— Удивительное семейство! Не хотела бы я иметь таких родственников…

— А они, тем не менее, связаны с вами родственными узами, ваше высочество, — лукаво усмехнулась Мария. — Ваш родной дядюшка, герцог Вюртембергский, вторым браком женат на старшей дочери английского короля, Шарлотте. Хотя никто не может предоставить неопровержимых доказательств того, что его первой жены уже нет на свете.

— Мария, вы рассказываете удивительные вещи! А кто была первая супруга моего дядюшки?

— Старшая сестра принцессы Уэльской. Кстати, ее тоже звали Шарлоттой. И она родила мужу троих детей, причем было это в России, при дворе вашей августейшей бабушки. Вас еще на свете не было, ваше высочество, когда принцесса Вюртембергская попросила у императрицы Екатерины защиты от жестокости своего супруга.

— И что же бабушка?

— Ваша августейшая бабушка, сама немало натерпевшаяся в свое время от супруга, разумеется, взяла бедняжку под свое покровительство. Но детей ей сохранить не удалось: герцог Вюртембергский забрал их и уехал на родину. И вот много лет спустя женился на английской принцессе, которая иначе осталась бы старой девой: ей вот-вот должно было исполниться тридцать лет.

— Что же случилось с его первой женой?

— Говорят, ваша августейшая бабушка поселила ее в уединенном замке, где-то в Лифляндии. И там она завела роман с комендантом замка, пожилым генералом в отставке. А потом появилось сообщение о ее скоропостижной кончине. Только…

— Только что, Мария? Договаривай. Не мучай меня!

— Только когда несколько лет спустя уже ваша августейшая матушка повелела вскрыть склеп и перезахоронить останки своей невестки в более подобающем месте, в гробу оказалась не только молодая женщина, но и новорожденный ребенок. Причем по всему было видно, что женщину положили в гроб еще живой, там она и родила.

— Мария! Сознайся, ты все это придумала, — недоверчиво произнесла Екатерина Павловна.

— Да нет же, ваше высочество, хотя не поручусь за то, что все это — правда от начала до конца. Но первая герцогиня Вюртембергская, в девичестве — принцесса Брауншвейгская, была особой нервной и неуравновешенной… как и все представители этой семьи. Принцесса Уэльская тоже слывет в Англии весьма… экстравагантной особой.

— Вернемся лучше к англичанам. Что представляет собой принц Кларенский?

— Герцог Уильям официально не женат, но давно связан с какой-то актрисой, которая не менее плодовита, чем его матушка.

— Надеюсь, мне не придется встречаться с этой особой?

— Боже упаси, ваше высочество, конечно нет! Никто этого не допустит. Этикет английского двора чрезвычайно строг.

— Я начинаю думать, — заметила Екатерина Павловна, вставая с кресла, — что мне не придется встретиться и с принцем Кларенским. Интересно, что его задерживает: ревнивая любовница, погода или… политический расчет?

Мария промолчала. Подозревать последнее действительно можно было хотя бы потому, что уже в Лондоне по отношению к Екатерине Павловне, а чуть позже и по отношению к Александру не раз пытались выказывать, причем явно сознательно, признаки неприязни. Высокомерный Альбион не жаловал иностранных героев.

Правда, прибывший наконец за высокой гостьей принц Кларенский старался сгладить возникшую неловкость, поскольку лиц такого высокого ранга действительно не принято заставлять ждать. Оправдываясь, он припомнил, что в свое время невесте принца Уэлльского, Каролине Брауншвейгской, пришлось ждать два месяца, пока английская эскадра сумела прибыть в Голландию.

— Но я приехала не выходить замуж, а просто с визитом! — довольно высокомерно ответила Екатерина Павловна. — Мне кажется, гостей можно принимать… более вежливо.

— Ах, ваше высочество, — усмехнулся герцог Кларенский, — лично я был бы счастлив встречать вас в качестве невесты.

— Да? И чьей же, позвольте узнать?

— Я и сам не отказался бы от такой высокой чести.

Екатерина Павловна окинула взглядом начинавшего полнеть герцога, на лице которого ясно читалось пристрастие к обильному столу и хорошей выпивке.

— Благодарю за комплимент, милорд герцог, — холодно ответила она, — но я чуть больше года тому назад потеряла любимого супруга, и брачные узы меня совершенно не прельщают.

Холодность собеседницы ничуть не обескуражила герцога.

— При вашей красоте и молодости, миледи герцогиня, вдовство — скорее плюс, нежели минус.

— Боюсь, что не понимаю вас.

— Но это же ясно, как день, миледи герцогиня: еще один брак даст вам возможность снова испытать любовь и счастье супружеской жизни.

— Мне говорили, — язвительно заметила Екатерина Павловна, — что кое-кто из шести ваших сестер до сих пор не замужем. На вашем месте, я бы так энергично заботилась об их супружеском счастье, а не о моем.

— О сестрах позаботится матушка, — небрежно ответил герцог.

— А обо мне — мой брат, — отрезала Екатерина Павловна. — Так что прошу вас, милорд герцог, впредь с подобными предложениями обращаться непосредственно к его императорскому величеству. Тем более что такая возможность у вас будет.

Она встала и удалилась в свою каюту, чтобы успокоиться и обрести приличествующую ее положению невозмутимость.

Уже из Лондона Екатерина Павловна писала брату в Париж:

«Несмотря на мои возражения, я должна была ехать на фрегате „Язон“ с герцогом Кларенским, который проявлял и продолжает проявлять удручающую любезность. Сознаюсь, я была более высокого мнения о корректности и такте англичан. Герцог, который много лет сожительствует с какой-то актрисой, ведет себя хуже, нежели мои младшие братья, воспитание которых, точнее его отсутствие, известно вам лучше, нежели кому-нибудь еще».

Состоять при великой княгине был назначен от королевского двора камергер Тернер, как и требовалось этикетом. Тем не менее, ей не предложили разместиться в одном из королевских дворцов, как полагалось бы в подобном случае, и русский посол в Лондоне граф Х.А.Ливен подготовил для Екатерины Павловны и ее свиты роскошный особняк в самом центре города на Пиккадилли.

Великая княгиня поначалу считала такие мелкие «неувязки» преднамеренными, но вскоре поняла, что в той неблагополучной обстановке, которая тогда сложилась при английском дворе, иначе и быть не могло. Екатерина Павловна прибыла в Англию не в самое лучшее для королевской семьи время: отношения между ее членами были осложнены различными неприятными обстоятельствами.

Король Георг III после длительного умственного расстройства и крат ких просветлении в 1811 г. окончательно лишился рассудка и при этом ослеп. Его старший сын, принц Георг Уэльский, стал править страной с титулом принца-регента. Беда заключалась в том, что парламент регента не жаловал, а английский народ откровенно недолюбливал. И для этого имелись более чем веские причины.

Король Георг III и королева Шарлотта старались дать своим детям хорошее образование. Во всяком случае, старший принц-наследник, юноша приятной наружности и даже с красивым голосом, знал несколько языков, играл на виолончели и считался самым галантным и элегантным джентльменом в королевстве. Но…

Но уже в юности воспитатель принца Уэльского, епископ Ричард Херд, наблюдая за проявлениями его непростого характера, считал, что из Георга выйдет «либо самый безукоризненный джентльмен в Европе, либо негодяй». Усилия епископа и других наставников не дали должных результатов: в нравственном отношении принц Уэльский развился в человека с необузданным темпераментом и наклонностями не самого лучшего свойства.

Началась череда скандалов, связанных с увлечением актрисами и пирушками, появились огромные долги. В двадцать два года он тайно женился на Мэри Фицгерберт, молодой вдове-католичке. Это был скандал не только из-за неравенства их происхождения: в Англии королева не могла исповедовать католицизм — это запрещал закон, принятый еще в 1701 г. Кроме того, предыдущая пассия принца Уэллского — знаменитая своей красотой и вздорным нравом актриса Пердитта Робинсон — не желала мириться с отставкой и устраивала публичные скандалы, на радость английским газетам и обывателям.