Через десять лет принц Георг оставил и Мэри, страстно влюбившись в замужнюю придворную даму, мать семерых детей и уже бабушке Франсис Джерси. Теперь излюбленной темой газет стала леди Джерси, впрочем, игнорировавшая их с истинно британским хладнокровием. Тем не менее, разразился очередной скандал, причем не участвовала в нем только тайная супруга принца. Гордая и набожная одновременно, Мэри Фицгерберт удалилась в провинцию и стала жить там в полном и строжайшем уединении.

Отец-король обещал сыну погасить его непомерные долги в обмен на женитьбу: государству был нужен наследник, а три младших брата принца Уэлльского пока еще и не помышляли о пристойном династическом браке, предпочитая открытое сожительство с женщинами, на которых никто и не позволил бы им жениться. Так что ситуация принимала уже драматический оборот.

Наконец, король Георг и королева уговорили своего сына жениться на особе королевской крови. Выбор пал на принцессу Каролину Брауншвейгскую, племянницу короля Георга, поскольку ее матерью была родная сестра английского монарха. И выбор оказался крайне неудачным. Возможно, потому, что основную роль в выборе невесты сыграла умная и хитрая леди Джерси, не желавшая терять положение фаворитки.

Принцесса Каролина, которой к тому времени уже исполнилось двадцать шесть лет, абсолютно не подходила на роль супруги наследника престола. Воспитание, которое она получила, превратило ее в идеальную невесту для какого-нибудь немецкого мелкого герцога-солдафона, но никак не для утонченного, высоко ценящего женскую красоту и хорошие манеры английского наследного принца.

Каролина была довольно хорошенькой, но имела весьма смутные представления о том, что такое женская гигиена, хорошие манеры и хороший вкус. Немцы ее обожали, простой английский народ чуть ли не боготворил, но английский двор откровенно отвергал принцессу Уэлльскую, которая «пахла, как крестьянка, хохотала, как пьяный матрос, румянилась и белилась, как шлюха». В восторге от нее была только — ну разумеется! — леди Джерси.

Свадьба Каролины и Георга была связана с очередным скандалом: жених явился на собственное венчание совершенно пьяным и еле мог произнести слова супружеского обета верности. Хотя последнее было для новобрачного вряд ни выполнимым…

И это стало только началом мучений принцессы Каролины Уэлльской. Принц, ее супруг, стиснув зубы, почти маниакально добивался зачатия законного наследника престола. Через год к его неописуемой радости Каролина родила дочь, названную в честь бабушки-королевы Шарлоттой.

Народ ликовал: страна обзавелась настоящей принцессой. Принц ликовал тоже: с того момента, как Каролина сообщила ему о своей беременности, он избегал даже того, чтобы находиться с ней в одном помещении.

А вскоре после рождения принцессы Шарлотты ее родители окончательно разъехались. Фактически Каролину отлучили от королевского двора и даже запретили видеться с дочерью. Для принцессы Уэлльской, которая обожала детей и мечтала иметь их не меньше полудюжины, все это стало настоящим кошмаром.

Помимо этого, пошли слухи, пущенные, несомненно, неугомонной леди Джерси, что это сама Каролина нарушила верность супругу, из-за чего Георг и отверг ее, вернувшись к привычкам холостой жизни. Но, став регентом, Георг своим бессердечным отношением к дочери Шарлотте и преследованиями той женщины, которую он сделал несчастной, вызвал в обществе большое недовольство.

Были случаи, когда лондонцы наносили принцу-регенту оскорбления во время его появления на улице. Оппозиция ему росла. Братья регента старались не бывать при королевском дворе, дочь не поддерживала с отцом никаких отношений.

Каролину же, наоборот, считали жертвой, и искренне жалели, хотя она не делала ни малейших попыток стать «настоящей леди», откровенно презирала правила придворного этикета, привечала самых простых людей и даже усыновила, хотя и неофициально, сына своего садовника.

