестом и седьмом годах слуги царя, не будучи в силах подавить народное восстание, так именно и действовали: русских натравливали на туркмен, а туркмен — на русских.

Молла Дурды не знал, что ответить. Иван Тимофеевич шутливо спросил Артыка:

— Артык, ты пойдешь резать меня и Анну Петровну?

Артык вспыхнул от негодования: «Неужели Иван не верит в его дружбу?» Но, взглянув на улыбающиеся лица, понял, что это шутка, и ответил без обиды, однако вполне серьезно:

— Я убью сначала бая и волостного Ходжамурада, отниму своего коня, а потом пойду воевать против баяр!

— Вот подлинный голос дейханина! — подхватил Артамонов. — Прислушайтесь к нему, господин Дурды!

— Господин Артамонов, я готов вас послушать, — улыбнулся Молла Дурды. — Что бы вы посоветовали? С Иваном я говорил много раз, а вас слышу впервые.

— Вы сказали, что благо народа для вас — путеводная звезда, — заговорил Артамонов. — Так вот окажите народу такое благо: прежде всего разъясните дейханам их собственное положение, истинный смысл событий.

— Как это сделать?

— Мы могли бы снабдить вас такими листочками вроде маленькой газеты, где все будет написано.

— Среди дейхан нет грамотных людей, а если такие листочки попадут в руки муллы, он отдаст их старшине, а тот донесет полковнику.

— Да, но у вас хорошо работает устная газета, и то, что сказано в одном ауле, в тот же день становится известно в другом.

— Это верно. А что будет написано в этих листочках?

Артамонов посмотрел на Ивана Тимофеевича, словно спрашивая его о чем-то, потом сказал:

— Там будет разъяснено положение в России и настроение рабочих дейхан и солдат. Там будет сказано: «Долой войну! Долой царя! Да здравствует власть народа!»

— Но это призыв к революции!

— Да, к революции. К освобождению десятков миллионов несчастных, обездоленных, угнетенных людей. Рабочие России не прекращают революционной борьбы против царского самодержавия. Русские крестьяне не хотят больше бросать своих сынов и братьев в огненную пасть войны. Революция неизбежна. И сейчас долг каждого честного туркмена решить, с кем он: с царем против народа или с великим народом России против царя.

Артамонов увлекся, в карих глазах его сверкнули искорки. Иван Тимофеевич, облокотившись одной рукой на стол, покручивал седеющий ус и улыбался. Артык во все глаза смотрел на Артамонова, ловя и стараясь понять каждое его слово. Молла Дурды долго думал после того, как умолк Артамонов, и наконец сказал:

— Господин Артамонов, сам я ничего не могу решить. Хотя я и одет в косоворотку, мне еще не все ясно. Ваши горячие слова очень подействовали на меня. Но у нас есть поговорка: выскочишь один — и комком глины свалят. — Вслед за тем он поднялся и, попрощавшись со всеми за руку, вышел.

Иван Тимофеевич показал головой:

— Вот так всегда. Трудно нам будет с этими грамотеями. Сколько я с ними разговаривал — знаю: считают себя передовыми людьми, распинаются за народ, а как до дела... Только и думают о том, как бы получить тепленькое местечко в конторе какого-нибудь промышленика, вроде заводчика Арутюняна.

— Ну, и без них тоже нельзя обойтись, — заметил Артамонов.

Они говорили долго. Говорили по-русски. Артык вынул из своих хурджунов свежую и сушеную дыню, отдал все Анне Петровне и, вернувшись на свое место, стал размышлять о всем, что услышал за этот вечер. Анна Петровна засветила и поставила на стол лампу, затем задернула занавески на окнах. Иван Тимофеевич, видя, что Артык не собирается уходить, спросил:

— Ну, друг, ночевать будешь у нас?

— Да, Иван, если можно... В аул мне пока нельзя возвращаться.

— Нельзя?.. Что — с баем подрался или старшину побил? А ну расскажи, торопиться нам некуда.

Артык почувствовал доверие к обоим русским и рассказал, как торговцы растащили его урожай, а Хал-назар-бай обманул его, подсунув жребий на тыловые работы. Выложил все, что было у него на душе, умолчал только о неудачном похищении Айны.

Артамонов стал расспрашивать о настроениях дейхан. Горячий парень с открытой душой все больше интересовал его. Артык, прервав свой рассказ, обратился к нему:

— Артамон-ага, ты, я вижу, большой человек. У меня к тебе просьба...

— Большой? — не понял Артамонов. — Мы с Иваном люди одинаковые: он мастер паровозный, я — нефтяной.

— Нет, ты большой человек, я знаю, — упрямо повторил Артык. — Мне Молла Дурды сказал: у русских рабочих есть такие люди, они хотят отнять власть у царя.

— Большевик! — догадался Иван Тимофеевич. — Верно, Артык, у большевиков есть большие люди, как-нибудь я тебе расскажу о них.

— Ладно, будешь говорить, буду слушать, — согласился Артык и вновь обратился к бакинцу: — Артамон-ага, ты дай мне тот листок, где говорится: пусть станет царь, пусть будет власть народа. Он не попадет к мулле. Я найду в ауле верного грамотного человека, который сумеет прочитать написанное.

— Хорошо, Артык, — серьезно ответил Артамонов.— У меня пока нет такой листовки, но она будет, и ты получишь ее здесь, у Ивана.