В стороне, шагах в пятидесяти от бронепоезда, под низко склонившимся талом Гурский заметил узбека в синем халате, который отбивался от наседавших на него двух басмачей. Он, видимо, расстрелял все патроны и теперь орудовал прикладом. Высокий рост и недюжинная сила давали ему возможность держаться одному против двоих.

— Да это же Ахунбабаев! — мелькнула у Гурского мысль. Он пришпорил коня, и тот в несколько скачков донес его до тала.

Взмах клинка — и один из басмачей повалился с лошади. Второй бросился прочь, но его настигли подоспевшие красноармейцы.

Бой был коротким. И все же он так захватил бойцов, что сигнал отбоя прозвучал для них неожиданно. Они еще мчались по полю, преследуя удирающих басмачей. Еще сверкали на солнце клинки и потрескивали выстрелы. Но это были последние выстрелы, за которыми приходит тишина.

Отбой означал победу.

Весна пришла в том году поздно. Поэтому она торопилась наверстать упущенное время. На поле, где шел бой и лежали убитые, где бродили потерявшие всадников кони, уже цвели алыми огоньками первые маки. Бойцы ловили чужих лошадей и рвали цветы. Когда эскадрон снялся с места и направился домой, на шлемах у ребят краснели маки, а уздечки лошадей перевились с зеленью.

Маки украшали и паровоз, ожидавший окончания ремонта пути, — на насыпи уже работала поездная бригада. Командарм продолжал свою поездку в сторону Уч-Кургана…

КОГДА РЯДОМ ФРОНТ…

В тот же день в наманганской газете «Рабочий путь» была опубликована заметка:

«2 марта с. г. на заседании ревкома командующий Туркфронтом т. Фрунзе сделал доклад по текущему моменту».

Ниже публиковалось постановление ревкома:

«Настоящим объявляется мобилизация 10 процентов членов партии, имеющих возраст от 18 до 30 лет. Мобилизация будет происходить по жребию в Угоркоме партии в течение трех дней: 13, 14 и 15 марта с. г. (четверг, пятница, суббота) с 10 часов утра до 1 часа и с 3 до 5 часов дня.

Все указанные товарищи должны явиться в комитет партии. За неявившихся жребий тянет комиссия».

На заседании ревкома по предложению Фрунзе было принято постановление о проведении в Намангане «Недели фронта». В короткий срок предстояло мобилизовать все силы города на помощь Красной Армии, готовившейся к решительному наступлению против басмачей. Та же газета «Рабочий путь» поместила необычное для сегодняшнего читателя, но очень характерное в то время объявление:

«От комиссии «Недели фронтам

1. Всех граждан, имеющих незарегистрированное огнестрельное и холодное оружие, просят таковое сдать в военный комиссариат, не боясь преследования за сокрытие.

2. Граждане, имеющие какое-либо военное снаряжение и желающие его продать, благоволят обращаться в военный комиссариат. Цены по соглашению.

3. Прием пожертвований вещами продуктами, литературой производится комиссией (здание ревкома). На пожертвования требовать квитанции.

Председатель комиссии Ферапонтов.

Секретарь Хохлов"

И рядом с этим объявлением жирным шрифтом было напечатано:

«Дезертир, тебе дан недельный срок, реши, кому ты служишь — трудовому народу или Колчаку и Деникину!»

Близость фронта наложила отпечаток на всю жизнь города. Даже представление в гарнизонном театре, по названию своему далекое от мысли о войне, имело прямое отношение к фронтовым нуждам. Газета сообщала: «Театральной секцией народного образования 5 марта с. г. исполнена будет «Свадьба Кречинского», комедия, сочинение Сухово-Кобылина. Начало спектакля в 7 часов вечера». На первый взгляд могло показаться, что местные любители искусства решили поразвлечь публику веселой комедией. Конечно, вместе с главной целью преследовалась, и эта. Но прежде всего артисты заботились о фронте. Спектакль был платный, и весь сбор поступал в фонд помощи Красной Армии. Мне помнится, что входной платой служили не только деньги, кстати сказать, очень обесцененные в то время. Зрители вместо билета могли дать контролеру рубаху, кусок мыла, старое полотенце, поношенную фуражку… Все годилось, все было полезно для растущей, но плохо одетой и обутой армии. А ведь она готовилась к решительным боям.

Гражданская война всюду была сходной в своей сути. Но в разное время и в разных местах окрашивалась в свой цвет и оттенок. Ферганская долина породила особую разновидность вооруженной борьбы. Города находились в руках Советской власти почти с первых дней революции. Но окружали их, иногда на близком, иногда на дальнем расстоянии, контрреволюционные силы. Стоило только выйти за пределы городских укреплении, как оказывался в зоне врага. Тут можно было ожидать нападения в любую минуту. Никто не знал, где сейчас бродит басмаческая банда, возможно, рядом с дорогой, за грядой садов или тугайных зарослей. Поэтому жители города лишь в случае крайней необходимости отправлялись в путешествие, и то на небольшое расстояние. Город с городом связывала только армия, способная собрать значительную по числу воинов группу и притом хорошо вооруженную. Да и то не всегда такой отряд благополучно добирался до намеченного пункта. Стычки с басмачами были явлением частым.

Мы знали, что враг находится близко, что он иногда подбирается к самому городу и прячется на окраинах. Лазутчики, спрятав под халатом наган или браунинг, бродили по улицам Намангана, толкались на базарах, сидели в чайханах к беседовали с жителями. Басмаческих разведчиков следовало ловить и расстреливать по законам военного времени. Но у нас не было сил и времени заниматься агентурой врага. Эту трудную и опасную работу вели чекисты — работники особого отдела. Помогал им сам народ. Кое-кого удавалось схватить на базаре, в толпе, и тогда мы узнавали о тайных планах врага, принимали меры к предотвращению удара.

Так жил город, окраины которого были уже линией фронта. Причем линия эта не была постоянной: она то приближалась, то удалялась, а то и вовсе исчезала. Иногда недели и даже месяцы протекали в спокойствии. Люди забывали о подстерегающей их опасности. Но вдруг неведомо откуда просочившиеся слухи взбудораживали население. Тогда горожане прятались в домах, ожидая нападения басмачей. В такие дни базары пустовали, и лавки были закрыты. Потом слух «выветривался», город возвращался к обычной нормальной жизни. Нормальной по тем понятиям — без паники и неожиданных выстрелов. Иногда басмачи для «острастки» посылали своих людей в город, и те ночью в глухом саду на окраине поднимали стрельбу.

Прежде чем наши конные разъезды успевали прибыть па шум, лазутчики уже исчезали в темноте.

Налетчиков не преследовали. Гоняться за тенями бессмысленно. Они таяли среди садов, зарослей кустарника, и казалось, ловишь не человека, а призрак. Летишь, летишь за ним и вдруг оказываешься в пустоте.

А в это время сзади раздается звонкий треск выстрела, и пуля летит тебе в спину. Хорошо, если у стрелка слабое зрение и пуля только просвистит рядом. Чаще она приносит смерть.

Нет, за тенями мы не гонялись. Да и зачем тратить попусту силы? У нас их было не так уж много. Мы берегли людей для настоящего дела, которое часто требовало от нас жертв.

Несколько дней назад бригада вернулась из Тода-Хакулабада, усталая от марша и боев. Нам обещали отдых. Обещало не командование. Обещали сами события. До Намангана дошла весть о заключении мира с Мадамин-беком.

Действительно, переговоры с Мадамин-беком велись. Вскоре после отъезда Фрунзе в Ташкент в штаб Ферганского фронта, находившийся в Скобелеве, пришло послание Мадамин-бека, в котором после цветистых приветствий следовало приглашение нашему командованию посетить его ставку или выслать на переговоры кого-либо из ответственных сотрудников штаба. Письмо это было оглашено на собравшемся в срочном порядке Военном совете 2-й Туркестанской стрелковой дивизии, в которую с осени 1919 года объединены были все красноармейские части Ферганы.

Ферганским фронтом в то время командовал коренной туркестанец Николай Андреевич Веревкин-Рохальский, бывший капитан русской армии. Получив тяжелое ранение в конце империалистической войны, он был демобилизован и вернулся в Туркестан.