Георг не оставался в долгу. Он расстался с леди Джерси и вернулся к прежней своей любви — Мэри Фицгерберт, точнее, к своей первой супруге, с точки зрения католической церкви — вполне законной. А со второй супругой, законной с точки зрения двора и парламента, он вообще перестал видеться, поскольку его передергивало от одного упоминания имени принцессы Уэльской.

Об этой неблагополучной ситуации при дворе подробно написала в своих «Воспоминаниях» жена русского посла графиня Дарья Христофоровна Ливен, сестра небезызвестного шефа жандармов императора Николая Александра Христофоровича Бенкендорфа.

Совсем юной выпускницей Смольного института Дарья (Доротея) Бенкендорф была выдана замуж императрицей Марией Федоровной, подругой ее матери, за сына генеральши Ливен, воспитательницы царских дочерей. Когда впоследствии ее муж был назначен послом в Лондон, графиня расположила там к себе все общество благодаря своему уму, привлекательности, обворожительным манерам. Ее салон в Лондоне привлекал много выдающихся людей. Графиню, а не ее мужа называли «посол России».

И было это вполне заслуженно. Замечательный ум этой женщины, меткость и глубина суждений, образованность, любезность, светский такт, умение вести и поддерживать разговор делали ее общество желанным для многих. Принц-регент оказывал особые знаки внимания жене русского посла.

Английская знать искала с ней знакомства. Принимала графиню и королева Шарлотта, почти не выезжавшая из своего Виндзорского дворца из-за болезни мужа. Даже невестка короля, супруга герцога Йоркского, жившая всегда в своей загородной резиденции отдельно от мужа, поддерживала отношения с русской посланницей. Привечала ее и непредсказуемая принцесса Уэлльская, хотя сама никогда не посещала русское посольство. Там она чувствовала себя более чем некомфортно.

Салон графини Ливен был прежде всего дипломатическим. Она знала все политические новости, настроения лиц, стоявших во главе правления тогдашней Англией. Дарья Христофоровна, вне всякого сомнения, превосходила мужа в знании людей и в проницательности и была ему надежной помощницей. Графиня терпела людей посредственных, пусть и служивших по дипломатической части, зато дружила со знаменитыми политическими деятелями и выдающимися личностями. Среди ее многолетних друзей был Меттерних.

О ней писал современник:

«Ее нельзя было назвать красавицей, но черты ее лица были исполнены такого благородства, ума и сознания собственного достоинства, что она производила чарующее впечатление. Высокая, стройная, величественная по своей представительной наружности, грации и манерам, она была великосветской дамой в полном значении этого слова, и этим обращала на себя внимание и побеждала сердца».

Вот как рассказывает графиня Ливен о первой встрече Екатерины Павловны и принца-регента:

«Он нанес ей визит на другой же день после ее приезда. Великая княгиня была об этом предупреждена, но — умышленно или по забывчивости — она еще не закончила своего туалета, когда он приехал. Она хотела встретить его на верхней площадке лестницы, но, хотя и поторопилась выйти, принц был в зале раньше ее. Туалет великой княгини был окончен наполовину, она была этим смущена, и это отразилось и ее приеме: у нее не было обычной уверенности в себе. Она прошла с регентом в кабинет, где они беседовали с четверть часа. Она проводила его до лестницы. Я сразу увидела, что беседа с глазу на глаз не удалась, они выглядели оба недовольным! Принц сказал мне, проходя мимо: „Ваша великая княгиня вовсе не хороша собой“. А она сказала: „Ваш принц отличается дурным тоном“.

По всему было видно, что они с первой встречи не понравились друг другу. Впрочем, они и не могли чувствовать иначе: слишком разными были эти два человека по воспитанию, но одинаковы по осознанию своей значимости. Впоследствии ни тот, ни другая не упускали случая, чтобы не „поддеть“ друг друга, конечно, соблюдая приличия и не забывая про свой высокий статус».

О том, что принц-регент был далек от истины, оценивая внешность Екатерины Павловны, свидетельствовала все та же графиня Ливен, оценивая и характер, и манеры, и красоту великой княгини: